и третьей стороны. Хотя вряд ли он быстро сыщет свидетеля. Мужик сам себя опускает, когда бьет кого-либо без причины. Становится вроде тех уебков с Сорок второй улицы: чувак лежит без сознания, а они — нет бы обшарить карманы да смыться — стоят и пинают его. Совершающий подобное — полный ноль, и физически, и психологически. Мне бы заранее догадаться насчет Чейза, да куда мне, я же не просыхал; по утрам и то просыпался пьянущим. Похмелье, ломка — они меня извиняют на грубом уровне физеологии. (Тьфу, словечко, все время забываю, как пишется.) В смысле, я могу найти себе оправдание, однако фактуализм такого не терпит. Оправдания, алиби — не мое. В принципе, за поиски алиби я и не люблю психоанализ. Как мог я действовать иначе, при всех-то моих травмах и комплексах? Пьяный ли, трезвый ли — я вел себя дурак дураком. Доказательство тому — длинный список неудач и провалов. Даже действуй я осторожно, по дебильным правилам соблазнения, результат не стоил бы затраченных усилий: с умом удалось бы провернуть дельце на холодную голову, без сердечного желания соблазнить. Зачем тогда вообще париться? Ладно, хватит, не стану утомлять тебя без нужды [130].
Кстати, у меня на тебя зуб, и давно. В одном из писем ты, зануда, писал: «На самом деле ты не хочешь, чтобы я излечился от гомосексуальности. Изучи психологию получше — сам поймешь» [131]. Если бы мой любимый начал спать с женщинами, я бы за него только порадовался, трахайся он с ними по-настоящему, не обманывая себя самого. Запомни: зависть или обида возникают, если не можешь определить собственного положения во времени и пространстве. Большинство американцев не видят собственного места в мире и потому завидуют окружающим. И зависть их — не универсальный закон, как сказал бы твой док (который будто бы изучил меня, за глаза). Мой же постулат и есть закон, исключений для которого я не встречал. Вот тебе наглядный пример: может ли человек в спасательной шлюпке завидовать кому-то, кто где-то попивает шампанское? Нет. Человек в шлюпке знает свое место. Всякая зависть сводиться к словам: «Почему не мне?» Я свое место во времени и пространстве вижу ясно, как вижу физические предметы, и не покину его — не могу и не хочу покидать. Нисколько не сомневаюсь в возможности обращения гомосека в натурала. Успешный анализ вполне может помочь. Я лишь хотел сказать, что знаю многих, которые твердят, мол, они теперь трахают исключительно женщин. Наделе же гомосеков они в себе не убили. Проблемы геев мне очень хорошо известны — гораздо лучше, чем тебе. Как ты говоришь, это «умножает проблемы». В том-то и суть: мой человек в спасательной шлюпке прекрасно осознает плачевность своего положения. Однако осознание себя в беде делу не помогает. Проблема вовсе не в твоем недовольстве собственной голубизной. Вопрос: получаешь ты от женщины то, чего хочешь, или нет? Пока не будешь готов — не отвечай. Впрочем, предполагаю, что ты уже здорово попотел над вопросом, и ответ мне бы узнать хотелось.
Спросишь, чего это я расписался? Да просто в лом работать над мексиканской частью романа. Надеюсь, не утомил тебя писаниной?
По ходу дела, в Мексику ломятся все. В августе на каникулы приедет Люсьен. Ты тоже хочешь приехать? Серьезно? Деньги за землю в Техасе я так и не получил. Они есть, по идее — земля-то продана, но свои башли я хочу видеть! Получу их — сразу рвану в Панаму или еще куда в Южную Америку. Мексика по мне, да только вдруг есть местечко, которое больше понравится? Не хочу спешить с выбором. К тому же возни в случае чего Предстоит — ого-го! Иммиграционная служба тут — сущий кошмар, все впечатление от страны портит. Пиши, не забывай и не затягивай с ответом. Переделанную рукопись, как закончу, пришлю. Меня осенило: соскочив, я решил, что больше не хочу джанка ни в каком виде. Дело не в совести или морали, нет. Если хочешь попробовать — пробуй, я так думал, и думаю до сих пор. Просто джанк не любит тех, кто бросает его. А если джанк тебя невзлюбил, то держись от него подальше.
Всегда твой, Билл
P.S. Малыш Джек пропал. Как я ответил Бобу Бранденбергу], что в Нью-Йорк больше ничего не отправлю (и не стану покупаться на дешевые уловки его дружков-макаронников, вроде поддельных чеков и проч.), так он больше писем не присылал. Говорю же: между мною и джанком все кончено.
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
[Мехико,
Керрада-де-Меделин, 37. Май 1951г.]
Дорогой Аллен!
После редактуры моя рукопись похудела на шесть страниц. Мексиканская часть так и недоработана. Если издателю рукопись не понравится, переписанная версия не понравится тем паче [132].
Ты никак не допетришь, в чем разница между мексиканскими и американскими копами. Не допетришь, к чему я веду. Ну конечно, выйти на улицу с пушкой и начать валить всех подряд — это такая национальная мексиканская забава: копы, военные и обыватели нажираются в зюзю и убивают всякого, кто просто имел глупость оказаться поблизости. Не надо ля-ля про символического отца. Мексиканский легавый, если напьется, теряет себя в винных парах и никакого отца для него не существует, даже символически; алкоголь у стража порядка разъедает все, кроме случайных частиц раздраженной протоплазмы. Так уж получается, что единственный действенный способ избежать укуса ядовитой змеи — застрелить ее, как только заметишь. Или ты знал? Пойми, в Мексике дешевле и безопаснее замочить копа, чем спорить с ним. Так практичней. Зачем тратить силы на того, кто практично мыслить не способен?
Определения типа «неврастеничный гетеросексуал с сильными гомосексуальными наклонностями» признавать отказываюсь [133]. Ха-ха! Трахнуть бабу еще не значит стать натуралом. Я пятнадцать лет трахаюсь с бабами и ни разу с их стороны жалоб не слышал (1). Просто сливал кислятину, когда яйца лопались, вот и все. Если мальчика не найти, то, по мне, и в рыбу кончить не западло. Перепихнусь я с одной, перепихнусь с тысячей — и что? Только сильнее уверюсь: женщины — не в моем вкусе. Да, лучше, чем ничего, однако в голод и тортильи — еда. Могу слопать их сколько угодно, и все равно хотеться будет стейка (2). А этот твой нормальный мужик, который якобы достигает полового созревания только к тридцати годам, — вообще байда. Он так и останется неполовозрелым, и это утверждение справедливо в отношении девяноста процентов американских мужиков.
Медленные перемены, говоришь? Бред. Любые базовые изменения спонтанны. Как у меня, когда я завязывал. Медленные изменения — отмазка аналитика, его алиби. Дело твое, однако признай: сказав, будто результатов тебе придется ждать лет семнадцать, доктор дал маху. Нет, ну если б тебе было всего лет двенадцать, и у тебя еще даже прыщи не полезли… Учти, я не на пустом месте возмущаюсь. Пять лет меня самого подвергали анализу. Не то чтобы совсем не помогает, просто сегодня я психоаналитику и полдоллара в час не заплачу. Пользу принесла лишь небольшая часть времени, проведенная на кушетке у доктора. И если бы пришлось повторить курс лечения, я бы сразу определил срок и спросил врача: «Поможете или нет?» Вот ты все анализируешься, анализируешься… Лучше в Мексику приезжай, и то проку больше. Ну ладно, решать тебе. Я, может, на месяц уеду из Мехико или переберусь за город.
С побережья вернулся Хэл [Чейз]. У него малярия и ипохондрия — тяжелей случая я не видел. С теми, кто сопровождал его в путешествии, Хэл, естественно, не разговаривает, зато меня кормит бесконечными байками о том, какие лохи эти его компаньоны, и еще более бесконечным перечислением симптомов типа: «Ой, Билл, давление у меня, давление…» Сейчас якобы обнаружил у себя тубик и обвиняет докторов во лжи. Короче, мы с Хэлом снова друзья, и, по ходу дела, он не помнит никакой ссоры. Ну, понятно, я тогда пьяный был, а пьяному мелкие ссоры дикими кажутся. С другой стороны, Хэл обидит человека и не заметит. Или забудет, если помнить об этом ему неприятно. В общем, прошлое дело закрыто. В какой-то мере Хэл подобрел, и в какой именно — я запомню (3). Буду тебе очень признателен, если не станешь упоминать нашей терки в присутствии тех, кто может передать разговор Хэлу. Мне оно выйдет боком. Джеффрису я, разумеется, ни о каких интимностях рассказывать не стал бы [134]. Хотя они с Хэлом и не общаются больше. Ко мне же Хэл относится вполне сносно.
Хэлен Паркер пробыла здесь всего полчаса, поэтому я ничего толком не понял [135].
Буду благодарен, если побольше расскажешь о Филе [136]. Кошмар прямо, я ведь всегда был о нем высокого мнения.
Всегда твой, Билл
P.S. Я вполне способен смотреть своей гомосексуальности в лицо.
P.P.S. Попался иммиграционной полиции — я, видите ли, в черном списке. Пришлось забашлять этим хапугам двести баксов.
(1) — Совершенно верно!
(2) — Числа двадцатого сего месяца пришлось затянуть пояса потуже и перейти на тортильи.
(3) — Если сможет. Продолжаю заглядывать через плечо.
Джоан
(Пишу карандашом, дабы он мог стереть мои комментарии, если сочтет нужным.)
ДЖЕКУ КЕРУАКУ
[Мехико,
Керрада-де-Меделин, 37 Май 1951 г.]
Дорогой Джек!
Вижу, о Мексике ты ничего не знаешь. Умел бы я рисовать, показал бы тебе, чем кончаются эти «идиллические долгие вечера за ужином в кругу семьи». Народ пьет и хавает с заката и до одурения, так что все выползают из-за стола отупевшие и в усмерть пьяные, и в таком вот состоянии с ножами, мачете и «розочками» забираются к соседям, где трех-четырех человек наверняка укокошат. Потом вломится пьянющий коп и шмальнет еще троих-четверых или больше, и только позже сообразит, что попал совсем не в тот дом, и убитые им — вовсе не те, кто когда-то увел у него шмару, уже пят