Джулия проснулась затемно. Приподняла голову, протерла глаза. Соседки по комнате спят. Зельда опять свернулась клубочком и закрыла голову одеялом. Бедная девочка плохо говорила, всегда грустная, заторможенная, с испуганным взглядом. Воспитатели просили детей быть с ней осторожнее, никогда не оставлять одну, не обижать. Малышку нашли в Позене в подвале рядом с телами растерзанных погромщиками родителей и брата.
В приюте Бреслау многие воспитанники несли на душе гноящиеся раны войны. Дети, выжившие после погромов в Польше, потерявшие родных в Эльзасе и Лотарингии, найденные в руинах разбомбленных домов. Германия всех брала под свое крыло. Курировавшие приют партийные активисты многое делали для подопечных, наладили снабжение на высшем уровне, организовывали культпоходы, выезды на природу, организованно возили в театры. Они не могли только одного — заменить родителей. Да и со шрамами на детских душах не все так просто.
Джулия посадила на кровати своего медведя, нежно погладила по плюшевой голове. С игрушкой она не расставалась. Джулию так и называли: Девочка с Медведем. Иногда ночами она забывшись звала мишку Рихардом, папой. Прижималась всем телом, пытаясь заменить так недостающее тепло близких людей.
Зимой рассветает поздно. Светящаяся короткая стрелка на настенных часах приближается к «семерке». Длинная указывает на «десять». Скоро подъем. Джулия в одной ночной сорочке подбежала к окну и забралась на подоконник. Как и все дети в приюте она мечтала, что в один прекрасный день откроются ворота. На крыльцо поднимутся, держась за руки, папа и мама. Дальнейшее представлялось смутно. После того страшного дня в Ла-Манше девочка помнила тепло сильных рук, вспоминала как сквозь зон, слышала хрипловатый мужской голос. Нет, не папа, другой хороший сильный человек.
«Малышка, бедная девочка. Мы идем домой. Скоро будем. Потерпи, ты почти дома».
«Я уже не маленькая» — насупившись отвечала Джулия и просыпалась.
Дом она помнила смутно. Родители несколько раз переезжали. Потом уехал папа. Он так и не вернулся. Только мама плакала, когда он звонил. А затем толпа, большой серый лайнер, огромные дымовые трубы. Потом чайки над водой, большие злые чайки с пулеметами.
— Доброе утро! — из-под одеяла выглянуло заспанное личико Зельды.
— Подъем, соня! Скоро завтрак. Я первая в туалет, — Джулия вихрем метнулась в уборную.
Пусть другие стоят в очереди, когда она умывается. В приюте следили за гиеной. Старались не ругать, не наказывать, но неряшек высмеивали и ставили на вид.
После завтрака по графику занятия. Не все хорошо говорили по-немецки, их подтягивали. Джулия легко вспоминала язык, оказалось, у нее правильное берлинское произношение, чем не все могли похвастаться. Ее больше тянуло к урокам литературы. Гер Штрайхер читал сказки, интересные истории, просил дошкольную группу пересказать услышанное своими словами. Слушал воспитанников учитель спокойно, разве что поправлял произношение. Сердился он редко, только на самых нерадивых и забывчивых.
Однако, сегодня в коридоре возле столовой ждали директор гер Крюгер и молодой господин в черной форме. При виде Джулии, директор шагнул к девочке и чуть присев попросил отойти в сторону чтоб не мешать другим.
— Слушаю, гер Крюгер.
— Джулия, сегодня к тебе приехали два господина из России. Они хотят с тобой поговорить о твоих родителях. Они проделали большой путь, помоги им пожалуйста. Мы с криминальинспектором Клаусом Тохольте поможем тебе. Не бойся ничего, за тобой Германия и немецкий народ.
— Из России? Но я ничего не знаю об этой стране. Я немка.
— В России живет много немцев. Помнишь, при тебе разговаривали на русском, и ты узнала некоторые слова?
— Уже плохо помню.
— Зря. После Рождества у нас будет работать учитель русского языка. Может быть ты захочешь у него заниматься.
— Мы дружим с Россией, — добавил гестаповец. — Всегда полезно знать языки сильных развитых наций.
— Я подумаю.
— А где твой медведь?
— В комнате. Я не беру его в столовую, гер Тохольте.
— Давай зайдем за твоим талисманом, он поможет тебе. Ты же любишь своего медведя? — подмигнул Клаус Тохольте.
В кабинете директора на диване расположились двое господ в незнакомой форме. Оба сразу встали, приветствовали входящих на немецком. Затем перекинулись парой фраз на незнакомом языке и снова перешли на немецкий. Произношение коробило, так всегда говорят иностранцы, но Джулия хорошо их понимала. В приюте есть дети из Баерна и Остерайха, их речь вообще порой невозможно разобрать.
При виде девочки Иван вскочил на ноги. Похожа, очень похожа. В руках большая кукла. Уже не белая, видно, что игрушку часто стирали, местами мишка потрепался.
Сопровождающие вежливо предложили располагаться за журнальным столиком. Директор поставил заварник, чашки, электрический самовар. Иван Дмитриевич спохватился и суетливо достал из ранца коробку мармелада. Купили сегодня утром. Цена кусается, зато не по карточкам. В отличие от России у немцев нормируется распределение продовольствия.
— Здравствуй. Как тебя зовут? — отчетливо произнес на русском Никифоров.
— Меня зовут, — девочка наморщила носик и перешла на немецкий, — Повторите, пожалуйста. Не понимаю первое слово.
— Добрый день. Я поздоровался на русском. Как тебя зовут?
— Джулия Бользен.
— Расскажи о своих родителях. Подожди, — Иван Дмитриевич хлопнул себя по лбу и полез в карман.
— Мы жили в Лотрингене. Большой старинный город. Мец, — Джулия повернулась к директору. — На немецком тоже Мец?
— Все верно. Только написание другое.
— Я, папа и мама. У меня была своя комната, на улице дружила с соседскими детьми. Мы тогда все говорили по-французски. Родители при посторонних тоже всегда на французском. Только дома мы разговаривали на немецком.
— Ты узнаешь этого человека? — Иван протянул девочке карточку.
— Папа! — Джулия выронила фотографию и обмякла в кресле.
Сквозь обморок девочка почувствовала, как ее обхватили сильные мужские руки и прижали к груди. Затем в нос ударил резкий противный запах.
Гер Крюгер закрутил флакон с нашатырем и бросил ватку в корзину. Джулия зажмурилась и еще сильнее прижалась к мужчине в русской форме.
— Вот так, сомнений нет, — молвил ротмистр Вавилов. — Джулия узнала папу. Она урожденная девица Никифорова. Медведя подарил господин Алексей Никифоров, он же Рихард Бользен, перед тем как его призвали во французскую армию.
— Уникальное стечение обстоятельств. Это фантастика! — Клаус Тохольте сплел пальцы перед собой. — Очень рад за успех русских коллег. Снимаю шляпу, вы смогли совершить чудо.
— Я тоже очень рад, что Джулия нашла родных, — Крюгер украдкой смахнул слезинку. — Всегда приятно, когда за воспитанниками приезжают. Знаете, сколько у нас таких сирот? Некоторых берут в приемные семьи, у некоторых находятся родные. На моей памяти еще до войны за мальчиком приехали из Аргентины.
— Полагаю, надо оформлять документы. Как в Германии это делается? Гер Тохольте, вы как представитель тайной полиции поможете?
— К сожалению, не все так просто. Папа девочки жив, находится во враждебной Империи стране, по всей видимости. Мама погибла. Хочу ошибиться, но так даже лучше. Вы как самый близкий человек служите в армии.
— Я готов удочерить Джулию хоть сейчас.
— Подождите, — Тохольте поднял ладони. — Не знаю, как в России, а в Третьей Империи все делается по закону.
— У нас тоже, — вмешался Вавилов. — Коллега, давайте думать, как разрешить ситуацию. Я как офицер Отдельного Корпуса Жандармов Его Императорского Величества имею право требовать возвращения девицы Никифоровой родным. При ее согласии, разумеется.
— Не возражаю. Но даже через запрос по линии Иностранных дел экстрадиция не пройдет без суда и займет время. Нам все равно придется пройти через все процедуры. Давайте сделаем все правильно.
— Предлагайте, — кивнул Никифоров.
Про себя Иван Дмитриевич лихорадочно соображал, как объяснить по телеграфу полковнику Чистякову, что придется на некоторое время задержаться в Германии и съездить в Россию. Немец совершенно прав, военные не принадлежат себе. Даже отпуск дается в качестве заслуги или при особых стечениях.
— Как понимаю, гер Никифоров, вы в командировке и должны вернуться в часть? — сообразил Тохольте. — Самым правильным будет прямо сегодня инициировать дело о повторном признании девочки сиротой в виду открывшихся обстоятельств. Так как ее отец явно не может ее забрать по независящим причинам, суд признает его временно утратившим родительские права. Одновременно устанавливаем настоящую фамилию девочки, родство с русскими подданными. Только затем гер гауптман подает на удочерение. До этого Джулии придется пожить в Бреслау.
— Сколько на это уйдет времени?
— Два месяца. Около того.
— Устраивает, — Вавилов предостерегающе положил ладонь на плечо Никифорова. — Я подключаю юристов по линии Корпуса, пишу соответствующие рапорты. Думаю, очень скоро в Бреслау приедет чиновник МИД чтоб на месте решить все проблемы.
— Разумно. Давайте так и сделаем. Гер гауптман Никифоров, вы согласны?
— Хорошо.
Джулия слушала разговор взрослых затаив дыхание, как мышка. Все было похоже на волшебную сказку. Большой сильный добрый русский офицер, оказался родным дядей, братом папы. С ним верный друг из русского гестапо. Джулия всегда знала, папа живой, он вернется, заберет с собой, как только сможет, как только победит злого дракона. Он как рыцарь Зигфрид из легенды. Чудо случилось. Молитвы услышаны.
— Джулия, ты согласна? Ты поедешь со мной в Россию к нашей семье? Познакомишься с родными кузенами, бабушкой и дедушкой. Ты увидишь Санкт-Петербург, мы будем гулять по улицам, набережным, паркам. Будем жить в большом доме в пригороде.
— Да, дядя Иван. А папа к нам вернется?
Мужчины переглянулись.
— Вернется, куда он денется, — по-отечески улыбнулся жандарм. — В России ему ничего не грозит.