Мне и в голову не приходило, что может быть слишком поздно.
Глава 32
В конце мая проглянуло солнце, посулило окончание ненастья. Обмануло. Впервые в истории Троицын день был омрачен скверной погодой. Британские и американские войска форсировали Канал, не страшась волн и ливня, намеренные высадиться в Нормандии. Прихожанки Кингс-Оук тем временем противостояли порывам сырого ветра, рвущим флажки и сдергивающим скатерть со стола для лотереи.
Стелла, навьюченная прочими заботами, в этом году не участвовала в подготовке к празднику. Чарлз пропадал на заседаниях комитета, и Стелла невольно возвращалась мыслями к событиям двенадцатимесячной давности. Время исказилось, будто отраженное в ярмарочном кривом зеркале. Местами растянулось – так что баталия с Марджори из-за сконов стала событием вековой давности, местами съежилось. Стелла закрывала глаза и вспоминала поцелуи в зеленоватом полумраке буфетной. Каждая подробность была осязаема – колючая щека, запах мятной жвачки и сигаретного дыма, шелк волос под ее пальцами. Все произошло будто вчера.
Разве возможно, чтобы человек, столь явно присутствующий в ее сознании, перестал существовать?
Праздник давно начался, когда Стелла наконец выбралась из дома. Она хотела принять ванну, вымыть свои сальные волосы, но Дэйзи заливалась пронзительным писком, стоило перестать качать ее колыбель, и писк этот был невыносим. Немногочисленные платья, которые до сих пор застегивались на разбухшей груди, были грязны. Стелла нашла блузку, тоже несвежую, просто без столь явных пятен. Снимая ее с плечиков, она старалась не смотреть на яблочно-зеленое платье, то самое, в котором ходила с Дэном слушать орган. Стелла уже собиралась захлопнуть шкаф, но под влиянием порыва схватила платье. Она отдаст его Аде, для беженцев. Ее жизнь теперь – Дэйзи и Чарлз; нельзя прекращать попыток превратиться в настоящую семью. А значит, нечего держать в шкафу напоминание о былом счастье.
На улице было холодно, почти как в феврале. Зато можно надеть пальто, под ним не видна грязная блузка. Дэйзи притихла, когда Стелла положила ее в прогулочную коляску, между прочим, фирмы «Сильвер Кросс», раздобытую свекровью у одной из партнерш по бриджу. Видимо, мерные покачивания и мелькание ядовито-зеленых листьев над головой развлекли девочку. Дэйзи смотрела на листья слегка косящими глазками. Что дочь начала косить, Стелла заметила совсем недавно и испытала очередной приступ отчаяния. В свой последний приход доктор Уолш уронил слово «отклонения». Чарлз искренне рассмеялся, назвал Уолша клушей-кликушей. С тех пор Стелла покоя не знала, все думала – вдруг доктор прав?
Над лужайкой наскоро натянули тент, под которым спрятали от ветра столы, подиум и все остальное. Тент хлопал холщовыми боками, грозил обрушиться. Без главной приманки – консервированных персиков – никто не проявлял интереса ни к лотерее, ни к кольцебросу. Одни только малые дети, не замечая холода, игнорируя лиловые тучи, толкались у кокосового тира. Стелла равнодушно отметила, что в этом году кокос заменяет белокочанная капуста. Несколько мальчишек отирались возле стола с призами, охраняемого сердитым мистером Поттером, активистом противовоздушной обороны.
Стелла вошла в шумный переполненный зал. Чай нынче разливает Ада, от пара она раскраснелась, папильоточные кудри развились и висят сосульками. Марджори, крайне довольная собой, стоит на раздаче сконов.
Чарлз сидел в жюри, за столом возле подиума. Втащить в зал коляску было делом заведомо безнадежным, вдобавок Дэйзи стала засыпать. Чтобы не тревожить ее, Стелла оставила коляску в вестибюле.
– Вот и ты, дорогая! – произнес Чарлз тоном, который приберегал для общения с женой при пастве. – А я сижу и думаю: куда-то мои девочки запропастились? Где Дэйзи? По-моему, пора сделать ее первый портрет. Что скажешь, дорогая?
Вопреки многолетней традиции, решено было отказаться от конкурса маскарадных костюмов. Сцену стилизовали под фотостудию: на заднем плане повесили афишу к фильму «Что бы ни случилось»[30]. Желающие сфотографироваться располагались на фоне нарисованного парохода. Снимал Фред Коллинз. Все удовольствие – шесть пенсов.
– Дэйзи как раз начала дремать, – равнодушно ответила Стелла.
– Принеси ее, дорогая, пока она еще не заснула.
Скрипя зубами, Стелла пошла назад, в вестибюль, сквозь толпу, и вынула дочь из коляски. Чарлз уже был на сцене, когда она вернулась.
– Садитесь здесь, миссис Торн! – Фред Коллинз указал на единственный стул. – А девочку вот так возьмите, повыше, чтобы личико было видно…
Стелла позволила себя усадить, сделать деталью трогательного семейного портрета. Подумала вскользь: «Интересно, я вспомню, как нужно улыбаться?»
– Пожалуй, я встану с другой стороны, – сказал Чарлз. – Чтобы пустой рукав не бросался в глаза.
– Вы совершенно правы, преподобный Торн.
Фред Коллинз изогнулся за фотоаппаратом, припал к видоискателю.
– Нет, миссис Торн, вы оставайтесь на месте. Выше голову, смотрите на вашего супруга. Вот так…
Поднимая взгляд на Чарлза, Стелла заметила в дверях некую фигуру. Высокий мужчина. В военной форме. Плечи так широки, что едва вписываются в дверной проем. Стройные бедра, длинные ноги, совсем как у…
Нет.
Она вскочила.
– Не может быть…
– Дорогая… дорогая, оставайся на месте… Слышишь?
Кожа коричневая от загара, щеки запали, резко выделяются скулы. Под глазами темные круги. Он смотрит на нее, и во взгляде – отчаяние, тоска и горечь, и больше никаких сомнений.
Мозг упрямо повторял: «Этого не может быть», но тело ликовало каждой клеточкой.
– Дэн.
Поведение Стеллы не осталось незамеченным. Люди начали оглядываться на парня в слишком просторной, не по размеру, американской военной форме – но Стелла никого не видела, кроме Дэна. Кровь прихлынула к вискам. Стелла не могла отвести взгляд; боялась моргнуть, спугнуть видение.
– Дорогая, что происходит?
В голосе мужа звенел лед. Шагнув со своего места, он заступил Стелле дорогу, закрыл от нее Дэна. Стеллу вдруг потрясла тишина, не нарушаемая даже шепотками. Чарлз побагровел, только губы побелели.
– Ты знаешь этого человека?
– Да, – прошептала Стелла и попятилась. – Да, знаю.
И, все еще с Дэйзи на руках, почти скатилась со ступенек сцены. Перед ней расступились, ее провожали ошеломленными взглядами.
Ада чуть чашку с чаем не уронила.
– Персики! – шепнула она Марджори. – Это тот самый американец, который привез персики. В прошлом году, помните? То-то я смотрю – лицо знакомое.
Собственное лицо Ады стало каменным.
– Кто бы мог подумать? Бедняга преподобный. Не ожидала я такого от миссис Торн. Считала ее приличной женщиной. Выходит, она продалась янки за консервы.
Ребенок.
Боже Милосердный, у нее ребенок. Дэну казалось, что проглотил солнце, оно застряло в горле и жжет.
Вот уже несколько суток на сон удавалось урвать считаные минуты, и разум начал подводить. Реальность дробилась, складывать осколки было нелегко. Дэн лишь вчера ступил на английскую землю, последние сутки провел в разведуправлении, на допросе. Помурыжили его знатно. Правда, пустили в душ и снабдили новой формой, однако поспать не дали совсем. Мысль о сне не отпускала, но потребность видеть Стеллу пересилила все остальные потребности.
И вот Стелла идет к нему, и он едва замечает скопление народа в церкви, шепотки и подозрительные взгляды. Что ему до них! Он ждал этого момента. Жил ради него. Мечтал обнять Стеллу, зацеловать до умопомрачения – но вместо этого только стиснул ее руку. Зато их глаза встретились, и остальной мир перестал существовать.
– Пойдем, – сказал Дэн.
И они пошли, торопливо, не разжимая рук, сцепленных до боли в суставах. Как хороша эта боль. Едва они оказались на воздухе, хлынул ливень, и Дэна охватило желание – такое естественное! – укрыть, защитить беспомощное существо, прильнувшее к плечу Стеллы, слегка дрыгающее крохотными ножками в розовых пинетках. Розовый цвет – значит, девочка? Сердце зашлось от нежности. Какая разница – девочка, мальчик, слоненок или мышонок?
Дэн отер дождевые капли с лица, распахнул китель, пытаясь спрятать под крылом и Стеллу, и дитя. От ее близости голова кружилась. Почти бегом они пересекли дорогу, одновременно толкнули незапертую дверь приходского дома.
Внутри было сумрачно и зябко. В полутьме они смотрели друг на друга целую бесконечную секунду, потом Стелла, издав слабый крик, прильнула к нему. Он обнимал обоих, Стеллу и малышку, и сердце еще сильнее забилось о ребра, когда их губы встретились. Новый запах, не тот, что был у прежней Стеллы; женский, молочный. Зато вкус ее губ совсем не изменился. Господи, как же Дэн истосковался по этим губам. Как истосковался по Стелле. Он гладил ее влажные волосы, гладил щеки, трогал губы, целуя шею и веки. Таял от любви. Через минуту нахлынуло желание. Дэн отстранился прежде, чем оно стало нестерпимым, осторожно коснулся губами шелковистой детской головки.
– Это правда ты? – шептала Стелла. – Я уже и не надеялась… Я думала, ты погиб.
В грязно-сером свете ее лицо было подобно язычку свечи. Огромные глаза, затравленный взгляд, словно Стелла увидела привидение.
– Я был на краю гибели. А ребята… мой экипаж…
Дэн предпринял попытку отшутиться – ужас в глазах Стеллы смущал его, хотелось ее успокоить. Не вышло. Не хватило собственных сил. Он кашлянул, сделал второй заход.
– Прости. Это действительно я. Хотел послать тебе весточку, но нельзя было. Я так спешил… Если бы я только знал… знал насчет…
Эмоции захлестнули его, слова застряли в горле. Одним пальцем он провел по бархатистой щечке младенца. Девочка спала, воплощая собой безмятежность, нежный розовый бутон, закрытый, замкнутый на собственном содержимом, не реагирующий на ужасы происходящего вокруг. Чудо, истинное чудо, обещание, надежда на лучшую жизнь после всех испытаний, выпавших Дэну.