– Давай отойдем на пару шагов, – попросил Северин. – Пожалуйста!
Далеко над Норвегией располагался Шпицберген, а еще дальше в сторону Северного полюса – вечная мерзлота, которая недавно доказала, что даже то, что считается вечным, таковым не является. Мартин смоделировал ледяной покров с помощью белой гальки, перемежающейся линиями из черных базальтовых камней, символизирующих знаменитые экспедиции.
Поскольку все расстояния были выдержаны с соблюдением масштаба, почти никто из посетителей музея не преодолел долгий путь к Северному полюсу, и там, где в действительности белые медведи пробивались сквозь снежные бури, теперь росла трава.
Северин остановился возле маленького флажка, обозначавшего Северный полюс. Только там он сумел снова посмотреть на Аню.
– Ты просто ушел, – процедила та, и каждое слово состояло из сплошного разочарования. – Оставил нас одних!
– Ты сказала, что больше не можешь терпеть меня рядом с собой. Что я должен уйти. Что я больше не имею права быть частью этой семьи.
В прошлом, когда Северин попытался поговорить с ней, Аня обрушилась на него с руганью. Кричала, чтобы он наконец избавил от себя их обеих. Кричала, что больше не желает его видеть. Что ее дочери будет гораздо лучше без него.
Каждая фраза, каждое слово Ани били точно в цель.
– А ты просто берешь и исчезаешь, больше не выходя на связь? Из-за того, что я ляпнула что-то от злости и отчаяния? – Она пристально смотрела Северину в глаза, словно пытаясь ранить взглядом. – Не раз у меня возникало желание, чтобы тебя нашли мертвым. Вот до чего ты меня довел! Я стыдилась этого, даже ненавидела себя за это. – Аня отвернулась от него и оглянулась на Мари, которая кормила Беттину пучками травы. – Я была уже почти готова объявить тебя мертвым, но вдруг узнаю, что ты приходил в концертный зал Хилле Михаэльсен – якобы в хорошем настроении и слушал музыку с женщиной! С того момента мне больше не приходится думать о том, что мне чувствовать: грусть, страх или злость, вот что я тебе скажу!
– Прости ме…
Аня снова вскинула руку.
– Нет, не смей так говорить! Не спустя столько времени! В твоем распоряжении были недели, месяцы, годы, за которые ты мог бы позвонить мне и попросить прощения. Но ты этого не сделал. О чем ты только думал?
Сначала Северин сомневался, действительно ли она хочет услышать ответ. Но поскольку Аня не стала продолжать, продолжил он.
– Я сгорал от стыда. И был уверен, что вам и правда будет лучше без меня. Ведь что я за отец? Неудачник. Никчемный.
Жизнью на улице, всеми прилагающимися трудностями и опасностями он наказывал самого себя. Жизнь тебя наказывает, другие люди тебя наказывают, но никто не наказывает человека так часто, так настойчиво, так вероломно, как он сам. И лишь взглянув сейчас на дочь, Северин понял, что право определять наказание принадлежит жертвам, а не преступникам.
Мари тем временем прижималась лицом к шее Беттины – той самой правой стороной, которой больше ничего не слышала. В этот момент он вспомнил крошечное личико Мари, когда оно стало ярко-красным.
Стоял жаркий августовский день, он забрал дочь из детского сада на автомобиле. По дороге они играли в «Желтую машину»: по правилам игры нужно успеть закричать первым, как только такую увидишь – что происходило на удивление редко (а когда все-таки происходило, он всегда позволял Мари быть чуть быстрее). Затем зазвонил мобильный телефон. Северин ответил на звонок. Его срочно вызвали: неожиданно приехала известная французская пианистка для благотворительного концерта. Она настаивала, чтобы Северин настроил рояль. Он отказался, потому что этот день всегда проводил с Мари: его ждала детская площадка с горкой в виде слона, потом кафе с ванильным мороженым голубого цвета и взбитыми сливками.
Голос в телефоне сообщил, что речь о рояле Sphinx. Единственном в стране. Инструмент стоил миллион – ни один рояль не стоил больше.
Северин всегда мечтал настроить такой.
Поэтому он поехал в филармонию с Мари на заднем сиденье и припарковался в тени перед входом. Обернувшись, он увидел, что дочь задремала, голова упала набок, маленький ротик полуоткрыт, дыхание спокойное и ровное. Северин немного опустил боковое стекло, но не слишком сильно, чтобы никто не мог как-то навредить Мари. Он нежно поцеловал малютку в лоб и положил на сиденье рядом с ней книжку с картинками про рожки мороженого, которую изначально планировал подарить ей после того, как она доест свое мороженое с зонтиком. Потом прошептал:
– Я ненадолго, моя маленькая птичка!
Северин тихо запер машину и прошел через фойе к сцене, где его уже дожидался инструмент.
От этого зрелища у Северина перехватило дыхание.
В прямом смысле этого слова: на мгновение он забыл, как дышать.
Рояль Sphinx был репликой инструмента, изготовленного в 1886 году, и отдавал дань великой эпохе стиля ампир времен Наполеона Бонапарта. Он одиноко стоял на огромной сцене концертного зала с идеально настроенным климат-контролем, сверкая как зеркало и отливая золотом, словно вышел из сказок «Тысячи и одной ночи». Северин с благоговением подошел и дотронулся до красного дерева, переливающегося разными оттенками, до мифических сфинксов слева и справа, до роскошных цветочных лоз, до орнамента из лавровых и дубовых листьев – все это покрывало двадцатичетырехкаратное золото. Великолепные львиные лапы, на которых покоился рояль, также были украшены соответствующим образом.
Этот инструмент заставлял забыть обо всем на свете. Его настройка требовала предельной концентрации. Никакой спешки! Это произведение искусства стоило всего времени в мире.
Только когда Северин довел до совершенства последнюю ноту и аккуратно убрал инструменты, он снова начал воспринимать окружающий мир.
Посмотрел на свои наручные часы и понял, сколько времени пролетело. Слишком много времени. Он вдруг ощутил жару в зале – солнце уже проделало долгий путь по небу.
Северин подумал о своей маленькой Мари. Подумал о машине, боковое окно которой было приоткрыто лишь на небольшую щель.
Он побежал.
Поскользнувшись на гладком деревянном полу, упал, снова встал и побежал дальше.
Задыхаясь, Северин добрался до машины, теперь полностью открытой палящему солнцу. Голова Мари безжизненно опустилась вперед, глаза закрылись, лицо стало ярко-красным. Маленькая грудная клетка не поднималась и не опускалась.
Где же ключи? Не в карманах. Нигде их нет!
Северин попытался разбить окно локтем. У него ничего не получилось.
Он побежал обратно к входу в филармонию, чтобы поискать ключи от машины. В итоге нащупал их в единственном кармане брюк, в котором не проверил.
Когда он наконец отпер машину и вытащил дочь, пульс Мари все еще бился: слабо, медленно, нерегулярно. Он помчался с ней в больницу, проезжая на красный свет, против потока по улицам с односторонним движением. Выбравшись из машины, прижал ее к себе и бросился в приемный покой.
Она выжила.
Открыла глазки цвета лесной зелени. И беспомощно улыбнулась.
Но врач сообщила ему, что Мари больше ничего не будет слышать правым ухом.
Он позвонил Ане и все ей рассказал. Покаялся. Конечно, отпущения грехов не последовало. Зато последовали упреки. Крики. Затем недоумение. Тишина.
В последующие недели они ездили от одного специалиста к другому, только чтобы каждый раз слышать один и тот же ответ: повреждения слуха Мари непоправимы. Северин отчаянно искал способ изменить ситуацию, но на этот раз у него не оказалось нужных инструментов.
Их с Аней брак дал трещину задолго до того случая. Теперь же он распадался в нескольких местах, и совместная жизнь становилась невыносимой. Чувство вины Северина переполняло дом. Независимо от того, высказывала это Аня или нет. Сам Северин постоянно озвучивал обвинения в своей голове. Как злую мантру. Он старался не подавать виду перед Мари, скрывая от нее слезы и отчаяние. Однако чувство вины ломало его все больше и больше.
Когда Аня прокричала, чтобы он уходил из дома, Северин собрал самые необходимые вещи и отправился к Мари. Сказал дочке, что всегда будет любить ее и что она никогда не должна забывать об этом. Мари кивнула и ответила:
– Хорошо, папа. Обязательно.
А потом она продолжила играть с пластилином и лепить мир так, как ей хотелось.
Северин не знал, куда пойдет после этого, не знал, как долго будет идти.
Он знал только, что дорога ведет его прочь от чувства вины.
Тем не менее с каждым днем, когда он все больше отдалялся от него, это чувство росло, ведь теперь отец не только забыл дочь в раскаленной машине, но и бросил ее. И Северин шел дальше, потому что это был единственный путь, который казался ему возможным. Он шел неделю, месяц, год. Чувство вины за ним превратилось в гору, которую уже не получалось перешагнуть. Оставался лишь один способ: раскапывать ее руками и чувствовать тяжесть на плечах. Но для этого он был слишком труслив.
Иногда ноги сами несли его обратно, потому что он не решился бы это сделать. Дальше он шел в детский сад Мари и издалека наблюдал за своей прекрасной дочерью: как она смеется и играет в классики, как кружится, когда на CD-проигрывателе играет детская песенка Anne Kaffeekanne, как брезгливо ест горох в обед и как прячется за сиренью, пока другой ребенок считает до десяти.
– Иду искать!
Каждый раз ему хотелось подойти к ней, но каждый раз он знал, что не заслуживает этого счастья, поскольку разрушил то, что никогда не сможет восстановить. Создал звук, который отныне всегда будет звучать не так, как надо.
– Меня не интересует, чем ты занимался все это время и почему, – вырвала его из воспоминаний Аня. – Я уже давно прошла этот этап. Я могла бы простить тебе то, что ты тогда оставил Мари в машине. Но не то, что ты просто исчез. Ты мне больше не нужен. И я больше не хочу быть с тобой. Единственное, что мне сейчас нужно, – это развод. – Она указала на Мари. – Но ты нужен своей дочери. Мари задается вопросом, что с ней не так, ведь у всех остальных детей есть отец, а у нее нет. Разберись с этим! Возьми себя в руки, черт побери, и стань для нее отцом, насколько сможешь! И только попробуй опять исчезнуть! Только попробуй! Когда я потом тебя найду!..