X
Сейчас мать видит перед собой лысого старика, когда-то бывшего её сыном. Ей кажется, что она меня обманывает. Старик глупый. Если с ним немного поговорить о его детях и пожаловаться на здоровье, он расчувствуется и даст деньги. Денег у него много. Если деньги нужны ещё, дочка устраивает лысому и его родственничкам «пропиздон», и он со страха раскошеливается. В общем, жить можно. Платить за квартиру, покупать лекарства. На магазин худо-бедно хватает. Телевизор, холодильник, стиральная машина, пылесос, компьютер для дочки — тоже от черта лысого. Ну и отдельные расходы — оплата дорогущего лечения или задолженностей банкам.
То есть мать считает, что её благополучие это результат энергичной деятельности дочери, которая всеми правдами и неправдами выбивает средства из черствого сына-эгоиста. И чтобы я не делал, так будет всегда. Таковы правила игры: сын всегда будет виноват, дочь всегда будет права.
Скандально известный режиссер Звягинцев снял фильм «Нелюбовь» — историю про мать, которая настолько не любила своего маленького сына, что осталась равнодушной даже к его смерти. Концепция этого фильма в корне неверна. «Сердце не любить не может». Если оно не любит одного, любит другого. А дар любви — это способность любить ни за что. Моя мать совершила в жизни настоящий подвиг: всю жизнь любила свою страшную дочь, от которой окружающие шарахались как от ядовитой кобры, и которая её разорила. И, да, одновременно всю жизнь была равнодушна к окруженному почитателями сыну, который её любил всю жизнь, и любит сейчас. Хочет ей помочь, но она эту помощь может принять, только пропустив через сито параноидального садизма: после унижений и издевательств надо мной, над моей женой и даже над маленькими детьми.
Бедная мама, я бы с радостью сделал так, чтобы ты жила рядом со мной и ни в чем не нуждалась. Чтобы ты спокойно провела последние годы своей жизни, отдохнув от тяжелой работы и постоянных забот, играя с милыми внуками. Чтобы твоя дочь могла бы не работать и получать в два раза больше, только живя рядом с тобой и помогая тебе. Или находится в дорогой клинике, где бы, насколько это возможно, ей бы помогли хорошие специалисты.
Но от меня ни матери, ни сестре ничего не надо. Точнее, надо всё, но так чтобы все взять самим, а я чтобы лежал в грязи, жалкий, оплеванный, обнимая оскорбленную жену и плачущих от ужаса детей. Пускай при этом они получат в три раза меньше — зато «сами», а это дорогого стоит.
Один я бы терпел это неслыханное издевательство и дальше, до конца жизни. Но не хочу, чтобы после моей смерти за моим гробом бежала юродивая кликуша и издевалась над горем моих близких. Не хочу, чтобы наглая ничтожная мразь хотя бы в безумных поползновениях пыталась разорить мою семью и вырвать себе чужое имущество, чтобы она куражилась над моими милыми и несчастными деточками, родившимися так поздно и поэтому так рано потерявшими своего отца и кормильца.
Очень длительное время я считал, что моя мать «ошибается». Она, будучи человеком своего времени, не имея достаточного образования и исходя из материалистической точки зрения, считала меня плохим, недостойным человеком. Мать никогда не занималась интеллектуальным трудом и всю жизнь считала писателей, художников, ученых бездельниками. Она мне так и говорила:
— Дима, я одного опасаюсь — чтобы ты не стал художником, как твой дядя и не писал стихи как отец. Это никчемные люди.
Межу прочим, она даже имела основание для такой позиции — дядя был плохим художником, а отец — еще более плохим поэтом. С её точки зрения я, вместо того чтобы работать (например шофёром или скорняком), «почитывал книжечки». В молодости я не отдавал матери заработанные деньги, хотя жил с ней в одной квартире. Не делал ей подарков. У меня не было жены и детей. Я стремился поддерживать с ней диалог, но говорить, по сути, нам было не о чем. И наконец, я был «человеком без определенных занятий», в общем — никому не известным неудачником.
С чего же матери меня любить и уважать? — думал я. Однако когда всё стало меняться, отношение матери не изменилось ни на йоту. Карьера — ноль эмоций. Социальная независимость — ноль эмоций. Известность — ноль эмоций. Материальная помощь — ноль эмоций. Я давал матери все больше денег, дарил дорогие подарки. Но мать, живя исключительно материальными интересами, поразительным образом не замечала и этого.
Последним бастионом иллюзии были дети. Вероятно, дело в детях. Когда у меня родятся дети, сердце матери смягчится, и я опять встречусь со своей любимой мамой, милой бабушкой моих малышей. Мы будем жить все вместе и помогать друг другу. И мать поймет, что я её сын, что я всю жизнь любил её, что я ХОРОШИЙ…
О, да!
XI
Когда я в интернете вел свой форум, а затем блог, мне приходилось тратить значительную часть времени на полемику с сетевыми хулиганами, которых я окрестил «негативными галковскоманами». Делал я это с неистощимой энергией, изобретательно, постоянно превращая наивных троллей в посмешище.
И никто не знал, что я это делал легко только потому, что имею ТАКОЙ опыт реальной злобной агрессии, по сравнению с которой рулады и потуги виртуальных злыдней кажутся детской забавой. Главные негативные галковскоманы это моя родная мать и моя родная сестра. А больше у меня родственников нет. И достигли они в своём 50-летнем (!) троллинге таких гомерических высот, что это переходит все мыслимые и немыслимые масштабы. «Книга рекордов Гиннесса».
На склоне лет мне обидно и горько. Но с другой стороны… Вероятно я в свое время в безумной попытке добиться материнской любви подчинил этому все, и стал тем, кем я стал. В детстве, когда мама приходила с работы, всегда задерганная и усталая, я прыгал на кровати и говорил:
— Мама посмотри я так могу, и так, и так, всё выше и выше.
— Полюби меня!
Но мать ворчала и не обращала на меня внимания. Я прыгал на гигантском батуте всю жизнь и, наконец, допрыгнул до стратосферы: посмотри, мам, как я могу.
Я вижу из космоса маленькую 9-этажную коробочку на окраине Москвы. Больше всего мне хочется, чтобы мама жила со мной, мы с ней сидели за столом, пили чай и, посмеиваясь, вспоминали смешные истории из детства. Ведь я уже старый человек. Мама жива и на удивление в ясном уме и твердой памяти. Сестра запрещает ей встречаться со мной, но ей особо и не хочется. Иначе бы встретилась. Бедная мама. Что ты наделала. Господь застил тебе глаза.
Я смотрю на своих малышей и думаю, какое это великое счастье, когда они просто есть — обычные ребята, которые потом станут самыми обычными взрослыми. Которые, как все взрослые, будут помнить о своем детстве, любить и уважать своих родителей. Только бы у них все было хорошо. Мне ничего больше не надо. Дети сами по себе награда и искупление. А если у ребенка есть талант, самый малюсенький… О, это уже счастье сверх лимита, любящий Господь дал добавку. А если ваш ребенок обладает исключительными способностями…
И тут я слышу голос матери:
— Это кто способностями обладает? Ты, штоль?..
Господи, за что!