Франклин продемонстрировал широкую открытую улыбку. Да, это именно то, ради чего он работал. Это именно то, о чем он договорился со своими спонсорами. Нельзя у бизнеса только брать, надо обязательно давать взамен. Непреложное правило, о котором позабыли тупые джерри.
Правило, которому следовали самые опасные враги, со своим собственным цивилизационным проектом. Первый конкурент сумевший соединить передовое трудовое законодательство, реальную демократию правого гражданского общества, идею национального единства с архаичной абсолютной монархией, чуждой прогрессу идеей чести и верности.
— Дурак Гувер хотел с ними дружить, — сорвалось с губ.
— Что?
— Все нормально. Вспомнил о наивных мечтах того республиканца.
— Инвестиции в Россию? Они многих спасли, помогли выходу из Депрессии, — иногда госсекретарь мог себе позволить иметь свое мнение.
— Он не думал о последствиях. Гувер многое делал правильно. Из Депрессии мы рано или поздно бы вышли, но уже в мое правление. Зато своей необдуманной политикой Герберт усилил нашего врага. Став третьей-второй экономикой мира русские неизбежно пришли на порог войны с нами. Он этого не понимал, не понимает и не поймет.
— Мне говорили, он до сих пор переписывается с царем Николаем.
— Дурак, — в устах президента это прозвучало как грустная усмешка. — Ведь именно Николай вытащил Россию из ловушки, именно он перехватил и извратил наш с Вильсоном принцип: «Право нации на самоопределение». Взял лозунг, присвоил, использовал там и так, как хотел. У себя он это не применял. Вовремя заменил на подлую идею «Сохранения природных особенностей, естественного характера малых народов и защиты инородцев от инокультурного влияния».
Президент цитировал как по писанному. Читал Франклин много, ему приходилось стоять на гребне волны. Противника следует знать, именно из-за непонимания целей и интересов русских, Британия загнала себя в бедственное положение. Президент ведущей мировой державы предпочитал учиться на чужих ошибках.
— Понимаю, мы тогда не успели на войну чтоб на равных участвовать в Версале. Зато сейчас выступили слишком рано.
Лицо президента приняло серьезный вид. Глаза прищурены. Франклин наклонился вперед и взялся за рукояти колес кресла-каталки.
— Гарри, что ты об этом всем думаешь? Давай честно, без прикрас. Мне нужно твое мнение.
Гопкинс отодвинул стул и повернулся к президенту. Задумчиво пригладил волосы. Вопрос серьезный, на грани. Но госсекретарь не боялся с глазу на глаз говорить то, за что иных шельмовали и полоскали на всех страницах до полной потери репутации и имени.
— Мы не вовремя объявили войну русским и немцам. Понимаю, надо было раньше, пока Британия не капитулировала, но ты не мог это сделать до выборов. Лучше было дождаться подходящего момента и повода. Инцидент с «Мацонией» хорош, но, я правильно понимаю, что его можно было сдвинуть на графике?
— Правильно, — губ президента коснулась легкая холодная улыбка.
— Что до войны, сейчас самое неподходящее время. Все силы на Тихом океане, мы отступаем и обороняемся. Против России и Германии у нас один авианосец и полдюжины старых линкоров. Это не только мое мнение, — уточнил госсекретарь. — Мы еще не воюем, но уже несем серьезные потери. Каждый день гибнут транспорты, страховки и цена фрахта взлетели до небес. Люди гибнут. Под угрозой грузооборот с нашим «задними двором». Интересы бизнеса.
— Ты все честно сказал, как есть. Спасибо, Гарри, за прямоту. Все правильно, но не совсем. Наоборот, в декабре было самое лучшее и единственно возможное время сделать ставку в этой Игре. Если бы чертов гемофилик не оказался столь умен, все прошло бы еще лучше. Но он выиграл только Англию, а мы Британскую Империю и всю войну. Ты можешь сказать: стоило дождаться пока в строй не вступят новые корабли, пока мы не насытим эскадрильи и авиакрылья новыми самолетами, пока не подготовим отмобилизованную армию? Можно было. Только тогда бы мы безнадежно опоздали.
Президент покачал головой.
— Я много думал, советовался со специалистами. Все варианты против нас. Мы втянулись в войну с Японией. Откладывать ее бесконечно невозможно. Должно было взорваться. Русские соответственно поставляют микадо нефть и оружие. Конечно, мы сильнее, конечно мы победим. Но за это время европейцы уйдут вперед. Они пользуются преимуществами мира, выкачивают ресурсы из завоеванных стран, перестраивают их под себя, у них появляются деньги чтоб подкупать туземные элиты и не сильно грабить покоренные народы. Да, со временем углубится конфликт между Россией и Германией. Немцы не смогут надолго идти за лидером без попыток реванша. Но к тому времени мы опоздаем. Это уже будет не наш мир, мы к тому времени свой шанс упустим.
— Но мы несём потери. Адмирал Кинг даже не может наладить конвойную службу и противолодочную оборону наших прибрежных зон.
— Опять согласен. Мы несем потери и это хорошо. Нам сейчас нужно, чтоб гибли люди и горели беззащитные каботажники, — президент сплел пальцы перед собой. — Американцы сильные, хорошие люди, но чтоб их разозлить, заставить драться всерьез, сначала надо разбить им нос в кровь. Тогда они звереют и идут напролом до конца.
Гарри внимательно слушал, наклонив голову набок. Франклин редко откровенничал. Тем более почти никогда не говорил такое. Оба понимали, утечка приведет к такому скандалу, что знаменитая Панама и дело «Стандарт Ойл» покажутся детскими играми. Оба знали — утечки не будет. Они привыкли доверять своим, знали один нужен другому.
— Адмиралы не могут пока защитить торговцев. Со временем научатся. Русским и немцам ведь тоже придется перебрасывать армии через океан, тогда мы возьмем реванш. Тогда наши парни на подлодках, крейсерах, торпедных катерах будут злее, у каждого за спиной семья, дети, у каждого убитые европейскими пиратами друзья и знакомые. Они будут топить социалистов и монархистов, компрадоров без сантиментов.
— Нас ждут страшные годы, — Гарри вдруг вспомнил одну историю.
Тогда в далеком сентябре 39-го Франклину позвонил Буллит посол в Париже, сообщил о немецком вторжении в Польшу.
'Прекрасно, Билл! Наконец свершилось! Да поможет нам Бог! " — вскричал Франклин. До этого президент так же радовался взрыву немецкого броненосца в Данциге.
— Страшные и славные годы. Война началась. Пусть она идет на наших линиях и на наших условиях. Так у нас будет меньше затрат и меньше жертв.
Гарри Гопкинс согласно кивнул. У русского царя гемофилия. У Франклина полиомиелит. Оба умны, оба сильные бойцы, волевые лидеры. Интересный получается расклад, на этом ринге в финале сошлись человек не способный шаг ступить без врачей, живущий на донорской крови и паралитик в кресле-каталке. За мир дерутся два инвалида. Все остальные грызутся только за подачки великих и свои маленькие зоны интересов.
Глава 2Санкт-Петербург
12 марта 1941. Иван Дмитриевич.
Лязг сцепок, свистки, состав дернулся и застыл у перрона Варшавского вокзала. Штабс-капитан Никифоров задумчиво смотрел в окно на вокзал, гражданских на перроне, носильщиков и таксистов. Все тоже самое, как и год назад. Год? Нет, больше. С того дня, когда новоиспеченный офицер сел в вагон на Николаевском вокзале прошла целая эпоха.
Что ж, началась деловая командировка, а на самом деле неофициальный отпуск. Неделю назад в Мидлсборо подполковник Чистяков прямо так и заявил:
— Иван Дмитриевич, есть негласное распоряжение отправлять всех офицеров в отпуска. Унтеров и отличившихся солдат тоже. Увы, по сроку службы, отпуск тебе не положен, посему едешь по делам батальона. Семья в Санкт-Петербурге?
— В столице, конечно. Лесной участок.
— Вот и добро. Виталия Павловича отправляю в техническое управление заявки на новые машины пробивать, а тебя по инженерной части.
— Спасибо тебе, Алексей Сергеевич. Роту оставляю на Аристова. Андрей Иванович справится и не чихнет.
— Документы подготовит и передаст Гакен. Две недели хватит? Заедешь еще в Кексгольм, пошевелишь запасную роту с отправкой маршевого пополнения.
— Будут люди? — подскочил Иван Дмитриевич.
Вопрос животрепещущий, некомплект личного состава достиг критических величин, а пополнение задерживается. Дескать, командование само не знает куда бросит Отдельный Кексгольмский. Следовательно, непонятно куда людей присылать.
— Все у нас будет. Стоим на квартирах, нагуливаем жирок, пополняемся, комплектуемся, приводим технику в порядок.
— Значит, из Англии не уйдем.
В ответ комбат глубоко вздохнул, возвел очи горе и постучал по столу.
Из задумчивости Никифорова вывел вопрос батальонного начальствующего над транспортно-механической частью.
— Идемте, Иван Дмитриевич. У меня через четыре часа поезд с Финляндского отходит.
— Время есть, Виталий Павлович. Успеем на метро ко мне в Сосновку заскочить. Угощу, напою с дороги.
— Рад бы, но домой спешу. В Кексгольме дети заждались.
Сам Никифоров еще раздумывал, идти к метро, или взять мотор? Домашним он отбил телеграмму еще с Берлинского вокзала, предупредил, чтоб не беспокоились.
Ага! Так точно! Первым что бросилось в глаза на перроне, так это фигура и милое личико Лены. А затем супруга метнулась и повисла на шее штабс-капитана.
— Живой! Приехал. Ваня. Дорогой ты мой, родимый, Ванечка.
— Тише, тише. Вернулся пока в командировку, — тихо молвил, успокаивая супругу, Иван. — Ты знаешь, я всегда возвращаюсь.
— Не знаю. Только верю. Кожины у нас гостили. Твой племянник Кирилл приезжал. Только тебя все заждались, — по щекам Елены Николаевны стекали слезы, глаза блестели, светились счастьем.
— Спасибо тебе. Ты одна?
— Нет, одна. Дети и родители дома ждут.
На вокзальной площади близ автобусной остановки стоял надежный семейный «Лебедь-32». Елена Николаевна как заправский шофер элегантно ступила в салон, завела мотор, ткнула в кнопку электрических дворников. Хоть и весна, но на улице сыро, в зимнем обмундировании совсем не жарко.