Она подождала немного, но ответа не было.
— Завтра утром! — громко добавила белка и пошла дальше.
Тля сидела в темноте и дрожала. В гости. К ней! Так сильно она еще никогда не смущалась. «Извини меня!» — крикнула она, когда белка уже наверняка не смогла бы ее услышать.
В тот день тля написала письмо:
Уважаемая белка!
Не надо приходить. Пожалуйста, пожалуйста…
Тля
Она просунула письмо через дырку в стене и расстроенно подумала: «Она наверняка решит, что это просто позорное письмо. И ведь так оно и есть!»
Через некоторое время она получила ответ:
Дорогая тля!
Хорошо. Я не приду. Но я хотела бы что-нибудь тебе подарить. У тебя же бывает день рождения. Чего бы тебе хотелось?
Белка
Тля забралась под стул в самом темном углу своей комнаты. С растрепанными волосами и почти лиловая от смущения, она перечитывала письмо снова и снова.
«Может быть, она не считает меня слишком странной», — рассуждала она. «Но ведь она меня никогда еще не видела!» — тут же пришло ей в голову. «Надо что-то попросить, — решила она. — Так надо. Иначе она обязательно придет и станет кричать у меня под дверью: „Стыдись! Стыдись!“ До тех пор, пока я не сгрызу сама себя от стыда».
В тот вечер она долго ходила туда-сюда по темной комнате. «Как ужасно быть мной!» — сокрушалась она.
Только ближе к ночи она написала белке ответ:
Дорогая белка!
Мне бы очень хотелось получить в подарок запах меда.
Но только запах.
Тля
На следующее утро она проснулась и уже собиралась по-обыкновению начать стесняться, как через дымоход в комнату заструился запах меда.
Тогда тля покраснела, и на нее накатили целые волны смущения. Но это было совсем другое смущение, а не то, которое было у нее каждый день. «Как странно, — подумалось ей. — Что это за смущение?»
А потом она закрыла глаза и удивленно стала думать о себе, осторожно вдыхая запах меда.
Белка сидела в своем доме на макушке бука.
Была зима, и на улице шел снег. В окно стучалась метель, а муравей отправился в путешествие.
Белка облокотилась на стол, глубоко вздохнула и сказала просто так, ничего особенного не имея в виду:
— Да-да…
Стол скрипнул. Это был тихий и привычный звук, но белке все равно показалось, что стол хотел ей ответить. Она поняла, что стол проговорил:
— Ах да…
Это были медленные, неспешные слова чего-то, что всегда молчало.
«А ведь я почти никогда о нем не думаю, — размышляла белка. — Я никогда с ним не разговариваю, никогда не беру его в путешествие, не праздную его день рождения, не дарю ему подарков, не спрашиваю, что он любит. Он просто здесь стоит».
Белка вздохнула. «Нужно что-нибудь для него сделать, — подумала она. — Но что?»
Она долго раздумывала, а потом решила написать столу письмо.
Она достала кусочек березовой коры, положила его на стол и начала писать:
Дорогой стол!
Что я могу для тебя сделать?
Белка положила ручку. «Что бы ему еще написать? — озадачилась она. — Может, ему рассказать что-нибудь? Но, по-моему, он и так знает все, что знаю я».
Она глубоко задумалась, но так ничего и не придумав, написала внизу большими буквами свое имя.
— Это тебе, — сказала она и подвинула письмо на середину стола.
Тут страшный ветер распахнул окно, схватил письмо, с ужасным грохотом налетел на стол так, что он перевернулся целых пять раз, а потом с огромной силой захлопнул окно.
Оглушенная и растрепанная, белка сидела на стуле. В углу лежал перевернутый на бок стол. Письмо исчезло.
Через некоторое время белка поднялась и поставила стол на место. Ящик из него вывалился на пол, и белка заметила там маленькое письмо с завернутыми уголками, которое она раньше не видела. Она открыла его и прочитала:
Дорогая белка!
Я не упал, нет, это был танец!
Для тебя.
Потому что ты обо мне подумала.
Больше мне ничего не надо.
Твой стол
Белка не стала раздумывать, как стол смог написать ей ответ. Она положила голову на лапы, лапы на стол, да так и заснула.
Дорогой воробей! Идет дождь, и знаешь, что я тебе скажу?
Дождь никогда не закончится.
Дождь будет идти всегда-всегда. Назови любой день, воробей, как угодно нескоро. И в этот день все еще будет идти дождь. И на следующий день тоже.
Я точно знаю.
До этого момента солнце всегда появлялось снова. Но теперь все изменится.
Ты никогда больше его не увидишь, воробей. И уж тем более можешь забыть о пыли, в которой ты купаешься.
Кругом будет грязь. Болото. Запомни.
Ты видел когда-нибудь что-нибудь проливное? Вот такой теперь будет дождь, воробей: проливной.
А что это я слышу? Шипение?
Ага! Это дождь добрался до солнца, воробей. Он потушит солнце там, за облаками. И оно зашипит. Да-да, воробей.
Смотри, осторожней, а то сейчас на землю свалится огромная мокрая круглая штуковина.
И будь повнимательней, чтобы она не упала на твою размокшую голову. Это твое вечное беззаботное чирикание! Как будто все идет как положено!
Ворона
Дорогая ворона!
Я получил твое письмо. Большое спасибо!
Сначала я хорошенько его просушил, а потом уже прочитал. Как интересно!
Я всегда очень радуюсь, когда получаю от тебя весточку. Извини меня, пожалуйста, если я все-таки немножко почирикаю от удовольствия.
А знаешь, если я смотрю наверх, то всегда представляю, что там сидишь ты. На нижней ветке дуба.
Твои перья блестят на солнце.
Мне кажется, что ты каркаешь очень красиво. Грустно, но именно поэтому и красиво!
Воробей
Когда черепаха лежала у себя под панцирем,
а мимо проходила белка она притворялась, что спит, и не отвечала, если белка стучала ей в панцирь. Тогда белка ненадолго задумывалась, чесала себя за ухом и писала на панцире:
Привет, черепаха!
Как дела?
Белка
Черепаха чувствовала, что написано у нее на спине, и кричала в ответ:
— Хорошо! Очень хорошо!
Она очень гордилась, что может чувствовать письма. Потому что, признаться честно, читать она не умела.
— А как ты тогда чувствуешь письмо? — спросил ее как-то сверчок, когда черепаха однажды встретила его во время небольшой прогулки и рассказала, что написала ей в то утро белка.
— Ну… — сказала черепаха. — Это долгая история. Мне нужен целый год, чтобы все тебе объяснить.
— Год? — удивился сверчок. Он никогда еще не слышал о годе.
— Да, — неуверенно кивнула черепаха. Она тоже не очень хорошо знала, что такое год, но думала, что это должно быть очень долго. — Целый год и деревянная палка. Вот что мне надо.
— Ну да, — произнес сверчок.
Больше он ничего не спрашивал и стал смотреть себе под ноги.
Так они просидели рядом довольно долго.
— А я могу расшифровать письмо по запаху, — вдруг сказал сверчок.
— Да что ты! — удивилась черепаха.
— Да, — кивнул сверчок.
Он сунул нос в розовый куст, понюхал и сказал:
— Здесь написано: «Уважаемый сверчок! Мы очень высоко вас ценим. Все звери».
Черепаха выпучила глаза и тоже сунула нос в куст.
— Пахнет розами, — удивленно проговорила она.
— Да. Но их здесь нет, — возразил сверчок.
— А я их чувствую, — сказала черепаха.
Сверчок снова понюхал розовый куст и сообщил:
— Сейчас я чувствую: «Дорогая черепаха! Сверчок прав! Но сейчас ему уже пора идти. Аксолотль».
— Аксолотль? — широко распахнула глаза черепаха. — Он здесь?
— Конечно, нет, — сказал сверчок. — Это его письмо. Если бы он был здесь, зачем бы ему было писать? Но мне пора. Этим пахнет, я чувствую.
Черепаха кивнула, и сверчок в несколько прыжков исчез из вида.
А черепаха медленно поплелась домой. Она была довольна. Уметь чувствовать письмо казалось ей вполне достаточным. В глубине души она надеялась когда-нибудь почувствовать письмо от кита или носорога. Или письмо от кого-нибудь, кто предложил бы научить ее петь. Распевать во всю глотку, об этом она иногда мечтала.
Поздно вечером черепаха возвратилась домой и скоро уже спала под своим панцирем в тихом темном лесу.
Дорогая белка!
Сегодня я хочу написать тебе свои воспоминания.
Воспоминания муравья.
Мое первое воспоминание — о меде.
Как я плыву прямо по меду на маленькой лодке.
Муравей отложил ручку и подумал: «Как странно, я этого совсем не помню». Потом еще немного подумал и решил все-таки продолжить. «Значит, надо вспомнить», — сказал он себе.
Я приплыл к сахарному пляжу, а там оказался жираф. Он наклонился ко мне и посадил меня на стул из цукатов. Со всех сторон ко мне бежали звери — носорог, медведь, жук и ты, белка. Может, ты об этом и позабыла, но ты там тоже была и кричала: «Муравей! Муравей!»
Я кивнул.
Звери поставили передо мной торты и пудинги.
Солнце ради меня зашло, появилась луна, и пошел дождь из меда.
Я произнес речь, и все попадали от изумления — и ты тоже, белка, — а потом все опять разбежались, чтобы принести новые торты, пудинги, сахар, сладкие орехи, желе и пироги. Из них они построили для меня дворец.
Муравей вспоминал все больше и больше. Он писал и писал часами напролет, пока не стемнело и он не проголодался. Напоследок он написал:
Это первая часть воспоминаний муравья.
Муравей
«Вообще-то говоря, это целая книга, — заключил муравей. — И значит, она для всех».
Он подбросил свои воспоминания в воздух. Ветер не знал, что ему с ними делать, и понес их сразу во все стороны. Она полетели далеко-далеко, в океан, в пустыню, на снег Северного полюса, на Луну и на звезды.