Но пока ты должна уйти. Должна была сделать это уже давно. Увидеть многие вещи такими, какие они есть на самом деле, можно только на расстоянии. Это как картины импрессионистов, которые тебе так нравятся, – Моне, Ван Гога, Писсарро. Если стоишь очень близко к ним, то видишь лишь отдельные, не связанные между собой точки, но с каждым шагом назад замечаешь все больше из того, что было там всегда.
Скоро ты наконец увидишь всю картину целиком. И помни: только те, кто уходит, могут вернуться.
Ты не обязана знать, когда это произойдет. Ты и не можешь знать. Единственное, что тебе необходимо знать, – кто ты и чего ты хочешь. Это и так достаточно сложно, моя Кати.
Чтобы ты никогда не забывала, зачем отправилась в этот огромный мир, я сделала тебе знак. Он будет твоим спутником и защитником.
Не знаю, буду ли я когда-нибудь писать тебе снова. Честно говоря, я надеюсь, что между нами больше не возникнет необходимости в письмах.
Желаю тебе всего самого-самого лучшего!
Желаю тебе жизни, которую ты определишь сама. Где за все твои ошибки будешь отвечать только ты сама.
И за все счастье тоже.
Всего хорошего.
Твоя очень любящая тебя Кати
Она прижала бумагу для бутербродов к груди.
– Письмо доставлено.
Кати попыталась улыбнуться, но улыбка вышла такой же скомканной, как и бумага в ее руках. Тогда она начала складывать ее еще и еще, пока листок не уменьшился почти до размеров спичечного коробка, но стал значительно толще.
– Я еще должна показать тебе знак. Тебе понравится. – Кати сняла куртку, затем стянула джемпер через голову и футболку тоже. А потом повернулась спиной к Северину.
На левом плече у нее красовалась свежая татуировка в виде синей птицы – журавля в полете.
– Теперь я перелетная птица, – сказала Кати. – А ты же знаешь, они всегда возвращаются. Есть не только «остаюсь» или «ухожу», не только черное или белое, есть и то и другое одновременно. Я ухожу, но и остаюсь! – Она снова повернулась к нему. – Обнимешь меня? Мне это сейчас очень нужно.
Северин сел рядом с ней и обнял. Их тела крепко прижались друг к другу каждой клеточкой. Губы Кати переместились ближе к уху Северина. Очень тихо она кое-что ему прошептала:
– Может, судьба и определяет, кто приходит в нашу жизнь, но лишь сердце решает, кто в ней останется!
Они оторвались друг от друга, потому что оба ощутили непреодолимую потребность поцеловаться прямо здесь и сейчас. Затем Северин нежно гладил щеки Кати, очерчивал пальцами контур ее губ, кончик носа, Кати отвела пряди волос со лба Северина.
– Ты сейчас фотографируешь? – тихо спросила она.
– Целый альбом.
Раздался автомобильный гудок.
– Мое такси прибыло, – сообщила Кати и подарила Северину последний долгий поцелуй.
– Но ты ведь приехала сюда на своей машине, разве нет?
Она протянула ему ключи.
– Можешь пользоваться, пока меня не будет. На случай, если в какой-то момент ты все-таки решишься в нее сесть. И можешь жить в моем доме, пока твоя ферма не будет готова.
Она направилась мимо Харальда и Беттины к выходу из юрты, следом за ней вышел Северин.
Перед сгоревшим музеем стоял маленький дом на колесах с большим прицепом, который Северин распознал как лошадиную перевозку. Мартин открыл водительскую дверь и помахал им рукой.
– Готова? – воскликнул он.
– Настолько, насколько вообще могу быть готова. – Кати сунула голову обратно в юрту: – Давайте, вы двое, мы едем домой.
– Ты возьмешь с собой на юг Харальда и Беттину?
Оба животных вышли наружу.
– Нет, на север. Я поняла, что я полярный журавль. Харальд наконец-то сможет пожевать Швецию по-настоящему!
– А Мартин?..
– …проделает со мной первую часть пути. Наконец-то в Арктику. Он считает, что пожар в музее показал ему: что-то должно закончиться, а что-то новое – начаться. Ночью мы долго разговаривали. Это было так здорово. – Она опять посмотрела на Харальда и Беттину. – Вперед, ребята, в трейлере для вас полно грибов.
Мартин опустил входную платформу.
– Плюс свежая солома и много воды. Это будет настоящее оздоровительное путешествие!
Северин потянулся к руке Кати.
– Я бы хотел дать тебе еще кое-что в дорогу. Но для этого мне нужно немного времени.
Кати взглянула на часы.
– Боюсь, нам нужно уезжать прямо сейчас, иначе мы не успеем на паром.
Северин повернулся к Мартину.
– Можешь отвезти меня? Тогда это займет всего пять минут. – Он бросил ему ключи Кати, которые тот поймал.
– Ты их погрузишь? – спросил Мартин у дочери.
– Э-э-э, да, просто я очень удивлена, что Северин…
Он никак не мог сесть за руль сам – точно врежется в ближайшую стойку. Но, наверное, сможет продержаться достаточно долго на пассажирском сиденье.
Страх бурлил у Северина внутри как молоко, все время, пока он сидел в машине. Но через это необходимо было пройти. Он закрыл глаза и постарался дышать медленно, хотя сердце бешено колотилось.
Когда они вернулись, головы Беттины и Харальда уже выглядывали из трейлера, Харальд что-то жевал.
Кати сидела в фургоне на месте водителя и сейчас опустила стекло.
– Почему вы так долго?
Когда Мартин вышел, она увидела, что его глаза покраснели от слез.
Северин шагнул к ней.
– В Арктике погода бывает суровой. Тебе понадобится это.
Потом протянул ей отцовские плащ и шляпу.
– Он бы хотел присматривать за тобой. И теперь у него есть такая возможность.
Кати смогла только кивнуть.
– Береги себя, полярный журавль. Ты очень редкий экземпляр.
– И ты тоже береги себя.
Наступило молчание, в которое не вмещались никакие слова. Все они казались слишком угловатыми.
Нарушил его Харальд, проревев из трейлера.
Мартин прочистил горло.
– Пора ехать.
– Да, – сказала Кати. Она сделала еще один глубокий вдох и посмотрела на Северина.
– Да, – откликнулся он. – Вам пора ехать.
Они улыбнулись друг другу.
Затем поцеловались в последний раз.
В истории поцелуев прощальный поцелуй играет особую роль. Прощальные поцелуи самые грустные из всех поцелуев, и в то же время именно их меньше всего хочется заканчивать.
Эпилог
Кати вернулась в середине лета.
Северин сидел на скамейке, сделанной своими руками, перед фермерским домом, когда она вышла из такси и побежала к нему.
Ее кожа стала смуглее, волосы – светлее, смех – задорнее. Ей так много хотелось рассказать, но она предпочла найти своему рту другое занятие. Они поднялись наверх, в спальню, целуясь на каждом шагу так, что чуть не упали с лестницы, а вскоре после этого споткнулись о наспех скинутую одежду. Они занимались любовью, и это было прекрасно. Для Северина – как музыка, а для Кати – как стрижка.
Когда после этого Кати лежала на спине и переводила дыхание, она обнаружила, что Северин оставляет все ее письма на прикроватной тумбочке, чтобы перечитывать их снова и снова. Она обернулась вокруг него, как будто он был печкой, а она – кошкой.
Они не вставали до самого вечера, а потом Северин показал Кати дом. Примерно треть его уже была отремонтирована и превращена в жилую. Одна комната принадлежала его дочери, которая настояла на том, чтобы стены разрисовали картинками в натуральную величину с изображением милого северного оленя и прожорливого лося. Завтра Мари снова приедет в гости и будет делать то, что считает помощью, хотя оно всегда подразумевает, что Северину предстоит вдвое больше работы, но и вдвое больше удовольствия. Он пока не смог найти для нее оленя, которого она могла бы гладить, и надеялся, что удастся уговорить Мари на двух альпак, которых ему недавно предложили.
За ужином Кати рассказала, что Мартин нашел работу в Музее викингов на острове Вествогёй, как и Харальд с Беттиной, которые по-прежнему неразлучны, несмотря на то что у них там так много подходящих сородичей. Кати уже многое сообщила ему в письмах, однако у Северина оставалось еще полно вопросов о том, каково это – стричь волосы за полярным кругом за деньги или за улыбку.
Кати, в свою очередь, долго расспрашивала его о музее под руководством Лукаса, которому очень помогали его родители, что еще больше сблизило их всех. И конечно же, о мадам Катрин, которая объявила, что будет работать до тех пор, пока Кати не возглавит ее салон. Даже если ей придется дожить до ста тридцати лет!
Кати и Северин болтали без умолку до сухости во рту и исправляли ситуацию прекрасным рислингом из Террассенмозеля. А еще они много смеялись и постоянно смотрели друг другу в глаза.
Они не обсуждали, останется ли Кати или снова улетит.
Оба знали, что журавли просто следуют зову природы.
В гостиной стояло старое пианино и стереосистема с большими колонками, повернутыми в сторону удобного дивана. Больше там ничего особо и не было, только большое панорамное окно, выходящее в сад.
– Поставишь для меня «Пасторальную симфонию»? – попросила Кати. – Я не слушала ее с тех пор.
Северин осторожно вынул виниловую пластинку из хрустящей обложки и положил ее на проигрыватель. Держась за руки на диване, с закрытыми глазами, но открытыми ушами и сердцами, они слушали, как разворачивается симфония.
Кати видела картину. Река, деревья, кусты. Все залито светом.
Только она стояла не с той стороны, откуда в свое время увидел ее Северин. Она стояла на другом берегу. Где сама была тогда.
Пейзаж, созданный нотами и мелодией, выглядел просто чудесно.
И тем не менее чего-то не хватало.
А потом на нем появился Северин и улыбнулся.
Над книгой работали
Руководитель редакционной группы Анна Неплюева
Шеф-редактор Павла Стрепет
Ответственный редактор Дарья Облинова
Литературный редактор Анастасия Перкова
Арт-директор Валерия Шило
Иллюстрация на обложке