II
У матери было два ребенка: я и младшая сестра. Между нами было семь лет разницы, что само по себе много. Но, кроме того, мы выросли в совершенно разной обстановке. Я провел первые семь лет жизни на Патриарших прудах, в большой интеллигентной семье. Где рисовали картины, читали стихи, играли на рояле. Мой родственник мог сидеть за столом и мастерить игрушечные часы, а через неделю они оказывались заставкой к любимой телепередаче «Спокойной ночи, малыши». Отец часто бывал «под шофе», но облика человеческого не терял, играл со мной в игрушки и пел неаполитанские песни под мандолину. Да и мама не была еще такой издерганной и обозленной. И вообще на дворе царили 60-е.
Сестра провела детство в жутком Нагатино. Когда мы туда переехали из центра, это был рабочий поселок, с близлежащим совхозом. Приписали его к Москве 6 лет назад. Жили мы в панельном угробище с соседями-дебоширами, отец спился, а мать остервенела от поломатой жизни. Причем и здесь наши с сестрой пути разошлись. Мы учились в разных школах — я в более-менее приличной спецшколе, а сестра в типовой школе для трудящихся. Первыми словами маленькой сестренки была матерная ругань. С раннего детства она отличалась злобным депрессивным характером. Слепая любовь матери, которая справедливо жалела маленькую дочку, привела к тому, что для нее не было никаких авторитетов. Отца она ненавидела, меня (который проводил с ней большую часть времени) не слушалась, а после смерти отца и начала подросткового возраста совсем отбилась от рук. Она могла украсть деньги у матери и купить себе игрушку (в общем, трогательно и мило), убежать из пионерского лагеря домой, две недели прогуливать школу, хамить и врать. Милого и трогательного в этом уже было мало. Мать подарила мне на 20-летие джинсы и большую коробку с фломастерами. Это был редкий, дорогой и неожиданный для меня подарок. Фломастеров я так и не увидел, сестра их спрятала. А джинсы отняла и изрезала в клочья, попытавшись неудачно перешить на себя. Я растерянно захлопал глазами.
В школе и я, и сестра учились плохо. Это конечно было следствием ненормальной обстановки в семье. Но у меня был свой внутренний мир: я прочитал огромное количество книг, коллекционировал журналы, лепил из пластилина сотни солдатиков и вообще был веселым и любознательным ребёнком. Как я сейчас понимаю, с опережением уровня развития сверстников на два года. Дома я был очень ответственным и послушным мальчиком. Сестру я забирал из детского сада и кормил, рассказывал ей сказки и укладывал спать. Мать работала на двух работах и домой приходила поздно, отец пьянствовал.
После окончания школы я пошёл на завод и проработал три года на тяжелой и грязной работе, тратя всё свободное время на подготовку к поступлению в университет. В университете я, кроме стандартной программы, занимался самообразованием. За шесть лет учёбы я никуда не выезжал отдыхать, ни разу не был в ресторане. На такси я первый раз поехал в 30 лет и в это же время попробовал рюмку вина. Я длительное время не мог помогать матери материально, но она в этом не нуждалась. Денег у матери я никогда не брал, всегда зарабатывая на свои нужды сам.
Мать, за что я ей бесконечно благодарен, помогла мне поступить в университет, но дальше я учился самостоятельно, да так, что не остановить. «Дорвался». В 28 лет я написал огромный философский роман, который сейчас изучают в школах и университетах.
III
С сестрой всё было несколько иначе. За свою жизнь она не прочитала по своей воле ни одной книги. У неё никогда не было интеллектуальных интересов. После окончания школы она из-за глупого соперничества со мной «заказала» матери университет. Мама тогда была состоятельным человеком и могла себе это позволить. Однако мать совершенно не понимала колоссальной пропасти между своим сыном и своей дочерью. Да и вообще не понимала, что такое интеллектуальная деятельность. Проработав год в учебной части МГУ, сестра поступила на факультет журналистики. Совершенно не обладая никакими литературными способностями. Или хотя бы литературными интересами. Все экзамены она сдавала за взятки, на работу, а затем на учёбу ездила на такси, носила норковые шубы и бриллианты.
Вероятно, мать считала, что расходы окупятся, так как дочка выгодно выйдет замуж. Однако ненависть к отцу и брату быстро перешла у неё в ненависть к мужчинам вообще. Сорящая деньгами студентка престижного вуза, обладающая привлекательной внешностью, вызывала естественный интерес мужского пола. Внезапно сестра поняла, что обладает властью над людьми. В общем, пуркуа па, но вся эта власть была употреблена ею на бессмысленный садизм.
Тактика сестры была сформирована в то время, и осталось неизменной до сего дня. Все начинается с того, что сестра начинает глупо хихикать, строить глазки, говорить тоненьким голоском. Как маленькая девочка. После 30 лет это стало производить странное впечатление, а после 40 — настораживающее.
Говорит она относительно впопад, иногда даже остроумно. Может процитировать связный текст, рассказать небольшую историю. Все перемежается комплиментами будущей жертве. Когда есть возможность, сестра пытается установить над ней контроль: дарит подарок, если жертва крупная — существенный. Может дать внешне дельный совет, особенно в области юриспруденции. Все говорится уверенным тоном, хотя если разобраться, ни толку, ни смысла в её словах нет — это или банальность или глупость. «Обманка». За время сближения происходит самое поверхностное сканирование сапиенса: выделяются несколько фактов из его биографии.
Предположим, это молодящаяся одинокая женщина, приехавшая из провинции и живущая в съемной квартире с собачкой. Сестра дарит ей бижутерию и конфеты, обещает познакомить с интересными людьми, советует разместить информацию о поиске работы на популярном сайте. В один прекрасный момент в квартире новой подруги раздается звонок:
— Ну что, блядь, в Москву собой торговать приехала? Тебе 40 лет. Посмотри на себя в зеркало — ни кожи, ни рожи. Деревня!
— Маня, что вы говорите?!!
— Я 50 лет Маня. Хули ты с собакой своей ебешься?
IV
До такой степени сестра, конечно, дошла не сразу. Но довольно быстро. В университете произошла культурная катастрофа. Если бы сестра после школы пошла в техникум, и стала, как мать, портнихой, у неё, при отвратительном характере, все же была бы профессия, и, что еще более важно, страх божий перед верхними классами общества.
Скорее всего, она бы нашла себе мужа, родила детей, а потом смогла бы в полной мере использовать преимущества, которые ей давало родство с успешным братом. Но университет туповатую девушку испортил окончательно. Во-первых, она решила, что сама принадлежит к верхнему классу общества, хотя для этого у неё не было абсолютно никаких оснований. Она была глупа, не обладала никакими способностями, а её благополучие было фикцией. Она была дочерью портнихи, живущей в панельной многоэтажке с грязными обоями, и покупающей бриллианты на последние деньги глупой матери.
Во-вторых, чувство принадлежности к «высшему обществу» дополнилось чувством презрения к его представителям. Ведь если сестра обманным путём попала в лучший вуз страны и, не имея никаких способностей, там «успешно» учится, значит, тысячи студентов и преподавателей находятся в таком же положении. Всё это за деньги и по блату, и весь класс интеллектуалов состоит из придурков.
Мать в минуты вспышек гнева титуловала своего бедного сына «шизофреник хуев». Вот из таких шизофреников хуевых и состоял университет. Сестра же называла меня «щщенком». Вероятно, это было её отношение к мужчинам — жалким, униженным, а потом умирающим, как отец. Или молча сносящим агрессию, как брат. Больше никаких мужчин она не знала. В период любовных ухаживаний образ стал проецироваться на всех подряд.
Однажды я познакомил сестру со своим товарищем — красивым молодым ученым и спортсменом. Тому понравилась эффектная блондинка, и он пригласил её в театр. Сестра фыркнула, а когда я спросил, в чем причина её отказа, заявила, что мой товарищ ничтожество. Впоследствии ничтожество стало академиком.
Как-то сестра попала в ресторан с компанией известных артистов. Последующий рассказ о занимательном событии состоял из непрерывной злобной ругани (особенно почему-то досталось милейшему Евгению Евстигнееву, аттестованному «старой мразью» и «плешивым мудаком»).
Можно до бесконечности заниматься политкорректной болтовней, но таковая и не претендует на то, чтобы быть реальной информацией. Это легальная упаковка. Любая женщина глубоко про себя знает о мужчинах две вещи. Во-первых, мужчины гораздо умнее и сильнее, а, во-вторых, они опасны. Поэтому их нужно бояться. «Да убоится жена мужа своего».
Никакого страха перед мужчинами у сестры не было. Сестрой не на шутку увлекся Анатолий Кашпировский, у них возникли личные отношения. Кашпировскому тогда было около 50, он только что приехал в Москву с Украины и начал «давать установки» на телевидении. С семьей он находился в фактическом разводе и активно искал новую жену и помощницу из числа восторженных фанаток.
По своей психологии, по уровню интеллекта, да и по общей культуре они удивительно подходили друг другу. То есть не подходили вообще. Дуэт холодных садистов закончился тем, чем должен был закончиться: «победил сильнейший». Сестра стала на Кашпировского орать и «давать установки» ЕМУ: быстро развелся с женой и бросил детей, пулей полетел в загс, в трехдневный срок перевез вещи к себе. Чудак понял, что сильно ошибся в выборе, и стал рыпаться. На что получил неизбежное продолжение:
— Я профессиональная журналистка, у меня связи во всех газетах. Такое о тебе напишу, до конца жизни не отмоешься. Сиди тихо и не рыпайся, щщенок! Понял?
Щщенок понял. Проблема профессиональным аферистом была решена быстро и точно.
Однажды я шел домой и увидел сестру. Она маршировала чеканным шагом кремлевского курсанта по трамвайным рельсам. С отмашкой руками. К вечеру «нью эйдж» стал увеличиваться и разветвляться. Эйфория перешла в пышный бред величия («знаю 14 языков», «принимаю сигналы из космоса»). Как это ни парадоксально, в таком состоянии сестра стала более человечной. Она обнимала меня за руку, называла милым братиком и, плача, уверяла, что всем подарит по новой квартире. Я тоже плакал. Затем начался период буйной агрессии. Мы с матерью бросились по знакомым искать врачей. Сдавать в советскую психушку сестру не хотелось. С большим трудом за полгода при помощи сильных лекарств её удалось стабилизировать.