Только когда они уже стояли на террасе, по сигналу Северина включили свет.
Вот они, журавли. Целая стая, прямо посреди замкового сада. И все смотрели в сторону Кати. Свет вибрировал на их распростертых крыльях, клювы были раскрыты, словно они собирались поприветствовать ее курлыканьем.
И они целиком состояли из бумаги для бутербродов.
Северин потратил весь день на то, чтобы сложить их, а позже закрепить в парке садовой леской и установить десятки прожекторов.
Он шагнул за спину Кати и положил руки ей на плечи.
– Смотри, там еще много журавлей. Тебе не обязательно уезжать завтра.
Плечи Кати затряслись от напряжения.
– Этот ресторан… это не я. – Она указала на журавлей. – И это… я не хочу этого. Почему ты не отпускаешь меня? Хоть я так просила тебя об этом?
Она повернулась к нему и посмотрела на него стеклянными глазами, полными гнева, разочарования и непонимания. Несмотря на то что она была очень близка к Северину, она была далеко от него.
– Я просто хотел дать тебе несколько причин, чтобы ты осталась еще немного, – ответил Северин, но он чувствовал, что его слова не могут преодолеть расстояние до нее. – Ты можешь уехать весной или летом. Почему это должно быть именно сейчас? Я просто не понимаю.
Кати сделала шаг ближе, ее голос теперь был шепотом.
– Прощай.
Затем она убежала в ночь.
Мартину удалось спасти от огня старую одежду Северина, но теперь от нее воняло дымом. Тем не менее в ней он чувствовал себя комфортнее, чем в одежде бывших любовников мадам Катрин. Он переоделся в кинотеатре, а затем отправился к остовам музея. Смыл холодной речной водой макияж с лица и средства для укладки с волос. Потом развел костер перед юртой и вглядывался в пламя, пока не уснул от усталости.
Утреннее солнце разбудило его светом, проникающим сквозь веки, и теплом на лице. Просыпаясь вот так, он чувствовал, что снова живет на улице. Северин пошел к стойлам, чтобы выпустить Беттину и Харальда. Старый лось сразу же наклонил голову, чтобы поискать свежую траву, покрытую прохладной утренней росой. Олениха вместо этого подтолкнула Северина мордой, чтобы начать день с ласки.
Он с радостью подарил ее животному.
Позже Северин похлопал Беттину по боку.
– Береги себя, малышка. – Северин посмотрел на Харальда, который тем временем добрался до Канады. – И ты тоже, здоровяк!
Он взвалил на плечи свой старый рюкзак, подхватил остальные вещи: один пластиковый пакет в левой руке и два в правой. Ощущение такое же, как раньше, но все же не такое. Все изменилось. Тогда существовала причина, по которой он должен был уехать, теперь же – причина, по которой он хотел остаться.
У деревянных ворот музейного сада, который пощадил пожар, Северин снова огляделся по сторонам. Он прожил в этом месте совсем недолго и все же уже много лет нигде не чувствовал себя как дома так, как здесь.
Северин сделал всего несколько шагов по улице, как вдруг перед ним резко остановилась Кати на своем оранжевом «жуке». Она быстро вышла из машины, не тратя времени на то, чтобы запереть водительскую дверь на замок, и направилась прямо к Северину.
Затем открыла рот, но из него не вылетело ни единого звука. Только дыхание. Сначала быстрое, потом все медленнее и медленнее.
Северин тоже ничего не говорил. Он искал в глазах Кати подсказку о том, зачем она пришла.
Так они и стояли, молчаливые и неподвижные, как бумажные журавлики накануне вечером.
Наконец Северин нарушил молчание.
– Кати, я должен…
– Сначала я! – Она подняла указательный палец. – Мне жаль, что я вчера вела себя так…
– Нет, это ты меня прости! Тебе не за что извиняться! То, что я сделал, – это полный бред.
Выражение лица Кати смягчилось.
– На самом деле идея с журавлями была очень милым жестом.
– Но в совершенно неподходящее время! – Северин не хотел сочувствия. Он хотел принести извинения и получить свой приговор без смягчающих обстоятельств.
– В этом ты прав. И именно поэтому я здесь. Я хочу попрощаться с тобой правильным образом. Ну, знаешь, с легким багажом. С улыбкой, если захочется.
– Я очень рад, что ты пришла!
– А ты собирался?.. – Она указала подбородком на улицу, ведущую из городка.
Северин покачал головой.
– Просто на ферму. Там много дел, а мне будет полезно чем-то заняться. – Он раскинул руки, чтобы в последний раз обнять Кати.
Но вместо этого она вытащила из кармана куртки конверт.
– Я достала из деревянной коробки еще один лист бумаги для бутербродов. Забыла одного человека. Написать это письмо было даже сложнее, чем то, что я адресовала маме.
Северин невольно сделал шаг назад.
– Не обижайся, но я не думаю, что смогу справиться с этим прямо сейчас. Просто отдай письмо мне, и я прочитаю его, когда придет время, хорошо? – Он протянул руку.
– Оно не для тебя.
– О, я подумал… как глупо с моей стороны.
– Так и знала, что ты подумаешь, будто оно для тебя. – Кати усмехнулась. – Оно для меня.
Северину тоже пришлось ухмыльнуться.
– У тебя такой скверный характер.
– Да, не правда ли? – Кати рассмеялась и внезапно действительно ощутила что-то вроде легкости, о которой так мечтала в этот трудный момент. – Я бы хотела, чтобы ты был со мной, когда я буду его зачитывать. Потому что о тебе там тоже немножко написано.
– Прямо здесь, на тротуаре? – уточнил Северин.
– В юрте, – ответила Кати. – Это будет подходящее место. Там нам на несколько часов удалось стать совершенно безмятежными.
Юрта была единственной частью музея, где по-прежнему создавалось впечатление, словно все в порядке. Северину очень нравилось, что есть такие места, как это, где мир застывает. Вокруг них он и так двигался слишком быстро.
Харальд и Беттина, должно быть, почувствовали, что внутри происходит что-то особенное, потому что вместе протиснулись внутрь через отверстие в полотне.
– Если это действительно твое последнее письмо, то я своего не получу, – подытожил Северин, который не знал, как близко ему можно сесть к Кати. Знал только, как близко он хотел сидеть.
– Нет, не получишь.
– О, ладно.
Еще минуту назад он был наполовину рад, а наполовину разочарован тем, что ему не досталось письма. Теперь же чувствовал себя так, словно ему отказали в особенном подарке.
– Сейчас поймешь почему. – Она вскрыла конверт. – Так странно, когда оно самой себе. Но в правильном смысле странно.
Кати взяла в руки бумагу для бутербродов и увидела сквозь нее силуэты Беттины и Харальда, чьи уши вдруг стали похожи на журавлей, собирающихся взлететь в небо.
Вощеная бумага действительно была волшебной.
– Самое последнее письмо…
А потом она начала медленно читать.
Дорогая Кати,
я много думала о тебе. Иногда даже слишком много. Но так бывает с людьми, которые тебе ближе, чем кто-либо другой.
Должна признаться, что причинила тебе много зла. И позволяла другим поступать с тобой так же. Я не задавала достаточно вопросов, а главное, правильных; позволила себе руководствоваться страхом и осторожностью и слишком боялась спорить с матерью, страдающей в браке без любви.
Вот так я подводила тебя долгие годы, моя Кати. Я плохо заботилась о тебе, о твоих желаниях и мечтах.
Но последние несколько недель многому меня научили. Каждое письмо всегда одновременно было и письмом к самой себе. Я стала писателем и читателем в одном лице. И поняла о тебе столько же, сколько и о других. С каждым написанным словом я освобождала твой мир чуть больше.
Это письмо от руки, потому что за последние несколько недель я научилась любить тебя. Сильнее, чем раньше. Потому что многое из того, что я считала твоими ошибками, происходило по правильным причинам: потому что ты доверяла своей маме и любила ее. Пусть это и привело к тому, что ты лишилась свободы, доверие и любовь – это те качества, которые я ищу в других людях и ценю в них. Я никогда не говорила этого раньше, даже не думала, но: я считаю, что ты великолепна, Кати Вальдштайн. Почувствуй мои воображаемые объятия!
Я буду счастлива провести остаток своей жизни с тобой.
Не знаю, что написать тебе о человеке, с которым ты познакомилась совсем недавно и который так быстро превратился из незнакомца в того, кому доверяешь. Он замечательный, но ты и так это знаешь. Как и ты, он полон печали, но тебе и так это известно. И он верит в такую невероятную вещь, как судьба. Он появился в твоей жизни в самый неподходящий момент, и ты влюбилась в него.
Чего совсем не хотела.
Потому что нельзя влюбляться, когда хочется уйти. Любовь – это всегда узы, которые удерживают тебя, как бы тонко они ни были сплетены.
Ты подумывала позвать его с собой. Но он должен остаться здесь, в излучине реки.
Ты знаешь, что будешь ужасно скучать по нему, ведь так много еще не сказано, не прожито. Ты точно знаешь, как больно будет без него, потому что вчера весь вечер проплакала, сотню раз собирая и разбирая чемоданы, пока не перестала понимать, что к чему. Следуешь ли ты за навязчивой идеей или принимаешь самое важное решение в своей жизни. Но ведь это можно понять только потом, не так ли? Таковы правила игры.
Ты сумела собрать вещи, только когда поняла, что можешь писать ему на расстоянии. И что ему придет не одно письмо, а много. И как же это здорово – иметь возможность писать тому, кому хочешь рассказать все о своих путешествиях.
Она подняла глаза на Северина, и ее взгляд был чистейшей лаской. Она вытерла большим пальцем несколько слезинок с его лица, но вместо них продолжали появляться новые.
Ты будешь писать на вощеной бумаге и от руки. Ты знаешь силу слов, которые могут даже передавать поцелуи от одного человека к другому.
Северин будет присылать тебе книги, поля которых испишет своими мыслями, и все будет так, будто вы сидите вместе на диване и обсуждаете прочитанное.