звышали присутствием своим сие торжество. Изобилие щедрою рукою потчевало гостей. В продолжение обеда окна в доме были отворены и музыка гремела. Народ большими толпами собрался на улице. Офицеры вздумали повеселить его: наменяли мелких полусеребряных денег и начали бросать, говоря: «Молитесь за здоровье Александра Первого!» — Ура! Громкие восклицания раздались по всем улицам; деньги беспрестанно сыпались, и народ неумолчно кричал: «Ура!» Тут же представили подписку для поддержания здешнего театра. В несколько минут авангардная щедрость ссыпала такую сумму, которая удивила и осчастливила бедных актеров. Зато ввечеру они утешили нас удачною игрою в драме: «Государь, скрывающий сан свой». Предмет и содержание прекрасны. Переодетый государь, путешествуя с одним из вернейших ему министров, обозревает землю свою. Что представляется глазам его? — Тьма несправедливостей!.. Сильные давят слабых; богачи играют судьбою бедных, добродетель влечется в заключение, порок смеется слезам ее; золото и происки кривят повсюду весы правосудия; невинность стонет; заслуга, покрытая сединами, томится в нищете; праздность отдыхает на шелковых перинах. Добрый государь пылает негодованием, хочет все преобразить — и многое исправляет. Каждый порыв его состраданья, каждое слово его приносит целение недугам государства. Государь, взирающий на народ свой только с высоты престола, есть то же, что лекарь, пользующий заочно. Чтоб излечить раны, должно к ним прикасаться. В заключение драмы появился вензель Александра Первого, лаврами увенчанный и разноцветными огнями освещенный. Молодая актриса говорила поздравление. Беспрерывное рукоплескание одобряло усердие и игру актеров. С наступлением ночи весь город запылал разноцветными огнями. Множество плошек украшало дома и улицы. В разных местах блистали прозрачные картины в честь знаменитому дню. По всем площадям и улицам играла музыка. И немцы, у которых привычка гасить огонь в 10 часов вечера сделалась почти законом, расхаживали толпами по городу и учились у русских кричать «ура!». Сон в сей освещенной ночи уступал место веселости, и не прежде одержал над нею верх, как с утреннею зарею.
IIОПИСАНИЕ ВОЙНЫ 1813 ГОДА ПО ИЗГНАНИИ НЕПРИЯТЕЛЯ ЗА ГРАНИЦУ
Марта 15, 1813
Я тебе еще очень мало говорил о Фрауштате, где мы стоим так долго. По-немецки Фрауштат, а по-польски Вохова, есть последний, или, как Ждуни и Равич, пограничный, город в герцогстве Варшавском. За Одером начинается Силезия. В сем польско-немецком городе видишь смешение лиц, нравов и обычаев. Противоположность заметнее в женщинах. Эта томная, бледная, но веселая, острая, легкая, шутливая, роскошная, блестящая царица на балах, повелительница в обществах, крылатая в мазурке, страстная любовница и не совсем надежная жена — это полька! А эта полная, белая, румяная, степенная, благоразумная, но не остроумная, трудолюбивая, заботливая хозяйка, верная жена, добрая мать семейства — это немка! Ее вечно видишь в домашних трудах; на балах танцует она только тихий вальс. Даже и в малых детях видна эта разница. Тотчас можно отличить польку от немки. Впрочем, здесь, как видно, доставляют детям прекрасное воспитание. Десятилетние девочки восхищают своим умом и дарованиями.
Фрауштат. Марта 18
Здесь самое лучшее время: совершенная весна. В поле так весело! Воздух так свеж, так сладок! Его глотаешь, как нектар. Пение жаворонков так и льется под небесами! Окрестности Фрауштата живописны. Открытые поля, холмы, начинающие зеленеть, гремящая Глогау, длинное протяжение синеющегося Одера, отененного лесами: все это вместе составляет прелестную картину для глаз. Здесь начинают уже копать огороды и садить цветы. Как приятно гулять по здешним полям! Чистый воздух, картинная природа, уединение — все услаждает чувства, все нежит душу, все располагает ее к дружбе, любви и добру. Но, увы! Можно ль предаваться сим нежным чувствам в то время, когда война сгущает громовые тучи и смерть машет над нами косою?
Фрауштат, Погребение у лютеран
Множество мальчиков, устроенных по два в ряд, впереди один с крестом, прочие каждый с книжкою, идут перед гробом, за которым следуют взрослые, а за ними толпа женщин. Все вместе поют. Кладбище в конце города: оно представляет вид четверосторонника, имеющего около ста саженей площади. Могилы очень часты, почти одна на другой. В старом Фрауштате[31] любили тесно друг подле друга жить и в тесном соседстве лежать на кладбище. Немцы не щадят надгробников. Вы читаете надписи на крестах, каменных досках, простых и полированных гранитах, из коих одни положены на землю, другие водружены в нее, многие вделаны в ограду. Почти каждая могила усеяна цветами и украшена портретом усопшего. Из этого можете видеть, как почтительны немцы к памяти ближних своих. Потомки, бродя по кладбищу, видят изображения предков, невольно предаются напоминаниям, мечтают и забываются… Многие эпитафии покажутся для иностранца очень странными. Например: «Здесь лежит почтенная N. N., урожденная N. N., родившаяся в таком-то году, умершая тогда-то, жена сапожника, кузнеца или портного N. N.». И над ней урна или пирамида!.. По большей части в сих надгробных славятся тихие семейственные добродетели. «Прохожий! — говорят почти все эпитафии. — Почти прах нежной матери, попечительной хозяйки и верной супруги!» Сопровождающие погребение разделяются на две части: мужчины особо от женщин. Те и другие садятся под навесами около ограды и поют погребальные песни, между тем как несколько человек опускают гроб в яму. Здесь есть надгробные камни от двухсот и более лет: они углубились в землю и заросли мохом. Дети, полные жизни и радости, беспечно бегают по вековым камням и срывают свежие цветы на костях прапрадедов. Разительное сближение жизни и смерти!..
22 марта
Мы получили повеление идти в Бунцлау, за Одер, к Саксонии. Войска двинулись, обозы потянулись. Сегодня были в последний раз в театре. По окончании оперы «Сельский праздник» вдруг появились два гения, держащие щит, в котором вкруг вензеля генерала Милорадовича изображены были победы его в Отечественной войне и нарисован меч «за спасение Букареста». Внизу пылали слова: «Честь и слава победоносному российскому авангарду и знаменитому вождю Милорадовичу!» Вслед за сим появилась молодая актриса, прочла стихи и бросила генералу вязанку цветов с сими словами: «Незабвенному Милорадовичу!» Завеса поспешно опустилась, но громкие рукоплескания долго продолжались. Прощай Фрауштат! Завтра рано отправляемся в Бунцлау. Многие из наших уже в пути. Генерал приказал мне ехать с ним.
23. Из Фрауштата через местечко Шлиссенгейм подъезжаем к Одеру и, переправясь через него, едем до Полковица, где ночуем, оттуда через Гайнау в Бунцлау.
Что это за прелестная сторона! Нет уголка, который бы не был осмотрен, обработан и украшен. Какое волшебство превратило болотистые Силезские долины в плодоносные поля, провело возвышенные насыпные дороги, обсадило их липами, тополями и даже плодовитыми деревьями; какое искусство превратило дикие леса в рощи, рощи в сады, деревни в местечки, местечки в города? Все это сделалось трудолюбием жителей и деятельностью правительства.
Подле каждого почти дома, сельского и городского, вижу виноград. Он распускает ветви свои по всей стене, подымаясь до самой кровли. Выглянешь в окно — и полные виноградные кисти просятся в рот!
Посмотри на эти высокие каменные строения, с огромными конюшнями, скотными дворами, огородами, прекрасными садиками, цветущими беседками — как думаешь, что это? — Верно, господские дома, дома князей и баронов. — Нет! Это деревня, где живут Силезские крестьяне. Дивись, но верь!
Приехав 24-го в Бунцлау, мы пробыли там шесть дней. Это старинный город, очень недурной, имеющий высокие дома и две превысокие башни. Он стоит в яме. Один из здешних плотников сделал маленький механический театр, где представляются страсти Христовы… В другом месте показывают сделанный пред сим за пятьдесят лет горшок вышиною в четыре аршина, куда входит 60 гарнцов круп. Вот редкости Бунцлавские!
Как умеют немцы всем пользоваться и угождать всем необходимым нуждам. Куда ни посмотришь, на площадях и на улицах — везде фонтаны чистой воды. В одних поят лошадей, другие доставляют городу воду, нарочно трубами проведенную.
Около всех почти огородов и садов городских проведены каналы, прегражденные заставками; каждый хозяин отворяет свои — и огород его наводняется. Здесь засуха не страшна.
Окрестности Бунцлау картинны. Множество деревень, местечек, каменных домов и несколько замков пестреют в отдаленности. Впереди Дрезденская дорога, вправо покатые поля Пруссии, а влево величественнейшая картина — исполинские горы, сливающиеся с облаками и ярко блестящие белизною снежной одежды своей.
Бунцлау, 28 марта. Пожар
В 12 часов ночи закричали немцы: «Feuer!»[32] — и все сполохнулось. Пожар был верстах в восьми за городом, Генерал захотел там быть; приказал оседлать лошадей и велел мне ехать с ним. Приезжаем и видим стены высокого дома, конюшни, скотные дворы, сараи: словом, огромное хозяйственное заведение, пылающее в огне. Чей это дом, не господский ли? — Нет! Это простого крестьянина Вильгельма Сакса. Порядок при потушении пожара удивительный. Три исправные трубы — заметьте, что это в деревне, — брызжут ручьями воду. Сражение двух стихий ужасно, но огонь должен уступить усердию искусных немцев. На пожар сбегаются только те, кому назначено, прочие в нескольких саженях от горящего дома очень покойны. Отчего же они покойны? От уверенности, что все меры к помощи и безопасности уже приняты. И сам хозяин, который всего лишился, не стонет, и семья его не плачет, не вопит. Они как будто надеются, что дом их будет фениксом и возродится из пепла. Здесь такая надежда позволительна. Здесь всякий несчастный может полагаться на помощь соседей и правительства. Соседи примут пострадавшего от пожара с семейством его в свои дома, успокоят, утешат его, сделают на первый раз денежный с