– Девочка, правящая призраками? – с сомнением заметил Царь.
– Не девочка, – поправила она. – Сорокопут. Я сама себе СамСвет и сама себе наставница. У меня две души и два таланта. А ещё сила справедливости.
Да уж, многовато для одной девчонки. А у меня даже замка нет.
Теперь мой черёд пробовать. Я решительно подошла к измученной девчонке и взяла её ладони в свои. Сорокопут взглянула на меня с удивлением. Не смотри на меня так, я сама удивлена, но надеюсь, что мой целительный талант коснётся и твоего израненного сердца. Порезы твои не видны, как у Германа, но внутри ты вся стонешь от боли.
– Помнишь, как мы встретились с тобой в лесу? Тогда ты запомнилась мне. Это против правил, – я быстро обернулась, посмотрела на Царя и снова на Сорокопута, – но я хочу встретиться с тобой и в Задорожье.
– Но я не собираюсь возвращаться в Задорожье. Моё место здесь, – замотала головой золотоглазая птица. – Здесь она, – показала девочка на Подсолнух. – Ты мне не нужна.
– Зато ты нужна мне.
Она упрямилась, сердилась, но пока не решалась ничего сделать, хотя мы все знали, что беззащитны перед ней. Она поступала благороднее многих: давала нам шанс быть услышанными. Благороднее меня, что уж. Часто ли я давала такие шансы, когда всё зависело от меня?
– Если я нужна тебе, то оставайся здесь, с Сорокопутом, – сказала девочка-птица.
Через моё плечо она всё время бросала взгляд на Царя. Из-за низкого роста выглядывать ей было неудобно, и Сорокопут нервно вскидывала голову, будто забивая подбородком невидимый гвоздь в небо.
– Мы видели твоё прошлое, – отозвался за моей спиной Царь. – Прошлое Сорокопута. У вас на двоих одна память, одно сердце, одна боль. Сорокопута нет, есть только ты.
– Моя подруга, – добавила Подсолнух.
Я отпустила её руки и чуть отодвинулась, открывая её взору Царя и Подсолнух. Но Сорокопут не шевелилась, потому что её подруга стояла рядом с её врагом.
– Я не понимаю тебя, Подсолнух, – тихо сказала она.
Но вдруг я поняла Художницу. Не знаю как. То чудовищное, что когда-то стряслось с этой девочкой, мне было не охватить. Но каким-то шестым чувством, тем инстинктом, который заставляет нас угадывать опасность, тем кусочком этой девочки, осколком её памяти, который я ухватила через перо, я осознала: она боится Царя.
– Я ненавижу тебя! – сказала Сорокопут Царю.
– Я просто призрак, – ответил спокойно Царь, тоже угадывая несказанное. – Моё обличье такое из-за неё, – и он кивнул на меня.
О боже. Я вспыхнула, а Сорокопут пристально посмотрела на меня. Я старалась понять её, а она, в свою очередь, меня.
Я вздохнула и сказала:
– Сильные не только причиняют зло, сильные ещё и защищают.
И я шагнула к Царю, тоже готовая спасать свою Силу, если это потребуется.
Сорокопут больше не смотрела на меня, но буравила взглядом Царя.
– Твоего Чудовища больше нет, – неожиданно сказал Царь.
Сорокопут опять нервно вздёрнула голову, ещё раз стукнув по шляпке невидимого гвоздя.
– Я нашёл и уничтожил его.
Мы с Подсолнух с удивлением посмотрели на Царя. И он всё это время молчал? Сорокопут вся сникла.
– Болото ушло из твоего города.
Царь тяжёлой поступью подошёл к девочке-птице: его широко расправленные крылья мешали ходить. Сорокопут наклонила набок голову. Её золотые глаза мерцали слезами.
Царь протянул руку и положил свою большую ладонь на голову девочки-птицы. Она прикрыла глаза, слёзы пролились, и она вновь посмотрела на Царя… с благодарностью.
Он же убрал руку. Подсолнух быстро подлетела к подруге и обняла её.
– Я всегда буду с тобой. Только не забывай ловец снов, – сказала Подсолнух.
– Ты тоже хочешь, чтобы я ушла? – спросила Сорокопут.
– Ты нужна Задорожью. Ты девочка Задорожья. Не лишай свой мир хорошего человека из-за плохого.
Но как она уйдёт, ведь у неё нет Дороги?
Словно в насмешку над моими мыслями позади Сорокопута появилась дверь.
– Ты был добр ко мне, но несправедлив к Подсолнух, – сказала девочка, обращаясь к Царю.
Какая она всё-таки категоричная, и борьба внутри неё никак не закончится.
– Я, как и ты, просто хотел защитить Тёмный Уголок. И, как и ты, вёл себя неправильно.
Могущественная девочка-Сорокопут вздёрнула бровь, но промолчала. Дверь за её спиной открылась, и она посмотрела на Подсолнух:
– Ловец всегда будет со мной, а я всегда буду ждать тебя.
Сорокопут шагнула в дверной проём, и тут мы словно заглянули в окошко. Где-то там, далеко, в Задорожье, кудрявая девочка в больничной палате открыла глаза.
Врач в белом халате кивнул и сказал медсестре:
– Сообщите матери, что она очнулась.
Девочка растерянно заморгала, озираясь по сторонам, а потом посмотрела прямо на нас. От Сорокопута осталась только еле видимая тень под её медовыми глазами. Бывший СамСвет слегка улыбнулась одним уголком рта и чуть заметно помахала нам пальцами.
Дверь пропала.
Всё закончилось.
Иногда можно не воевать. Иногда можно просто поговорить.
– Ты правда убил её Чудовище? – спросила я у Царя.
– Нет, – ответил он. – Призраки не всесильны. Я не знаю, где его искать. Он где-то бродит, но, скорее всего, далеко. Буду присматривать за ней. Я знаю, как выглядит её Чудовище, – Царь недобро сощурил красные глаза, – и не жажду возвращения Сорокопута.
Пора уходить и мне. Не дело средь бела дня разгуливать в Тёмном Уголке.
Откуда-то возник Змейкот.
– Нам пора, – сказал он.
Я кивнула и посмотрела на Царя.
Теперь мы попрощаемся по-хорошему.
– Спасибо, – сказал Мой Волк, подняв в полуулыбке один уголок рта. Прямо как Сорокопут.
И выглядел он таким же уставшим.
Я опустила взгляд, изучая жёсткие зелёные щитки его плаща, похожие на чешую дракона. Наконец-то ты понял, что я не бесполезна. Правда, поздновато. И тебе нечего мне сказать.
Неожиданно я резко наклонилась вперёд, сама ужасаясь своей смелости, но Мой Волк выставил руку и прижал указательный палец к моим губам.
И улыбнулся.
Какая я всё-таки дура!
Вспыхнув, подхватила Змейкота на руки и рванула прочь по Каменному Лугу. Жаль, что Сорокопут прихватила с собой свою дверь.
Хотя что я теряю. Ведь больше никогда его не увижу. Поэтому я обернулась и крикнула:
– Я навсегда твой СамСвет! Зови, если снова угодишь в передрягу!
Царь хмыкнул:
– Хорошо.
Прощай, Мой Волк.
И я снова очутилась на чердаке.
Шушу и ГномПисьмо 15
Здравствуй, Бархата.
Пока решалась судьба Тёмного Уголка, мы сидели за партами в школе, чистили снег во дворе маленькими лопатами, делали уроки. Мама готовила суп, тихо разговаривая на кухне сама с собой, а я рисовала клетчатого дракона на краешке листа, чуть сдвинув тетрадь по математике. Плед лежал на моей кровати, свесив мордочку – две пуговицы, пришитые красными нитками, и бусинку-нос.
Гном наконец не выдержал и шепнул мне:
– Пойдём на чердак.
– Нельзя же! – тихо возмутилась я.
Зимой нам не разрешали играть на чердаке.
– Пойдём, – настаивал Гном.
И я кивнула.
– Мам, мы на улицу! Можно? – крикнул Гном, пока я надевала тёплые штаны.
– А уроки сделали?
– Математика осталась. Можно попозже доделать?
Мама возникла на пороге детской, поглядела на нас и сдалась.
– Только недолго.
Заканчивался февраль. Скоро весна, а там и лето, и новые игры на чердаке. Темнело с каждым днём позже, но света с неба всё ещё выдавали мало. Солнечный волк, ещё совсем волчонок, сидел в своей норе и редко показывал нос.
Паутины в углах чердачной комнатки покрылись инеем. Раскладушка без покрывала и подушек негостеприимно была сложена и прислонена к стене.
– Если Бархата захочет вернуться, ей здесь не будет уютно, – вздохнул Гном.
Он заглянул под перевёрнутый ящик, куда мы летом спрятали наше первое письмо для Бархаты. Письма не было.
Я вышла из чердачной комнатки, порылась в коробках и вернулась с несколькими пыльными книгами.
– Это ей вместо цветов. Чтобы скрасить последние холодные зимние вечера, а летом вернёмся мы.
Я положила книги на ящик.
– А весна? Про весну ты забыла! – привязался дотошный Гном.
– Мы вернёмся, как только станет тепло. И тогда наступит лето, независимо от даты в календаре, – решила я.
Я долго не могла уснуть в тот вечер, комкала плед и боялась перемен в Тёмном Уголке. Нельзя, чтобы им правил человек. Тогда он превратится в Задорожье. Будут законы, правила и никаких тайн. Мир-убежище исчезнет. Призраки бессильны против детей, а мы бессильны против утра.
Но Тёмный Уголок встретил нас привычной нарядной ночью, Зелёным замком, беспечными мышками, улыбчивой Бархатой и счастливым Пледом-драконом.
Наш путь тогда ещё не закончился, мы ходили по лунным следам и знали то, о чём не догадывались взрослые.
Есть место, где мы всегда можем спрятаться. И это место всегда нас ждёт.
Благодарности
Однажды, когда мне было примерно шесть, а брату – пять лет, я рассказала ему первую историю о Бархате. О доброй мудрой призрачной девушке, которая живёт на нашем чердаке и знает всё на свете. С тех пор Бархата всегда со мной, и я по-прежнему пишу ей письма.
Спасибо моему брату Серёжке за все наши игры, ежевечерние сказки перед сном, за маленькие ритуалы и за Бархату, конечно. Ты слушал мои истории ещё до того, как я научилась их записывать. И Питером Грю я стала с твоей лёгкой руки. Поэтому я рада, что на обложке это имя.
Спасибо моему мужу Тимуру за любовь ко мне и всему, что я создаю. За веру в меня и в моё творчество. За терпение! И прости за вечное: «Прочитай, пожалуйста, в тысячный раз эту главу, я там, в середине, изменила два слова».
Спасибо моей подруге Кристе за то, что принимаешь меня такой, какая я есть, за твоё убеждение, что «ненормальность» – это положительная черта характера.
Вы трое – мой мир-убежище, мой «чердак», который прячет меня от невзгод. Я люблю вас.