утболок.
В наружной двери располагалось узкое зарешеченное окошко, которое Кати сейчас и открыла. Она узнала бездомного в полночно-синем костюме, улыбающегося ей с виноватым видом.
– Безымянный…
Мужчина покачал головой.
– Уже нет.
– Нет? Имя нашлось? – Кати смахнула с уголка глаза прядь волос, которая прилипла к дорожке слез.
– Меня зовут Северин. Ну, то есть меня снова так зовут, потому что только Северин мог настроить пианино. – Он почесал в затылке. – Вам это объяснение пока, конечно, ни о чем не говорит…
Кати исчезла. А когда вернулась, Северин поднял руки, защищаясь.
– Вы достали дубинку? Или вызвали полицию? Не бойтесь меня.
Кати держала в руках книгу с примечаниями Северина.
– Это ведь ваша, да? На полях написано так много о жизни на улице.
Северин опустил руки и кивнул.
– Вы производите впечатление женщины, которую можно немного порадовать книгой.
Спроси ее кто-нибудь раньше, она не смогла бы сказать, какие именно фразы ее обезоруживают. Но эта определенно была из их числа. Кати сделала глубокий вдох и открыла дверь, открыла свой дом, а заодно и совсем немного сердце.
– Мне показалось, что я получила… – Она не договорила это слово. – В любом случае я с большим удовольствием прочла ваши комментарии. Даже с бо́льшим удовольствием, чем саму эту замечательную книгу. Такое ощущение, что мы с вами обсуждали роман. Мне понравилось. Хотя иногда вы несли откровенную чушь! – Она рассмеялась.
– С трудом могу себе это представить. – Северин усмехнулся.
Кати опустила книгу.
Ее мать никогда бы не позволила бездомному войти в свой дом. Тем более ночью. Даже если бы он производил впечатление надежного человека, как Северин.
Но она не ее мать. Она не играла в безопасность.
Она играла в жизнь.
– Проходите. И с этого момента будем обращаться друг к другу на «ты». Каждый, кто переступает порог, должен быть со мной на «ты». Старый обычай.
Северин шагнул внутрь.
– Спасибо за кредит доверия. Я уже от такого отвык. Приятное ощущение.
Кати направилась на кухню.
– Будешь чай?
– Разве ты не хочешь сначала узнать, почему я здесь? И как я тебя нашел?
– Это гораздо лучше рассказывать за чаем. Черный? – спросила Кати.
– Неважно. Главное, чтобы был горячий.
– Сахар? Мед?
– Неважно. Главное, чтобы было сладко.
– Шоколадное печенье? Овсяное печенье?
– Неважно. Главное, чтобы было вкусно.
– Неприхотливый гость! Мой любимый тип гостей. – Кати указала на большой дубовый стол в гостиной. – Я сейчас как будто в одной из этих хипповых кофеен, где заказывают все ингредиенты по отдельности.
Северин улыбнулся.
– Тогда мне овсяное молоко и тростниковый сахар, пожалуйста!
Когда через несколько минут Кати вошла в гостиную, Северин сидел за столом с идеально прямой спиной, сложив руки на коленях, словно пришел на собеседование. Его взгляд блуждал по многочисленным фотографиям на стенах: изображениям знаменитых актрис и актеров, причем все с весьма причудливыми прическами.
На серванте перед окном, выходящим в сад, стояли три пластмассовые головы в париках с длинными волосами, заплетенными каким-то замысловатым образом.
Кати вручила Северину чашку чая и поставила в центр тарелку с бисквитным печеньем в форме палочек, из которого изначально собиралась приготовить тирамису… полгода назад.
– А теперь рассказывай, что привело тебя сюда.
– Я увидел твою машину возле дома.
– Неподходящая причина, чтобы звонить в дверь вечером.
– Ты стояла у окна и плакала.
Кати задумчиво помешивала ложечкой в чашке и наблюдала, как на дне постепенно растворяется леденцовый сахар.
– Да, плакала.
– И тогда я позвонил в дверь. Не задумываясь.
– Ты хотел успокоить меня?
Северин кивнул.
– Сам не зная как. Но ты тоже успокоила меня, когда подстригла. – Он сделал глоток чая, хотя пакетик все еще находился в чашке. – Вкусный эрл грей.
– Это апельсиново-имбирный.
– Вкусный апельсиново-имбирный.
– Раньше был еще вкуснее. – Кати подула на свой чай. – Чайные пакетики немного залежались.
– Могу я спросить, почему ты плакала? Если это не слишком личное. И если ты вообще хочешь об этом говорить.
Кати снова подула. Очень энергично. Будь чашка океаном, Кати бы вызвала цунами.
– Не думаю, что мы когда-то плачем по какой-то одной причине. Например, когда кто-то умирает, ты плачешь, поскольку тебе грустно оттого, что вы с этим человеком больше никогда не встретитесь, но вместе с тем ты плачешь из сочувствия, потому что умерший больше не может жить, ты плачешь, потому что злишься на мир, который позволяет плохим людям жить долго, а хорошим – умирать рано.
– Как ты умело уходишь от вопроса.
– Здорово, правда? – Кати снова создала волны в чае.
– Вопрос действительно был слишком интимным.
– Да. Но все равно это хороший вопрос. Потому что я заплакала, но за своим плачем даже не успела задуматься, из-за чего плачу. В смысле, из-за чего конкретно.
Северин не стал допытываться. Вместо этого он тоже подул на свой чай.
– А мне есть из чего выбирать, – продолжила Кати. – И думаю, мне нужно еще немного времени, чтобы определить главную причину. В данный момент я немного ошеломлена. Как марионетка, у которой оборвали ниточки и она только сейчас поняла, что вообще висела на них. Потому что…
Голос Кати надломился, как нависающий утес на море, когда о него сильно бьются волны.
– Может, вместо этого лучше поговорим о книге? Продолжим нашу «беседу на полях»?
– С удовольствием.
Потом они говорили о романе, о заметках Северина и о заметках, которые сделала бы Кати, если бы писала на книжных страницах. Чем хороши разговоры о книгах – в них всегда одновременно рассказываешь и о себе самом. В большинстве случаев совершенно этого не осознавая.
Между ними завязался один из тех разговоров, где одно слово уступает место другому – в хорошем смысле, безо всяких усилий, – и не приходится задумываться о том, о чем лучше сказать или спросить, – ты просто говоришь. И после этого возникает ощущение, что с этим человеком у вас уже было бесчисленное множество подобных бесед.
Они разговаривали так долго, что у Кати, несмотря на пять чашек чая, закрылись глаза.
– А осенью бывает синдром весенней усталости?
– Иногда, – ответил Северин, – весенняя усталость затягивается до осени. Но это значит, что тебя очень сильно зацепило.
– В любом случае мне нужно ложиться спать. – Кати хлопнула по столу. – Тебе нравится Арктика?
– Ар… ты имеешь в виду Северный полюс?
– В том числе.
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому что именно там ты будешь сегодня спать.
– Это название какого-то приюта для бездомных?
– Нет, гораздо лучше. Пойдем.
Когда она отперла «жук» и распахнула водительскую дверь, у Северина расширились глаза.
– Тут недалеко, – сказала Кати.
– Тогда я лучше пойду пешком.
Кати заметила, что он слишком часто задышал и нервно взлохматил пальцами волосы.
– Но для этого все-таки слишком далеко, особенно в такое время суток.
Ее новый знакомый отступил от машины так поспешно, словно это дикое животное, которое может на него напасть.
– Тогда просто желаю тебе спокойной ночи. Я найду где переночевать.
Кати снова закрыла водительскую дверь.
– Знаешь, я отведу тебя туда пешком. Мне будет полезно немного пройтись. – Она улыбнулась. – К тому же так даже лучше.
– Почему?
– Ну, до Арктики нельзя добраться на машине. Это нужно сделать пешком!
Гру. Гру. Гру.
Северин повернулся на провисшем пружинном матрасе, но гортанные звуки не прекращались.
Гру. Гру. Гру.
Когда он открыл глаза, вместо журавлей, с громким клекотом летящих по небу, Северин увидел мальчика, который стоял рядом с его подушкой и смотрел на него сверху вниз как на нечто неопределенное, выброшенное волнами на берег.
– Эта комната – кладовая. Все, что обычно не нужно нам срочно, можно найти здесь. Например, ледогенератор, который достают только летом. Или экспозицию арктической флоры, которую выставляют зимой, когда в саду не на что смотреть из-за снега. Она включает в себя мхи, осоки и травы, поскольку они преобладают в болотистой местности, а также вересковые растения, которые чаще встречаются в засушливых регионах. Азот – жизненно важное питательное вещество и главный ограничивающий фактор для роста растений по причине холодного климата и замедленного разложения. – Он поднял указательный палец. – Экскременты морских птиц служат органическим удобрением, известным как гуано. В основном оно встречается на птичьих скалах и под ними, поэтому растительность там чрезвычайно продуктивна и эффектна. На нашей выставке даже есть несколько экспонатов высушенного гуано.
Мальчик посмотрел на Северина, словно ожидая ответа.
– Впечатляет, – пробормотал Северин.
– Да, я тоже так думаю, – кивнул мальчик в знак согласия. – Только в нижних областях Арктики, то есть в основном в России и Северной Америке, встречаются отдельные участки древостоя. В арктических болотах…
– Мне кажется или я чувствую запах кофе? – перебил его Северин и встал.
– В арктических болотах… – снова начал Лукас.
– Я иду за кофе. Даже если он не арктический, на что я и надеюсь.
– Финляндия – самый большой потребитель кофе в мире: двенадцать килограммов на душу населения в год, на втором месте Норвегия – девять целых девять десятых килограмма.
Северин протянул ему руку.
– Очень рад с тобой познакомиться. Я Северин. Ты сын Мартина?
– Меня зовут Лукас Лоснер, мне четырнадцать лет и два месяца, и я единственный сотрудник герра Вальдштайна. Когда-нибудь я стану директором музея. Если желаете экскурсию по музею, я с радостью проведу ее для вас.
– Приятно слышать!
Мартин сидел в имитации хижины китобоя, которая занимала почти всю площадь бывшей гостиной. Он пил кофе из большой кружки и читал газету. Когда Северин спустился по лестнице, хозяин музея на мгновение поднял взгляд.