– Пожалуйста, немедленно отгоните автомобиль, – раздался голос Сабрины Кюппер. Дорте помахала им рукой из салона. – Иначе я вызову эвакуатор! А как только его вызывают, за него нужно заплатить. – Сабрина Кюппер достала мобильный телефон.
Кати заглянула в свой «жук».
– А куда делся Северин?
– Мужчина из машины? Он был не в себе, – сообщила Сабрина Кюппер, которая уже набрала три цифры на мобильном телефоне. – Абсолютно невменяем.
– Почему вы так говорите?
– Когда я постучала, он чуть не сошел с ума в машине. Его едва не переехали, когда он из нее вышел. А потом еще и собрался в Арктику! – Сабрина Кюппер продолжала печатать.
Кати быстро направилась к водительской двери.
– Значит, я еду туда прямо сейчас.
Квитанция за неправильную парковку все еще торчала под щеткой стеклоочистителя, когда Кати остановилась перед музеем. Она помахала Лукасу, снова работающему над «зомби-пожаром», который к тому времени стал полностью его проектом. Лукас помахал в ответ, но махать руками не входило в число его ключевых компетенций. Казалось, что он пытается регулировать дорожное движение.
– Северин у вас?
– Сейчас он в нашей саамской юрте. Директор музея запретил мне его беспокоить. Однако Беттина не последовала этому указанию, хотя я неоднократно ее об этом предупреждал.
По дороге в юрту Кати прошла мимо Харальда, который внимательно проверял на вкус новые посадки на Шпицбергене. Внезапно она услышала над собой горловые звуки и увидела небольшую стаю журавлей, летящих на юг… их клин, как стрела, указывал в сторону юрты.
Судьбы не существует, подумала Кати, просто птицы этого не знают.
Добравшись до юрты, она отодвинула плотный полог у входа и шагнула внутрь. Пол был устлан мехами, а в центре находился очаг, выложенный камнями. Северин сидел перед ним, скрестив ноги, и вглядывался в черно-серый цвет холодного пепла. Возле него спала Беттина, свернувшись калачиком, как кошка.
– Все в порядке? – спросила Кати и присела рядом с ним.
Северин каким-то немыслимым образом умудрился кивнуть, но на самом деле покачать головой.
– Хочешь поговорить об этом?
– Да. – Он тяжело вздохнул. – Но я просто не могу. То, о чем мне крайне необходимо поговорить, я не могу произнести.
Кати тоже тяжело задышала.
– Иногда мне хочется, чтобы мы, люди, были похожи на тюбики с майонезом, которые нужно просто достаточно сильно сжать, чтобы что-то вышло.
Северин не мог не улыбнуться.
– Но мы больше похожи на банки для консервирования. Завинчиваемся так плотно, что бомбой не пробьешь.
– Когда у меня были проблемы в подростковом возрасте и я приходила в салон к мадам Катрин, она всегда спрашивала: «Тебе нужен совет или объятия?» С тех пор выяснилось, что она чертова интриганка, но тогда действительно хорошо справлялась. – Кати взяла лицо Северина в ладони и заглянула в глаза цвета лесной зелени. – Совет или объятия?
– Объятия, – отозвался Северин. – Долгие объятия.
– Ты даже получишь небольшой бонус. – Она наклонилась ближе к нему.
У Северина расширились глаза и перехватило дыхание. Затем Кати осторожно коснулась его губ своими и нежно поцеловала. Их поцелуй длился так долго, что обоим стало понятно, как сильно они этого желали.
– А теперь объятия? – спросил Северин в наступившей тишине.
– Теперь объятия, – подтвердила Кати и обняла его. Даже более того: она так крепко к нему прильнула, чтобы он почувствовал, что ему не грозит опасность провалиться в бездонную яму.
– Спасибо, – сказал он, когда Кати разжала руки.
– За поцелуй или за объятия?
– И за то, и за другое. Одно лучше другого.
Кати положила голову ему на плечо и почесала Беттину под челюстью, отчего олениха издала звук удовольствия. Кати вновь заговорила лишь через некоторое время:
– Мне понадобится твоя помощь.
– Новое письмо?
– Да. Мне срочно необходимо кое-кому кое-что сказать. Ничего хорошего.
– Разве ты не должна сейчас быть на работе?
– Я туда больше не пойду.
– Взяла больничный?
– Нет, просто больше туда не пойду. Я уже обсудила это с Ульрике в отделе кадров. Мы подпишем договор об аннулировании трудовых отношений, кроме того, у меня остался весь отпуск за этот год. В любом случае они тоже сейчас вынуждены сокращать штат и очень довольны. – Она встала и протянула руку Северину. – Ты идешь?
Он осторожно встал, чтобы не напугать Беттину, которая положила на него голову. Олениха растерянно посмотрела на Северина.
– Я скоро вернусь, малышка, – успокоил он ее.
Перед юртой Кати указала на свою машину.
– Полагаю, в нее ты садиться не хочешь?
– Нет, не хочу.
– Что у тебя не так с машинами? Длинная история?
– Нет, короткая. Но от этого рассказывать ее не легче. Как я уже говорил: некоторые вещи крайне необходимо высказать, но у меня не получается.
– Как давно произошла эта история?
– Более трех лет назад. – Северин прочистил горло. – Куда мы едем?
Кати кивнула, смирившись с резкой сменой темы.
– В кинотеатр. К моему папе. Если души действительно остаются связаны с миром живых после смерти, то его душа точно не на кладбище, а там.
– Снова возьмем с собой Харальда?
– Сегодня только мы вдвоем.
По дороге Кати и Северин почти не разговаривали, потому что каждому из них хватало собственных мыслей, безостановочно крутившихся в голове.
Они вновь вошли через боковой вход и, пройдя фойе, попали в большой, пустынный зал.
– Сядь пока куда-нибудь, мне нужно подняться к экрану. Именно туда чаще всего смотрел отец.
Северин сел в первом ряду.
– На случай, если я тебе понадоблюсь.
Кати поднялась по четырем ступенькам на узкую сцену и встала в центре.
– Вообще-то, это должно быть легко, потому что тут мне не перед кем читать. – Она достала конверт из кармана брюк. – Но это все равно нелегко. Совсем.
– Станет легче, когда ты начнешь.
– Нет, не станет. Но это хорошая ложь. Она хоть что-то убирает с пути. – Кати коротко улыбнулась, но с каждым движением ее рук, разворачивающих вощеное письмо для отца, улыбка становилась все тоньше, пока не исчезла совсем.
Она написала письмо самым красивым почерком, скорее даже нарисовала, чем написала. В конце концов, ее отец всегда придавал большое значение красивым шрифтам, какие иногда можно увидеть в начальных титрах старых голливудских фильмов, со всеми этими элегантными росчерками.
Здравствуй, дорогой папа,
это я, твоя маленькая звезда киноэкрана, твоя Грейс Келли, твоя Одри Хепберн, твоя Вивьен Ли.
Твоя дочь.
«Давным-давно, во времена, когда тигры курили…» С этих слов начинаются сказки в Корее. Когда я недавно прочла об этом, сразу вспомнила свое детство, потому что однажды ты нарядился тигром, Шер-Ханом, для нашего ролика по «Книге джунглей» и закурил во время перерыва в съемках. Выглядело это очень дерзко.
А если оглянуться, это и правда было похоже на сказку. Тогда все казалось возможным. С помощью наших маленьких фильмов мы делали мир таким, каким он никогда не являлся.
И мы были так близки. Ты был моим героем, примером для подражания, лучшим другом и защитником. Объединял в себе все, чего только можно желать от отца. Просто недостаточно часто бывал дома. Но я ведь знала, что ты находишься в этом волшебном, великолепном доме и показываешь истории, сотканные из света. Я знала, что каждый вечер к тебе стекается множество людей и что ты управляешь машинами, в которых никто больше не разбирался. Это умел лишь один человек во всем городе – мой папа.
Все это Кати уже успела рассказать широкополой шляпе-федоре и старому тренчкоту на вешалке для одежды в своем кабинете. Она делала это сбивчиво и нерешительно. Но тогда была всего лишь репетиция. А здесь, в кинотеатре, состоялась премьера, первое и единственное выступление. Ей казалось, что она шагает по только что замерзшему озеру и лед опасно трещит с каждым шагом.
Все изменилось в мой восьмой день рождения, и я до сих пор не знаю почему. Ни с того ни с сего ты перестал снимать со мной фильмы, больше не позволял мне помогать тебе в кино. Ты почти не смотрел на меня, прекратил смеяться вместе со мной, тебе стало все равно, хорошо ли я учусь в школе и встречаюсь ли с каким-нибудь мальчиком.
С моего восьмого дня рождения ты перестал меня любить.
Но я продолжала любить тебя.
Даже несмотря на то, что большую часть времени тебя не было рядом. А может, как раз потому, что тебя не было рядом большую часть времени. Наверное, я думала, что ты вернешься ко мне, если я буду любить тебя достаточно сильно.
На самом деле с тех пор я видела тебя только в кино, и то мельком. В какой-то момент начало казаться, что ты и кино – это одно и то же. Вот почему сейчас мне так трудно сказать тебе кое-что.
Кати подняла глаза к потолку кинотеатра, лепной орнамент которого был выкрашен в золотой цвет. Все здесь – иллюзия, подумала она. Мрамор – это гипс, а золото – просто дешевая краска.
Нам придется продать твой любимый кинотеатр.
То есть мне придется его продать, потому что мама набрала слишком много долгов. Его необходимо продать. Как можно быстрее. А что будет с ним потом, кто знает? Скорее всего, его снесут, и тогда он просто исчезнет.
Я никогда не хотела, чтобы это произошло. Если мама получала деловое предложение, я всегда твердила, что это слишком маленькая сумма и что покупатель пытается ее обобрать.
Потому что я знала: если потеряю кинотеатр, то потеряю и последнюю частичку тебя. Но, быть может, сейчас самое время. Потому что ты тоже меня потерял.
Много лет назад.
Кати посмотрела на маленькое квадратное окошко рядом с отверстием для проектора, и ей почудилось, что в нем виднеется силуэт, очертания головы, которая опускается, чтобы заглянуть в зрительный зал.