Герман проснулся и сел позади меня, протирая сонные глаза. Я вскочила, словно ошпаренная.
– Что ты тут делаешь? – спросил Герман.
Невозмутимый Герман-льдинка.
– Пришёл за ней, – ответил Змейкот и поглядел на меня. – Она же мой СамСвет, и сейчас она мне ох как нужна. Да и всему Тёмному Уголку.
– Тебя не испепелит солнце? – встревоженно спросила я, косясь на жёлтое тёплое пятно на шторе.
– Нет, я же полупризрак. Я могу находиться тут и днём. Не люблю Задорожье, но случай критический.
– Я же не твой СамСвет, – заметила я. – Да и вообще не подорожник больше. Забыл?
Змейкот, словно толстая ящерица, пробежал по кровати туда-сюда.
– Не подорожник, да. Дороги твоей больше нет. Но, может, всё ещё СамСвет. Нам нужно торопиться. Бука нашёл Германа, но не смог до вас достучаться: вы так крепко спали, охраняя друг друга. Вернулся он ни с чем, и я вызвался сам. Не люблю вмешиваться в чужие дела, но тут и я могу остаться без дома: Сорокопут идёт на Замок-завод.
Мой Волк.
– Что нужно делать? – Я была готова на всё.
– Я думал, ты скажешь! – Змейкот покрутил головой, словно надеясь найти ответ в моей комнате. – Есть тысяча способов попасть в Тёмный Уголок.
Я покосилась на Германа. Точно нет. Его способ не для меня.
– Скажи хоть один!
– Во всех трудных ситуациях надо искать чердак. Ответы спрятаны именно на них, – сказал Змейкот философски.
Да уж, только загадок мне сейчас не хватало. Хотя…
Чердак. Змейкот.
Точно! Всё сходится! Это может быть только в одном месте!
– Поехали к твоему отцу, Герман, ты же собирался, – скомандовала я.
– Что? – не понял Герман. – При чём тут мой папа?
– Не папа, дурья башка, там чердак с ответами!
И я, прихватив одежду, вылетела из комнаты, но остановилась на пороге и метнулась обратно к Герману. Тёмный Уголок, конечно, важен, но Герман тоже.
Он сидел, откинувшись к стене, прикрыв розовые штаны одеялом, и ошарашенно смотрел на меня светлыми глазами. Я присела на край кровати, на одно колено, схватила Германа за руки, вытянула их и зашептала.
– Что ты делаешь? Исцеляешь? – ухмыльнулся Герман.
– Не мешай! – шикнула я. – Так. Тридцать один – на левой и десять – на правой. И чтобы больше не прибавлялось. Буду считать!
– Вообще-то тридцать два, – заметил Герман. – И, кстати, ты ужасно смотришься в этой ночнушке. У моей бабушки похожая, но всё-таки симпатичнее.
– И это говорит мне мальчишка в девчачьих штанах! – уязвлённая, воскликнула я, вскочила и вылетела из комнаты.
От ночнушки надо избавиться!
Через десять минут мы стояли на остановке. Змейкота я запихала в рюкзак, разрешив ему высовывать только голову. Да уж, любители кошек меня не поймут. В клуб точно не примут с таким страшилищем. Хотя кто знает этих кошатников.
Мы залезли в маршрутку.
– Котёнок! – запищал какой-то малыш, с трудом шевелящийся в своём зимнем комбинезоне.
Змейкот зашипел, и я похлопала его по голове. Не очень нежно, а скорее с надеждой утрамбовать в рюкзак поглубже. Но Змейкот упорно не утрамбовывался, а с любопытством вертел головой. Полупрозрачный хвост вылез сквозь материю рюкзака, и я хлопнула по нему – призрачная сущность, словно струйка ледяной воды, прошла через мою ладонь. Да уж, поездка обещает быть интересной. Надеюсь, котик всё-таки будет благоразумен и не решит прогуляться.
Воскресная утренняя маршрутка бойко катила по полупустым дорогам города.
Мой Волк. Возможно, я скоро опять тебя увижу.
Если бы мама узнала о моей любви, что бы она сказала? Да и вообще, что это за любовь такая? С ним не сходить на свидание, не построить семью, не дожить до старости, в конце концов. Где мои инстинкты, которые должны подсказать мне подходящую пару для сохранения рода человеческого? Почему я полюбила именно его?
А почему мама полюбила папу? Он сбежал сразу, как узнал, что у них будет ребёнок. Испугался ответственности, испугался семьи, испугался меня? Раньше я думала, что виновата. Но нет. Он бы всё равно ушёл.
И вот я – веду себя, как мама. Видно, у меня это в крови – отчаянно влюбляться. Мне бы искать такого же надёжного, как Алексей. Но чувство самосохранения отключилось. Разуму нет места, когда речь идёт о любви. Любовь – как свет. Как лунный свет на лужах. И в любви свои свечки, светлячки и СамСветы. Сама любовь, которая не требует взаимности. Любовь ради самого чувства.
И меня не волнует уже, что ты чувствуешь ко мне, Мой Волк. Мне важно, что чувствую я. И я иду на помощь. Я наполнена светом, и любовью, и верой, вся до кончиков пальцев.
Я обязательно приду, Мой Волк.
Герман посмотрел на меня, словно впервые увидел, а я сидела и улыбалась.
Мы приехали, я выскочила из маршрутки с рюкзаком наперевес, в расстёгнутой куртке и устремилась во дворы. Вот он – «Арт-чердак мечтателей», украшенный граффити: «Просто лунный свет на лужах». Если это не здесь, то нигде.
Я глубоко вдохнула и открыла дверь. В маленьком помещении оказалась только лестница, а все стены были расписаны звёздно-сверкающим ночным небом: тёмно-синее и фиолетовое, розовое и золотое. Я стала подниматься, пока не упёрлась в дверь, а когда открыла, оказалась в небольшой комнате со скошенными стенами. Чердак.
В комнате толпилась разномастная мебель: полосато-жёлтый диванчик, маленькие столики, венские стулья и беспарные кресла. В одном углу часть пола прикрывал старый ковёр с выцветшим орнаментом, в другом – на верёвке висели букеты высохших цветов, а посередине, во фронтоне, белело солнечным светом круглое окно. Слева от него находилась небольшая барная стойка. С потолочных балок свешивались гирлянды лампочек на длинных шнурах, на столиках стояли светлые высохшие растения в горшочках. А ещё тут были сундуки, манекен, патефон и маленькая женщина, пушистые русые волосы которой были убраны со лба ободком с кошачьими ушками. Завидев меня, хозяйка чердака скользнула за барную стойку, но я успела разглядеть её интересное клетчатое бохо-платье с подшитым к поясу подолом, из-под которого выглядывала чёрная нижняя юбка.
– Доброе утро! – сказала я. – Вы работаете?
Змейкот вывернулся из рюкзака, ящерицей скользнул к барной стойке и взобрался на столешницу.
– Не просто работаем, а уже заждались тебя, – сказала хозяйка и почесала Змейкота за ушком.
Ничего не понимаю.
– Присаживайся, я сейчас приготовлю тебе напиток.
Я огляделась. Подсесть к барной стойке? Ну уж нет.
Я подошла к столику у окна, сняла куртку и повесила её на раритетную деревянную вешалку, одёрнула рукава зелёного свитера и села на венский стул.
Змейкот соскользнул с барной стойки и лёг на кремово-золотистое пыльное кресло напротив. С ним мне всё-таки было спокойнее. И я только сейчас поняла, что Герман с нами не зашёл.
Женщина, напевая себе под нос, звенела склянками и что-то смешивала. Я украдкой наблюдала за ней. Она была, наверное, раза в два старше меня. В таком возрасте ободок с кошачьими ушками носить уже несолидно. А впрочем, на чердаках можно всё. Чердаки хранят коробки с маскарадом.
– Меня зовут Алиса, – взглянула на меня хозяйка.
– Анжела, – ответно представилась я, ощущая себя не в кафе, а в гостях.
– Князь, – кивнула Алиса.
Я зыркнула на Змейкота: наверняка он разболтал.
Алиса тем временем достала маленький круглый поднос, поставила на него высокий бокал с синей жидкостью и танцующей походкой понесла его мне.
Праздник Новых Встреч и синяя клубника.
Алиса, радушно улыбаясь, поставила перед моим носом напиток. Моё лицо не излучало такой радости.
– Что это?
Одно дело – пить что-то во сне, и совсем другое – наяву. Ладно, Тёмному Уголку я могу простить странные напитки, но в Задорожье живёт моё тело, и мне надо его беречь и не баловаться подозрительными коктейлями, подаваемыми загадочными незнакомками. Хотя, кажется, всё смешалось. На улице светит солнце, а в полумраке чердака Змейкот смотрит на меня тёмными зелёно-коричневыми глазами. Сегодня тайный мир выплыл из укрытия и нашёл меня.
Чтобы я его спасла.
– О! Тут много чего! – защебетала Алиса. – Цветок привидений, синяя ягода Тёмного Уголка…
Я подозрительно сощурилась.
– Из Тёмного Уголка ничего нельзя принести.
– Почему ты так решила? – хитро улыбнулась Алиса. – Призраки же похищают высушенные букеты и уносят их. По осени от них спасу нет! А я цветы заготавливаю не для их веселья! И сплошь редкие!
– Не буду заставлять тебя гадать, – подал голос Змейкот. – Я могу кое-что заимствовать из Тёмного Уголка и приносить в Задорожье.
– Как?
– Во рту, голова же у меня не призрачная, – осуждающе посмотрел на меня Змейкот, словно я заставляла его проговаривать очевидные вещи.
– Мерзость! – скривилась я, по-новому взглянув на коктейль.
– Я их помыла, – быстро сказала Алиса.
– Спасибо, – буркнула я.
– И выпив этот напиток, по закону сохранения гармонии, ты должна вернуться в Тёмный Уголок. Потому что нельзя просто так что-то взять из мира, не предложив что-то взамен или не вернув это, – закончил Змейкот. – И я бы посоветовал тебе поторопиться. Не хочу остаться без дома.
Да, и правда.
– Подумай о важном, о главном, – сказала Алиса. – Это поможет.
Она подхватила Змейкота, села в кресло и посадила полупризрака на стол передо мной. Змейкот свернулся клубочком, а Алиса, подперев руками подбородок, стала глядеть на меня болотными глазами.
Ладно, пора собраться и идти на помощь. Я заглянула в синюю глубину бокала.
Так, подумать о важном.
Луна в лужах, глаза-вишни и ощущение, что я ему нужна.
– А ты тщеславна, – вдруг прервал мою медитацию Змейкот.
Я отвлеклась от синей воды и сердито поглядела на полупризрака.
– Вообще-то я тут стараюсь твой дом спасти, – колко заметила я.
– Я же полупризрак, могу делать что хочу и говорить что думаю. А вот тебе нужны лишь те, кому сама ты малоинтересна.
Зачем он это говорит, особенно сейчас? Я хочу к Моему Волку и думаю о нём. Я хочу в Тёмный Уголок. Но я не такая, как считает Змейкот. Я ценю тех, кто любит меня: и маму, и бабушку, и Джин, и даже Алексея. Я ценю наше лето, и нашу деревню, и нагретые доски, и мятую клубнику в молоке. Я люблю и посиделки в кафе с подругами, и мамины блины, и город свой со сказочными местами, типа арт-чердака. Я люблю Тёмный Уголок, но и Задорожье люблю. Не хочется жить в одном мире, когда доступно множество миров. Я вижу вокруг Задорожье, но внутри меня – Тёмный Уголок. Глупый Сорокопут. Зачем ты выбираешь мир, когда можно не выбирать? Ты хочешь спрятаться, но не забирай себе всё. Ты страдаешь, и я хочу помочь тебе.