– Как это?
Дэн достал пачку «Лаки страйк», извлек одну сигарету. Стелле предлагать не стал – уже понял, что она никогда не курила и начинать не собирается.
– Видишь ли, бывают мужчины – к слову, и женщины тоже, – которые испытывают сексуальное влечение к представителям своего пола. Причем таких людей немало.
– Но ведь это… незаконно?
– Ну да. – Дэн прикурил, закрывая пламя ладонями, сделал затяжку, выдохнул дым. – Только вот в чем штука: придуманные людьми законы не способны контролировать чувства. Если я не ошибаюсь насчет Чарлза, он потому и решил жениться, чтобы под надежным прикрытием вести прежнюю сексуальную жизнь. Нет, я ничего не утверждаю. Может быть, все совсем иначе, причины разные бывают…
– Ты прав.
Стелла была ошарашена. До сих пор она словно близоруко щурилась, тщась сориентироваться; теперь Дэн дал ей очки, и пейзаж стал четким и ярким.
– Все сходится. Он и меня-то в жены выбрал только потому, что я была глупая и наивная. Я бы в жизни ничего такого не заподозрила. А еще очень удобно меня обвинять – мол, как женщина никуда не годишься, потому и не заладилось супружество.
Дэн глубоко затянулся, медленно выпустил дым.
– Для нас это открытие практически ничего не меняет. В любом случае ты связана узами брака.
– Нет, меняет! Теперь я все понимаю. И знаешь, мне жалко Чарлза. Я с самого начала чувствовала, что он глубоко несчастлив. Я думала, его точит мысль о том, что он не достоин служить Богу. Или что его огорчает разлад с родителями. Сейчас я словно прозрела. Как, наверное, тяжело – любить и знать, что никогда не будешь вместе с возлюбленным, что и люди, и закон против тебя.
Дэн смотрел на нее сквозь голубоватый дымок.
– То же самое можно сказать о нас с тобой.
– Нет.
Стелла поднялась, обошла стол. Передвинув пустую пинтовую кружку, устроилась рядом с Дэном на шершавой деревянной скамье. Подалась к нему вся, взяла его лицо в ладони.
– Для нас, Дэн, остается надежда. Чарлз обманом женился на мне. Он не сможет удержать меня – теперь, когда я все знаю. Ты, главное, выживи, милый.
Как просто она это произнесла. Зелень светится на солнце, жимолость благоухает, с реки тянет запахом тины, от земли веет легкой сыростью, лицо Стеллы в нескольких дюймах от его лица. Она ведь такую малость просит. Выживи, милый. Такую малость, что впору поверить – это возможно.
Но в три часа ночи демоны возобновили атаку, Дэн проснулся. Вдоль спины скользили ледяные пальцы, на ухо нашептывали неумолимые статистические данные: два летчика из трех погибают, не выполнив положенных вылетов; уже после семнадцати миссий потери составляют семьдесят два процента. По углам стали возникать лица товарищей, которые давно уже по объективным причинам не появлялись в офицерском клубе. Скоро вокруг кровати теснилась целая толпа. Вот наводчик – на пути к Фрюже ему полголовы снесло, на глазах Дэна его тащили из кабины. Вот экипаж «Милой Джорджии Браун»[21] – этих ребят Дэн в последний раз видел сквозь лобовое стекло за миг до того, как объятая пламенем махина неистовой спиралью устремилась вниз.
Дэн лежал, обливаясь холодным потом, тщась унять сердцебиение. Икроножные мышцы свело. Он повернул голову, вдохнул, как кислород, запах волос Стеллы, прислушался к ее тихому дыханию, попытался дышать с ней в унисон. Хотелось обнять ее, прижать к груди. Стелла бы прильнула к нему, обвилась вокруг него плющом, позволила бы забыться… Однако Дэн лишь сел на постели – осторожно, чтобы не потревожить Стеллу – и выскользнул из-под одеяла.
Сразу после восхитительного оргазма он отключился, но, раз, проснувшись, знал – больше сегодня уже не уснет. Будить Стеллу казалось эгоистичным. Дэн на ощупь нашел сигареты, приблизился к окну. На пару дюймов приподнял темную штору и по сизому, голубиному оттенку неба понял, что до рассвета остается от силы час. Город еще и не думал просыпаться. Дэн закурил; привычно отметил, что руки дрожат.
Это несправедливо, сказала Стелла. Война – чудовищная несправедливость. Чудовищно сгонять людей, словно скот, в гетто по национальному и религиозному признаку. Чудовищен осколок, минующий плечо одного парня, чтобы вонзиться в лоб другому. Со стороны Дэна чудовищно было заманить Стеллу в Кембридж, заниматься с ней сексом, убаюкивать разговорами о будущем, над которым он, черт возьми, не властен.
Летная база бурлит слухами: там-то и там-то произошла важная встреча, разработана новая стратегия. Пачками прибывают необстрелянные новички, занимают пустые койки тех, кому не повезло. Есть информация насчет СБН[22], предполагается, что американские и британские летчики объединят усилия, станут денно и нощно бомбить Германию, уничтожат ее транспортный, энергетический и топливный комплексы. Эх, гладко было на бумаге! Нацисты тоже не дремлют, они к обороне готовы. Понятно, почему новичков вербуют в таких количествах и обучают такими темпами. Потому что они скоро понадобятся. Потому что военное руководство прекрасно представляет себе объемы будущих потерь.
Стелла вздохнула во сне, шевельнулась. Близился восход солнца, свет был тускло-жемчужный, холодный, ее лицо проступало из темноты, как на снимке в процессе проявки. У Дэна сжалось сердце. Конечно, он часто просыпался среди ночи и оставшиеся часы думал о Стелле. Уже несколько месяцев Стелла, сама о том не ведая, спасала Дэна от помешательства, ее образ вытеснял картины горящих самолетов и разорванных снарядами тел. Когда демоны начинали неистовствовать, Дэн проговаривал про себя письма Стеллы – и будто слышал ее голос и видел ее улыбку. Стелла гнала от него страх смерти.
Теперь Дэн боялся умереть больше, чем когда бы то ни было. И тоже из-за Стеллы.
Вот она лежит на смятой гостиничной постели, обнаженная, едва прикрытая простыней, волосы разметались по подушке. Глядя на нее, Дэн остро, горько сожалел, что нашел-таки злополучные часики.
– Не могу представить, что на нашей кровати будут спать другие. Что кто-то другой будет заниматься здесь любовью, в то время как нас разлучит война.
Простыни были расправлены, подушки взбиты, голубое атласное покрывало поднято с пола и аккуратно расстелено. Комната вновь выглядела прилично. И безлико. В течение трех дней она была для Дэна и Стеллы целым миром, в этих декорациях разворачивалась их драма.
Дэн приберег гостинцы – хотел подсластить прощание. Теперь он достал из вещмешка две пары нейлоновых чулок, две шоколадки и две банки консервированных ананасов.
– Это для тебя и для Нэнси. Надо же вознаградить ее за помощь.
Стелла едва сдержалась, чтобы не разрыдаться. Нет у нее права портить последние минуты. Она вымучила улыбку.
– Боюсь, как бы после таких подарков Нэнси не зачастила к своей мамочке. А мы, Дэн? Мы ведь скоро увидимся, правда?
– Надеюсь.
Стелла только кивнула, угадав за этим словом бездну неопределенности.
– Я хочу, чтобы ты знал: если судьбой нам были отпущены только эти три дня, если больше у нас ничего не будет – я все равно счастлива. Мне хватит счастья на всю оставшуюся жизнь.
Он поцеловал ее крепко, отчаянно, будто стараясь навсегда оставить отпечаток губ на ее губах. Когда они наконец разорвали объятие, щеки Стеллы были мокры от слез.
– У нас будет еще много-много дней и ночей, – проговорил Дэн, осторожно вытирая ее слезинки. – И переписку никто не отменял. Пиши мне. Что бы ни случилось, каковы бы ни были обстоятельства – пиши мне, ладно?
Глава 19
23 июля 1943 г.
Родная моя!
Час назад я вернулся на базу. Шесть вечера, я предоставлен самому себе. Ребята либо в баре торчат, либо моются перед вылазкой в деревенский паб. Мне чудится запах твоей кожи. Не хочу ни с кем общаться, никуда не пойду. Я рад одиночеству еще и потому, что не рискую быть принятым за чокнутого.
По словам Джонсона, во время моей увольнительной ничего существенного не случилось. Над всей Европой висели тучи, полетов почти не было. Это плохо. Я надеялся, что наши успели прищучить фрицев без моей помощи.
Береги себя, любимая, – ради меня.
26 июля 1943 г.
Дорогая моя Стелла!
Пару дней назад выглянуло солнце, по прогнозам, устанавливается ясная погода. Мы возобновляем вылеты. Похоже, начальство намерено наверстать упущенное время – значит, все идет по плану. А еще это значит, что очень скоро все мои двадцать пять миссий будут выполнены. Следующая назначена на завтра. Я согласен вылетать каждый день и каждую ночь, лишь бы поскорее развязаться.
Когда летишь на задание, когда бомбишь цель, времени на размышления нет. Зато когда миссия выполнена и я возвращаюсь на базу, мне всегда кажется, что я лечу прямо к моей дорогой Стелле.
Береги себя, любимая. Ты мне нужна.
Дорогая моя девочка!
Получил твое письмо, как только вернулся с задания, распечатал, не дожидаясь разбора полетов.
Что ж тут удивляться – Чарлзу тоже полагается отпуск. Четырнадцать дней кажутся тебе вечностью, но, поверь, это пустяк. Сама не заметишь, как пролетят дни. А к тому времени как он уедет, я, глядишь, выполню двадцать пятую миссию. Совсем чуть-чуть осталось. Сейчас, конечно, не стоит говорить ему про нас, это было бы неправильно. Надеюсь, нам повезет, он отпустит тебя без проблем. Ну а вдруг заартачится? Я ведь далеко, я ничего не смогу предпринять. Потерпи всего две недели, родная моя, красавица моя.
Проводи его с улыбкой, а когда он снова приедет, у нас уже будет готов план.
Война идет к концу. Задания серьезные, и с высоты в двадцать тысяч футов наши действия кажутся эффективными. После событий в Северной Африке можно с уверенностью говорить, что военная удача повернулась к нам лицом.