Может, Дэн уже сам раскаивается.
Может, думает: мне это надо?
Он чувствовал себя мальчуганом, изловившим самую изысканную, самую восхитительную бабочку, замер в недетской тоске над сачком, отрезвленный беспомощной неуклюжестью вожделенной пленницы. Все его умственные и душевные усилия сосредоточились на том, как бы урвать несколько дней со Стеллой, он не успел распланировать встречу как таковую. Авантюра и обман – вот что он затеял на самом деле. В последние две недели он только и думал, что об этом, только благодаря этим мыслям не свихнулся. И вот его потрясло открытие: все, что он смаковал в воображении, – неправильно, неприемлемо, аморально.
Героическим усилием воли Дэн сдержался, не облапил Стеллу и не уволок в гостиницу, не выставил себя неандертальцем. Она казалась хрупкой, как стеклянная статуэтка, тронешь – разобьется. Избавляясь от чувства вины, Дэн всю свою ярость направил на ее мужа, на этого бездушного сукина сына. Несправедливо? Нэнси, рассказывая о преподобном Чарлзе Торне, выражений не выбирала: «надменный», «вечно недовольный», «сухарь», «домашний тиран». При мысли, что Стелла вынуждена подчиняться человеку, который не питает к ней даже физического влечения, Дэна трясло от негодования.
– Я вот что предлагаю: давай отнесем твой чемодан в гостиницу и пойдем куда-нибудь перекусить, – сказал Дэн, когда они добрались до автобусной остановки.
При ярком солнечном свете лицо Стеллы было белым, как бумага, губы, непривычно алые, по контрасту казались еще ярче и неестественнее. На предложение Дэна они дрогнули в неуверенной улыбке, Стелла кивнула, но в глаза Дэну не посмотрела.
В автобусе она сидела рядом с ним – а казалось, что за сотню миль. Взгляд устремлен в окно, дрожащие пальцы терзают билет. Счастье, питавшее силы Дэна всю неделю, заодно с восторгом, окрасившим появление Стеллы на вокзале, улетучилось, сменилось совершенно другим чувством. Чувством, очень похожим на отчаяние.
Гостиницу он выбрал лучшую в Кембридже – внушительное готическое строение, фасадом на лужайку, пока еще не уступившую место грядам брюссельской капусты и картофеля. Дэн приехал пораньше, утряс все формальности с заселением, сочтя, что Стелле будет неприятно представляться миссис Росински. Это позволило провести ее прямо в номер – мимо вышколенного швейцара, гулким холлом, к лестнице – ведь в лифте на Стеллу мог бы с любопытством поглядывать коридорный. Сердце снова забилось быстрее, руки стали трястись, голова – кружиться. Такое случалось теперь довольно часто, и не только по утрам, когда экипаж заводил моторы, а в любое время, порой самое неподходящее – например, в три часа ночи.
Дэн физически ощущал присутствие Стеллы, трясся, как осужденный, которого ведут на эшафот. Еле ключом в скважину попал.
Кровать с пухлым стеганым покрывалом из голубого атласа показалась устрашающе огромной. Стелла обошла ее кругом, остановилась у окна, спиной к Дэну, обхватила себя за плечи. Дэн поставил на пол ее чемоданчик.
Все неправильно, а почему и что с этим делать – неизвестно. Сам факт ошибочности происходящего потрясает. Многие недели Дэну казалось, он жив только благодаря письмам Стеллы; они – островки в пучине страха и неопределенности. А теперь он будто дернул за парашютное кольцо – и обнаружил, что купол над ним не раскрылся.
– Стелла…
– Прости меня.
Она почти шептала, голос дрожал. Голова была низко склонена, волосы упали на лицо. Хотелось одного – заключить ее в объятия, греть и утешать, пока дрожь не пройдет, пока напряжение не отпустит. Но всем своим видом Стелла противилась такому повороту событий.
Дэн сунул руки в карманы, вздохнул.
– Все нормально. Не надо извинений. Ты не обязана здесь оставаться. Забудь про перекус. Хочешь, я немедленно отвезу тебя обратно на вокзал?
Стелла промолчала, только как-то неестественно кивнула.
От обиды сжалось горло, Дэн понял, что в ближайшие минуты не сможет выговорить ни слова. Ему ли винить Стеллу за то, что она не хочет с ним остаться? Да он вообще не имел права такое ей предлагать! Он уподобился парням с базы – нечутким, грубым, озабоченным только зудом в собственных штанах. Дэн потер глаза, уронил руку. Заметил, как со щеки Стеллы упала слезинка.
В груди поднялось отвращение к самому себе.
– Прости меня. Я мерзавец. Я принудил тебя.
– Ты меня не принуждал.
– О чем только я думал! – Он взъерошил волосы, выдавил хриплый смешок. – Наверное, я так хотел быть с тобой, что не учел твои интересы и твои желания.
– Это – мое желание.
Голос прозвучал еле слышно.
– Что ты сказала?
Очень медленно она подняла голову, локоны рассыпались по плечам.
– Я хочу этого… очень сильно… Только я не знаю… – Глаза заметались, как две птички в ловушке. – Не знаю, смогу ли я…
– Ничего не понимаю. Дело в нем? В Чарлзе? Потому что я ведь…
– Нет, дело не в Чарлзе. Дело во мне.
Стелла уже шептала, дергая на пальце обручальное кольцо.
– Я… я… никчемная.
Дэн совсем растерялся. Отвернулся, стал мерить шагами комнату. Может, на расстоянии от Стеллы он что-нибудь поймет. Нет сил видеть, как сверкают на этих ресницах слезинки, как дрожат эти губы.
– Глупости. Стелла, ты чудо, ты прелесть, и если этот сукин сын, или церковь – да кто угодно – внушает тебе, что ты порочная лишь потому, что мы с тобой…
Она издала странный звук – не то икнула, не то усмехнулась, не то подавила рыдания.
– Ты не понял. Я имею в виду, что не гожусь для этого. – Взгляд метнулся к кровати. Количество слез превысило критическую массу, щеки стали мокры.
– Мне не следовало соглашаться. Нельзя было приезжать. Я сама дала тебе повод думать…
Господи. Дэн не выдержал, в два прыжка преодолел расстояние между ними, обнял Стеллу.
Она замерла, застыла – только сердечко колотилось. Он принялся тихонько укачивать ее, утешать, как маленькую.
– Мне так жаль. Я пыталась… с Чарлзом… и он… он…
– Не надо об этом.
Дэн нежно-нежно поцеловал ее в губы, не дав договорить.
Прошла долгая секунда, и ее губы раскрылись, она ответила на поцелуй – робко, боязливо. Слава богу, слава богу. Вместе с облегчением и надеждой проснулось желание, но Дэн подавил его. Запустив пальцы в локоны Стеллы, он оторвался от ее рта, скользнул губами по линии подбородка. Покусывая мочку, выдохнул на ушко:
– Чарлз просто идиот.
Он озвучил только половину своих соображений относительно Чарлза. Озвучивать всю теорию было бы сейчас не к месту. Восхитительное, гибкое тело льнуло к нему, нежные пальцы изумлялись крепости его бицепсов, под его губами вздрагивала сонная артерия. Сквозь тонкую ткань платья Дэн видел, как напряглись ее соски, и предпринимал нечеловеческие усилия, чтобы сдержать натиск похоти.
– Ох, Стелла, Стелла! Какая ты прелесть… Тебе не нужно ничего доказывать, не нужно принуждать себя…
С усилием Дэн поднял голову, крепче сомкнул объятия, зарылся лицом в ее волосы.
– Сейчас мы с тобой пойдем перекусим, так? А после ты решишь, хочешь ты остаться или нет. Если нет, я отвезу тебя на вокзал…
Стелла покачала головой.
– Я не хочу на вокзал. – Она высвободилась из объятий. – И есть не хочу. Я хочу остаться с тобой. Я хочу этого. Только мне страшно.
– Милая, я буду с тобой очень осторожен.
– Я не боли боюсь.
Черные зрачки будто разлились, почти полностью закрыли синюю радужку.
– Я боюсь силы своего желания. А еще… еще я боюсь тебе не понравиться.
Дэн ушам своим не верил.
– Не бойся. Ты самая прелестная женщина. Я не знал и не видел никого лучше. Просто обнимать тебя – огромное наслаждение. Я с ума схожу. А как представлю, какая ты без платья…
Он застонал, стал целовать Стеллу в губы, словно стараясь впитать ее всю, без остатка. Она выгнула спину, приникла к нему, бедра забились навстречу его желанию. Дэн еле сдерживался.
«Только не надо ее торопить». Но она сама уже расстегивает дрожащими пальцами пуговицы на его кителе. Сердце разрывалось от благородного желания защитить Стеллу, голова плохо соображала от желания не столь благородного.
Не отрывая губ от ее рта, Дэн стал ей помогать – стянул китель, взялся развязывать галстук.
«Не спеши, ради всего святого. Не спугни ее…» – мысленно твердил он себе.
Стелла расстегнула его рубашку, стащила с плеч, отстранилась, чтобы поглядеть на него, погладила по обнаженному торсу, удивляясь выпуклым мышцам. Коснулась серебряного офицерского жетона, пропустила цепочку между пальцами, которые затем продолжили путь вниз, по ребрам. Пригладила кудрявую поросль под пупком.
Дэн не шевелился, не препятствовал касаниям, только зубами скрипел. Когда стало невмоготу, он потянулся к пуговкам платья, расстегнул их одну за другой, изо всех сил стараясь делать это медленнее. Будто рождественский подарок открывает, думал он, будто сдерживаюсь, чтобы не порвать обертку. Лишь когда все пуговки были расстегнуты, Дэн осторожно спустил платье с плеч, дал ему соскользнуть на пол.
Боже всемогущий. Под вполне скромным, даже строгим платьем оказалась откровенная, богемная какая-то сорочка из персикового шелка. Дэн не сумел сдержаться – застонал. Стелла поникла головкой, попыталась закрыться руками.
– Ужасно глупо. Не надо было мне…
Больше он ждать не мог. И аргументы формулировать не мог тоже. Вместо ответа Дэн сгреб ее и отнес на кровать.
В окне, разделенном на квадраты бумажными полосками, небо постепенно меняло оттенок. Сначала оно было как незабудки, потом стало лавандовым. На кровать легла косая тень. Стелла и Дэн молчали. Голова Стеллы покоилась у Дэна на груди, он обнимал ее за плечи, а где чьи ноги, никого не интересовало. Дэн водил пальцем по спине Стеллы. Молчали они потому, что пытались освоиться в новой реальности.
Стелла наслаждалась полным умиротворением. Сомнения и страхи растаяли, как тают подозрительные тени, стоит включить свет.
Чистый, свежий запах Дэна; его трудно припомнить, когда Дэна нет рядом, но спутать с другим запахом невозможно. Закроешь глаза – и оконные рамы становятся оранжевыми, светятся в темноте. И тело ее тоже светится. Волшебная нега разлилась по мышцам (ничего подобного Стелла раньше не испытывала), и свет рвется наружу, словно в самом потайном местечке находится его источник. И кажется, в жилах не кровь течет, а теплый мед.