— Ты знаешь, если я уеду, твоя репутация восстановится. У Финна ты на хорошем счету. Местные тебя уважают, в церковь ходишь, общество тебя приняло.
— Если ты уедешь, тебя посчитают грязной шлюхой, блудницей окрутившей джентльмена. Так?
— Меня это нисколько не коробит. Рихард, дай сигарету.
— Меня не устраивает, — Бользен нашел на столе коробку «Верблюда» протянул даме, поднес огонь.
— Тебя так волнует моя репутация? — ладонь женщины легла на кубики живота мужчины. — Ты таким не казался.
Опасный вопрос. Слова словами, но Евино племя неисправимо.
— Тебе некуда ехать. Ты нашла свой город. Я еще нет.
Рихард присел на кровать и обнял Хилл за плечи.
— Когда я уеду общество тебя примет?
— Куда они денутся. Половина грязные реднеки, другие только мнят себя аристократами. Знаешь, я по молодости объехала все восточное побережье. Один друг даже звал в Калифорнию, обещал свести с модным режиссером. Я отказалась, — легкий наклон головы, темно-русые локоны рассыпались по плечам. — Мне это не интересно. Он сам не знал, что хочет от жизни.
— Расстались легко?
— Конечно. Кажется, на следующий день он забыл все что шептал ночами и обещал.
— Это не важно, — рассказ о бывшем любовнике Рихард пропустил мимо ушей. — Ты восстановишь репутацию, тебя не попросят уйти?
— Конечно нет. Наглые попиратели приличий разбежались. Все довольны. Может быть в церкви прочтут на этот счет проповедь. Или не будут. Не забудут конечно. Они помнят все с войны за Независимость. Но и открыто осуждать не будут. У самих жены и дочери не самого безупречного поведения. Только все делается в тайне с соблюдением условностей. Ты не такой.
— Так и решим, — Рихард властно притянул к себе подругу и впился в жаркие влажные губы поцелуем.
Остаток ночи Бользен провел в своей квартире. Над рабочим столом горел торшер. На столе стыл кофе. Сна ни в одном глазу. Когда-то это должно было произойти. Настоящий отпуск закончился. Завтра понедельник.
Дик взял со стула газету, в самом низу последней страницы черная рамочка некролога. Военный корреспондент и известный писатель Аркадий Алга погиб в бою на Гваделупе. Чертовы европейцы не стали брать Доминику, сразу прыгнули через остров. Алга погиб неделю назад. Сопровождавший его товарищ из Коминтерна рассказывал, что Аркадия срезало осколком тяжелого снаряда. Буквально разорвало в кровавый фарш.
Сам коминтерновец ночью ушел на катере. Удачно проскочили мимо патрулей. Не всем так повезло. Русские и немцы серьезно относились к блокаде гарнизонов. Дивизионы эсминцев плели охотничью сеть по ночам, а днем все закрывала авиация.
Наш флот перешел к снабжению крепостей быстроходными кораблями. Прославленный «Карибский экспресс». Эсминцы засветло выходили из баз. Под покровом темноты прорывались к пляжам и пирсам, выгружали снаряды и патроны, принимали раненных и уходили во мрак. Не у всех получалось. Вокруг островов гремели яростные стычки. Грохотали орудия, волны прорезали следы торпед. Русские и немцы не стеснялись бросать на перехват конвоев крейсера. Стреляли они точно. Даже в солидные газеты просачивалось, у противника все очень хорошо с радиолокацией и оперативной связью.
Алга не отличался кротостью характера. Будем честны, человеком был неприятным. Максималист до мозга костей, полное отсутствие эмпатии к ближнему. Зато на него можно было положиться. Сволочь еще та, но наша сволочь. Идеалист. Настоящий коммунист.
Дик Бользен набулькал в стакан виски на три пальца и залпом выпил. Это все в прошлом. Хилл уходит. Алга ушел. От многих старых товарищей и следа не осталось.
За окном глубокая ночь. Надо перехватить хоть пару часов сна. Уже засыпая Дик сколько не пытался, не мог найти что-то плохое лично для себя в последних событиях. Наоборот, старое уходит, освобождает место для будущего. С этой мыслью он погрузился в глубокий здоровый сон.
Утром первого рабочего дня недели Хилл как бы случайно вышла одновременно с Диком. Со встречными коллегами они вежливо раскланивались. Все вели себя как должно. Ничего особого не произошло. Все выглядит и блестит как серебряный доллар.
— Рихард, я не поняла, а ты не дал спросить. Как ты собираешься увольняться в начале года?
— Один наш любопытный коллега поможет. Уже помог.
— Понятно, — протянула Хилл. — Скандал никому не нужен. А ты покидаешь поле боя как оскорбленный рыцарь на белом коне.
— Ты умеешь подбирать слова.
— Семь лет преподавания английского и литературы.
Мистер Финн повел себя именно так, как Дик предполагал. Конечно директор все знал и стоял перед нелегким выбором. На него давили общественный комитет и школьное управление штата.
— Очень жаль, мистер Бользен. Я бы попросил вас отработать до Дня Благодарения.
— Четвертый четверг ноября? Хорошо. Надеюсь, у вас не будет проблем?
— Нет. Конечно нет. Раз все решено, вопросов нет. Было у нас некоторое бурление, — директор сделал короткий отрицающий жест. — Сегодня же после занятий оповещу коллег.
— Некоторые даже обрадуются, — Дик не смог сдержать сарказм.
— С некоторыми я с удовольствием бы расстался, но не всегда желания совпадают с возможностями.
— Хорошо, работаем до Дня Благодарения. Надеюсь, мне разрешат освободить квартиру после праздников?
— Конечно. Вот здесь мне одобрение не требуется. Неделя собраться и отдохнуть у вас есть. Спасибо за все мистер Бользен. С вами хорошо работать. Жаль, что так получилось. Но у нас не Лос-Анжелес и не Нью-Йорк.
— Здесь лучше. Мне понравился Мейкомб.
На следующих выходных Бользен поехал в Монтгомери. Отделение «Экспресс» работало, но отправления в Старый Свет не принимало. Проблемы с каналами. Как и предупреждали, прокладка новых путей требует времени.
Из всех адресатов за фронтом Дика больше беспокоила судьба сына. Писали об уничтожении двух русских авианосцев у Гваделупы и Мартиники. Военные реляции о победах всегда стоит делить на два, но на душе тревожно. Все может быть. Все случается. Мясорубка на Карибах работает на полных оборотах. Да вот еще, добавилась горячая точка на Алеутах. Они все ближе. Огненные фронты ползут, океаны им не помеха.
О следующей встрече Дик договорился заранее. Назвал по телефону код. Повторным звонком обозначил город и желаемую дату. Ответили быстро. Иначе и быть не могло. Дик не скрывал свое местонахождение. В Коминтерне должны если не отслеживать, то хотя бы отмечать последние точки выхода на связь.
— Рад, что вы отдохнули, — собеседник плечистый мужчина средних лет с мужественным лицом уклонился от предложения представиться.
— Без имен.
— Мне говорили о возрождении интербригад.
— Не так все просто. Сами интербригады под нашим командованием с нашими кадровыми службами пока не получаются. Есть проблемы в Вашингтоне. Мы плотно работаем с Добровольческой дивизией «Лафайет».
— Даже так? Эскадрилья американских добровольцев во Франции на прошлой войне.
— А еще французский маркиз, воевавший вместе с Вашингтоном. Командир французского корпуса.
— Французские добровольцы в Америке. Американцы во Франции. Круг не замкнулся. Какие именно добровольцы снова в Америке?
— Соображаете. Самые разные. Мы собираем наших людей, проталкиваем через комиссии, помогаем пройти отбор.
— Даже так? В Штатах мобилизация вообще-то говоря.
— Это элитная часть, — хмыкнул себеседник. — По факту Коминтерн и всякая шваль.
Откровенность собеседника импонировала. Дик краем глаза следил за официантом. Кафе — обычная забегаловка, из тех, где посетители быстро хватают гамбургеры и хот-доги, запивают лимонадом, дешевым кофе и бегут дальше по делам. Зато никто не обращает внимание на двух мужчин за столиком на террасе. Все слишком заняты.
В стране оживление, пошел промышленный бум. Везде требуются рабочие. На биржах рост как на дрожжах. Федеральное правительство щедро раскидывает заказы. Мобилизация тоже подхлестнула обороты, армия поглощает безработицу. Так и получается, кризис порождает войну, а война справляется с кризисом. Дальше инерционный рост и следующий кризис.
— Если ты готов, часть как раз для тебя. Твой опыт придется к месту.
— Хорошо. У меня не закрыты дела. В начале зимы освобожусь.
— Ясно. С тобой свяжутся, подготовишь документы, заполнишь опросные листы. Знаешь, обычная бумажная требуха. На многое не рассчитывай, местные смотрят на наш опыт сквозь губу. Капитан, командир роты получится. Подадим на большее, но шансы не велики.
— Дивизия сформирована?
— В процессе. Как раз, зимой должны набрать штат и провести первые забеги по канавам с черенками от лопат, — собеседник явно знал, о чем говорил.
Дик догадывался, человек имел отношение к американской армии. По телефону Бользен ясно дал понять, что ему нужно, и чем может помочь организации. Такого и прислали. Чувствовалась в человеке косточка. Некоторые вещи долго не смываются.
— Вот и хорошо. Будет время освоиться, поставить себя и подобрать унтеров.
— Сержантов. Это у вас немцев унтера и фельдфебели. В армии США есть сержант. На нем все и держится. Это твоя будущая жена и предмет особой ненависти новобранцев. В добровольческую дивизию берут особо злых сержантов. Их из Штрассеровских охранных отрядов выгнали за садизм.
— Как все знакомо. Только в интербригаде было немного не так, — Дик довольно прищурился.
Все армии мира немного да похожи. У всех есть традиции. Одна из них — пугать молодняк звероподобными унтер-офицерами. Молодых офицеров это тоже касается.
— Про интербригаду забудь. Люди другие. Тогда у нас были самые лучшие. Сейчас что попалось.
— Разберусь на месте, камрад.
— Тогда удачи. Рот фронт! — поднятый правый кулак как напутствие и знак принадлежности.
— Прорвемся.
Вечером этого же дня Дик заехал на заправку в трех милях к югу от столицы штата. Первым бросился в глаза желтый «Бьюик». Восседавший за столиком забегаловки при заправке Герхард Эйслер с аппетитом уминал огромный многослойный гамбургер. Есть такое у американцев, любят сооружать шедевры из хлеба, котлет, ветчины, салата, томатов и прочей зелени.