17 июля
Ha днях я отправил домой в Якутию письмо. Я написал жене и всем, кто меня помнит в колхозе «Третья пятилетка», о том, что меня наградили орденом Славы III степени и орденом Красной Звезды. Это награды за бои на Перекопе и штурм Севастополя. Скоро письмо дойдет до родной деревни, где я рос, ходил убивать волков, медведей, сохатых. Мой прадед, дед и отец были отличными охотниками. Я тоже стал охотником. Под Севастополем на высоте я убил расчеты трех немецких пулеметов. Убить немца – моя работа, мой долг. Не достану пулей, ползу с гранатой, но все равно убью.
Письмо было опубликовано 17 июля 1944 г. в армейской газете «Вперед на врага».
25 июля
Здесь сидел приговоренный к расстрелу за политическую работу казах Жакулбеков Коля. Бывший ст. л-т, танкист, я недавно прибыл сюда из Люблина, ожидаю смерти. Прощай, белый свет!
Прощай, страна моя родная!
Во время оккупации Польши на ее территории гитлеровские палачи создали большое количество концлагерей, в которых содержалось и гражданское население, и военнопленные. Когда советские войска приступили к очищению территории Польши от немецко-фашистских захватчиков, гитлеровские преступники, чувствуя неминуемую кару, принялись уничтожать следы своих злодеяний. Они сжигали трупы казненных людей, взрывали лагерные постройки. Но масштабы их преступлений были настолько велики, что, несмотря на все их старания, они не могли замести следы.
При освобождении Советской Армией лагеря Ламсдорф в Польше на стенах бараков, на нарах, на дверях камер были обнаружены десятки надписей, сделанных обреченными на смерть советскими патриотами, сумевшими в ужасных условиях гитлеровских застенков сохранить мужество. Фотокопии надписей после войны были переданы в Центральный государственный архив Октябрьской революции и социалистического строительства СССР.
25 августа
Я, известный татарский поэт Муса Джалиль, заключен в Моабитскую тюрьму за политику и приговорен к расстрелу… Прошу передать мой привет А. Фадееву, П. Тычине, моим родным.
Муса Джалиль в самом начале Великой Отечественной вступил в Красную Армию и по окончании курсов политработников был направлен на Волховский фронт, во 2-ю Ударную армию. В июле 1942 года под Мясным Бором, попав в окружение, тяжело раненный, был взят в плен и помещен в лагерь под Хэлмом, в Польше. Весной 1943-го Джалиля отправили в Германию, в лагерь Вустрау, недалеко от Берлина. Здесь по заданию подпольной группы он принял предложение работать в комитете «Идель Урал», который занимался вербовкой гитлеровских легионеров среди татар, башкир и других народностей, населяющих восточные районы СССР. Имея возможность бывать во многих лагерях военнопленных, Джалиль наладил связь с подпольными группами этих лагерей. Вместе с Джалилем в подпольной организации состояли татарский детский писатель Абдулла Алишев, московский журналист Ахмет Симаев, страховой агент из Ташкента Тариф Шабаев, инженер Фуад Булатов и другие.
В начале лета 1943 года Муса выехал в центральный едлинский лагерь татарского легиона «Идель Урал», который находился под Радомом, в сотне километров южнее Варшавы. Рота пропаганды и ее культвзвод, в котором работал Муса, сделались центром подполья в лагере. Но в ночь на 12 августа 1943 года по доносу провокатора все подпольщики были арестованы. Арестованных отправили сначала в варшавскую тюрьму, а оттуда – в Берлин, в тюрьму Моабит. Полгода длилось следствие, и, наконец весной 1944 года в Дрездене состоялся суд, приговоривший их к смерти.
Не преклоню колен, палач, перед тобою,
Хотя я узник твой, я раб в тюрьме твоей.
Придет мой час – умру. Но знай: умру я стоя,
Хотя ты голову отрубишь мне, злодей.
Джалиль был казнен 25 августа 1944 года. Посмертно удостоен звания Героя Советского Союза.
26 августа Ок. 10 часов вечера
Дорогая сестричка!
Ты, наверное, удивишься моей охоте писать, когда получишь от Петра это длинное письмо. Но ничего не поделаешь: перед тем, как меня сегодня наградят 8 граммами свинца, хочу выложить все, что во мне за эти два месяца накопилось. В этом письме я больше не буду говорить о своем, а о тех несчастных товарищах, с которыми я был вместе. Так что вы за меня отомстите так, чтобы и их нечеловеческие мучения были отомщены стократ, чтобы они получили удовлетворение. Не знаю, сумею ли я это показать, но все же попытаюсь. Я видел выкопанных, изуродованных немцами мертвецов, которые лежали в земле уже несколько месяцев. Тогда мне еще и в голову не приходило, что в таком положении увижу людей живыми и здесь же, в Риге, в погребах улицы Реймерса. Будь проклят этот дом со всеми его обитателями и немцами-убийцами и послушными им палачами-садистами тобаками и другими собаками.
Меня арестовали 2 июня сего года. В тот же день я был помещен в погреб этого ужасного дома. Сидел в первой камере, в которой среди 7–8 арестованных был также кузнец Клява, или Клявинь, насколько помню, из Огрской волости. Вначале я никого не замечал, ибо был взволнован своим арестом. Через пару часов успокоился и начал разговаривать со своими товарищами по несчастью. Каждый рассказывал о своих горестях и показывал револьвер. За это несуществующее оружие латышские полицейские его били шесть дней подряд. Первый день был ужасным, второй еще ужаснее, а в дальнейшем боли больше не чувствовал.
Господа убийцы в большинстве своем всегда были пьяны. Они посменно «работали» втроем, до тех пор, пока жертва не падала в обморок. Когда он очнулся, «работа» продолжалась. Как уже сказал, это продолжалось шесть дней, и тогда Клява был отправлен в Ригу. Арестовали и его жену, что с ней и детьми произошло, он, конечно, не знал.
Этого несчастного мученика я встречал еще три или четыре раза при поездках на допрос. Что его и здесь били, об этом не надо даже говорить, ибо все «право» фашистов опирается только на нечеловеческое применение власти.
В последний раз Кляву после допроса, от ужаса и бессильного гнева не знал что начать. Через несколько часов его впустили в нашу камеру. Он явился не как живой человек, а как снятый со скамьи пыток мученик. Если бы товарищи по камере его не удержали и не посадили на скамью у радиатора центрального отопления, который он использовал для охлаждения своего разбитого лица, он бы упал. Мученик был в полусознательном состоянии: лицо его было ужасно избито, левое ухо немного оторвано, лицо в крови и набухшее, бледное как у мертвеца, за исключением следов, оставленных побоями. Я никогда не плакал, но когда я это увидел, у меня навернулись слезы.
С того времени у меня только одно желание: чтобы он и те другие, например, Людвиг и Малвина Кукуревичи, которых убили 8 августа, были отомщены. Еще, милая сестричка, я тебе смог бы много рассказать, но мое время истекает – в любой момент меня повезут в Бикерниекский лес.
Сестричка! Ты всегда была настоящей советской женщиной, и твоя обязанность – постараться, чтобы в тот момент, когда этот прогнивший строй падет, имена тех несчастных мучеников, которые можно прочесть на стенах второй камеры Центральной тюрьмы, стали бы обвинителями этих проклятых гитлеровцев и еще более презренных латышских предателей – бангерских, тобаков и других убийц-садистов.
Все эти собаки должны получить по заслугам. Чтобы никогда не были забыты слова П. Озола на суде о том, что его били стеком, табуреткой, топтали ногами и что три дня после допроса у него вместо урина выделялась кровь.
Никогда нельзя простить этим выродкам то, что они морили людей заваренной водой (похлебкой) до тех пор, пока они не падали от голода и бессилия, как это случилось со мной.
Не забывайте вы, живые, что за каждый пустяк нас били по лицу и угрожали расстрелом. Мы переживали этот ужас каждую ночь, ожидая, когда поведут на виселицу или в Бикерниекский лес. Мы слышали стоны и крики своих товарищей, когда их увозили. Мы видели, что приведенный с допроса избитый умирал через полчаса, не приходя в сознание. (такой случай был в 26-й камере первого корпуса. Свидетели – мои товарищи Андрей Грауд и М. Кланис). Смерть кровавым собакам СД и помощникам немецких фашистов!
Я надеюсь, что ты не будешь сомневаться в истинности этого короткого письма. Все здесь написанное слишком бледно по сравнению с действительностью, но, как я уже тебе сказал, времени очень мало.
Не знаю, смогу ли я еще дописать этот листок. Поэтому попрошу тебя исполнить еще одно мое желание. Я верю и умру глубоко убежденным в том, что я и мой последний соратник Индулен и эти многие убитые и замученные борцы будут по достоинству отомщены, и их родственники будут удовлетворены. Но я желаю, чтобы тогда, когда Латвия снова будет свободна и ты получишь это письмо, оно было бы опубликовано и оставшиеся в живых знали о том, как мы тысячами умирали.
Еще раз прошу тебя – из-за меня не грусти и не проливай слез, ибо я умираю за свои убеждения, сознавая, что много сделал для разрушения страны рабов – Германии и навеки останусь в памяти своих товарищей как человек, который не боялся ни правды, ни смерти.
Привет всем от Инда, который все время в хорошем настроении и умрет, улыбаясь.
Хадо Лапса и Эдуард Индулен – активные участники антифашистского подполья в Латвии. Под их руководством в Риге изготовлялись документы и паспорта для членов нелегальных антифашистских организаций. 2 июня 1944 года Хадо Лапса был арестован. Вскоре попал в гестапо и Эдуард Индулен. Утром 27 августа 1944 года советские патриоты были расстреляны рижским гестапо. Последнее письмо X. Лапсы опубликовано в газете «Циня» 10 января 1944 года.