Невнимание Аллена заставляет меня мыслить нерационально. Дождется, что я совершу нечто страшное. И это будет нечто, ужаснее всего, что видел свет [227].
Ты просто обязан мне помочь, переубеди Аллена. Не думал я, что он поведет себя подобным образом (ни строчки за четыре месяца!), и уж тем более не представлял, как больно будет, если он отколет такой номер. Последнее предложение несколько смущает, какое-то оно запутанное и противоречивое. В общем, сам поражаюсь, как сильна моя зависимость от Аллена. Отказ от него еще больней, чем отказ от Маркера. Ломает — жуть, от абстяга спасет лишь письмо. Будь другом, заставь Аллена прислать мне эпистолярную дозу. Я будто умер, писать не могу, и ничего не интересно.
Кстати, с реального джанка я слезаю. Попутно меня достает один пассажир — прямо-таки португальский вариант Ханке [228]. Похоже, слух, будто мне наркодело шьют, пустил он. Вот, приперся с новой версией сплетни, а стоило указать ему на логические нестыковки, как он взбеленился, заорал:
«Ну вы, американцы, болваны! Ни хрена не понимаете… больше говорить об этом не стану. Зачем на дураков время тратить?» Ага, американец проявил великодушие, и европеец спешит обвинить его в тупизме. Когда же поймет, что ты просек его разводку — взбесится. Поверь мне, за последние несколько месяцев я Старый Свет от и до изучил. Гнилой он.
Раз уж Малапарте [229] пишет антиамериканские романы и зарабатывает на них состояние, то я накатаю в ответ антиевропейский роман. Чем я хуже? Чего ради смотреть с обожанием на этих затрух — только потому, что они якобы представляют «культуру»? Им полагается быть зрелыми, воспитанными, остроумными, ну и так далее, а они, коряги, юмора не понимают. Например, тот самый чмошник, обзывающий американцев варварами, происходит из рода с семисотлетней историей, однако вынужден терпеть наши идиотизм и грубость. Вот вместо денег я и забросал его зарисовками. Тогда он понял: континентальный шарм не даст ничего и денег ему не видать. Воздух в комнате моментально наэлектризовался от напряжения, созданного невысказанными оскорблениями. Хер с португальцем, он завтра уезжает. Ах да, забыл сказать, за каким лысым он разводит меня: думал напугать, чтобы я смотался из Танжера, прихватив его с собой в Испанию, куда он и ломится. Только хрен ему. С какой стати?
Ну, Джек, будь уже другом и разузнай, что за дела с Алленом. Передай: он причиняет мне боль. Беспричинно. Я не домогаюсь его. Не прошу писать каждый день! Он кинул меня и не пишет больше трех месяцев; попросил в последнем письме: «Пиши в Мехико». Мое письмо вернулось невостребованным. Я, в принципе, не против — если Аллен желает немного побыть без общения со мной, пусть не пишет какое-то время, но ведь мог же он избавить меня от страданий (неподдельных страданий, которые много хуже, чем я пишу ему), просто черкнув строчечку (каковую он, видимо, черкнул тебе): мол, так и так, какое-то время буду без связи.
Если можешь повлиять на Аллена, повлияй немного и ради меня, ага? Мне нужен Адвокат, который представит меня Суду в выгодном свете.
Джек, у меня совершенно нет сил. Чтобы закончить это письмо, я убиваюсь ганджой, скоро мозг сварится. Кажется, будто ради друзей я истязаю себя, а они в ответ шлют меня на хуй, будто упыря, добивающегося их подарками, деньгами, зарисовками или отрезанными пальцами. Убью себя ради друга, и он скажет: «Ну вот, пытается купить меня за свою дряхлую жизненку».
Скажи Аллену, что я прошу прощения. Да, может, я и вампирил, грешил против жизни, но я люблю его. Любовь все перевешивает.
Сцена с португальцем вышла ужасная. Жаль, у меня не оказалось при себе магнитофона. Мы принялись поносить друг дружкины страны, оскорбления становились все более низкими, личными. Когда же я назвал Португалию выгребной ямой Испании, ситуация дошла до предела.
Португалец, словно Ханке, ненавидит меня за то, что я многое для него сделал, не любя по-настоящему. Он невыносим. Не может наиметь меня, словно сосунка, а я не могу принять его полностью другом. Как винить его за ненависть?
Ладно, жду письма. И поговори с Алленом, прошу.
Всегда твой, Билл
Марокко, Танжер Консульство США
P.P.S. Плевать, что скажет мне Аллен. Хочу знать, и точка, понял? Если решишь, будто его слова причинят мне боль, не таи от меня. Передай все как есть. Нестерпимо сидеть вот так, день за днем ожидая письма, которое не придет. Маркер — и тот мне написал. Больше так не могу.
Джек, все серьезно. НЕ ПОДВЕДИ!
НИЛУ КЭССЕДИ
[Танжер]
2 мая [1954 г.]
Дорогой Нил!
Мне пришло письмо от Аллена, датированное девятым апреля. Аллен просил выслать денег — ну, я и выслал, в дорожных чеках. А так он рассказывал, будто живет в финке (типа плантация) с какой-то археологичкой [230]. Короче, ни фига Аллен не пропал, и то, что деньги тебе на почте возвратили — это бюрократы где-то прокололись и чего-то напутали. Попади Аллен в тюрьму, он уже наверняка бы связался с американским консульством в Мериде; если бы умер, о его смерти давно бы сообщили, иначе на что еще дружбаны: американка-археолог да владелец отеля в Чиапасе.
Короче, меня терзает смутное подозрение, что все у него заебок.
Впрочем, беспокоиться причина есть. Надо было писать отцу Аллена, спросить, не получал ли он весточки от сына. Или вовсе обратиться в американское консульство в Мериде или в посольство в Мехико. Проверить именно в нашем консульстве, мексиканских чиновников — по боку.
Сегодня же напишу отцу Аллена, а ты, как что разузнаешь, сразу мне напиши [231]. Книги, которые ты посоветовал, я посмотрю.
Всегда твой, с любовью, Билл
Пиши на адрес: Марокко, Танжер, дипломатическое представительство США.
ДЖЕКУ КЕРУАКУ
Марокко, Танжер
Дипломатическое представительство США 4 мая 1954 г.
Дорогой Джек!
От Нила я узнал, что ты вернулся в Нью-Йорк.
Что с тем эпистолярным потоком, который я просил переслать Аллену? Если письма все еще при тебе — сохрани. Адрес в Чиапасе, оказывается, неверный, не дай бог кто-то получит мои послания и прочтет их. Там столько глубоко личного!
Мы с Нилом сильно тревожимся о судьбе Аллена. Он просил Нила срочно выслать денег, и тот просьбу выполнил (шестого апреля); однако бабки вернулись невостребованными. И никаких вестей от самого Аллена.
Он прислал письмо мне (от девятого апреля), говорил, что ждет денег от Нила. Я тут же отписался предкам, попросил отправить баксов тридцать дорожными чеками Аллену, удержав эту сумму из моего ежемесячного довольства. С тех пор от Аллена ни строчки. Боюсь, его упрятали в тюрьму без права переписки. Приняли за коммуняку — и все. В местах, где оказался Аллен, по его же словам, для американцев начинает попахивать керосином; он срочно хотел съебаться оттуда, потому и просил денег.
Нил понятия не имеет, что дальше делать. Предлагает послать письмо шефу полиции Чиапаса. Боже правый, вот идиот! Я написал отцу Аллена, пусть свяжется с правозащитным отделом нашего посольства в Мехико, попросит узнать, где Аллен и как у него дела. Еще я написал Люсьену, пусть обратится к друзьям-журналистам в Мехико.
Будь я в Штатах, махом бы сорвался в Мексику и выяснил, что случилось. Ты, надеюсь, докопаешься до сути дела, свяжешься с братом Аллена, с Люсьеном, и дашь знать обо всем. Из-за решетки в той глухомани освободиться можно только под давлением извне.
Будь добр, объясни брату Аллена, как важно действовать быстро и жестко (пока не удостоверитесь в целости и сохранности Аллена). Если кто-то просит срочно выслать деньги, ты их ему высылаешь, а деньги возвращаются невостребованными — это серьезный повод задуматься. Прошу, не теряй времени. Не знаешь, как связаться с братом Аллена, так свяжись с его отцом. Он мог не отреагировать на мое письмо, но, может, послушает тебя и поверит в серьезность ситуации. Помню, как видный мексиканский политик завалил американца, и дело замяли. Джек, я на тебя полагаюсь. Сделай все возможное и поскорей.
Не знаю, как быть, если с Алленом что-то случится. Ты, наверное, просмотрел мои письма к нему и понимаешь, сколь много он для меня значит. Джек, будь другом, выручай. Пиши обо всех изменениях в деле, ладно?
Всегда твой, с любовью, Билл
P.S. Если ты не в курсах, вот последний адрес Аллена: Мексика, Чиапас, Сальто-де-Агуа, отель «Артуро Уи».
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
[Танжер]
11 мая [1954 г.]
Дорогой Аллен!
Я договорился с одним разорившимся англичанином: он присмотрит за моими вещами, будет носить мне еду и разделит запасы долофина на десять дней, выдавая мне дрянь по порциям. Его зовут Гиффорд [232], и я плачу ему полтинник баксов. Парень неплохой, к тому же здесь нет санаториев, поэтому помощь Гиффорда — единственный способ лечиться от джанка. Раньше я вмазывался каждые два часа; сегодня второй день соскока — жестянка та еще.
Вчера спер шмотки у одного постояльца, прошмыгнул на улицу и купил себе эвкодала, утолил жажду. Гиффорд прознал обо всем, отобрал оставшиеся ампулы и теперь, когда он уходит из моей комнаты, другой постоялец запирает дверь. И еще — Гиффорд отжал у меня бабло. Вот я влип. Лучше б ты следил за моим лечением. Гиффорд — кремень, у него лишней дозы не допроситься. «Ей-богу, — говорит он, — ты мне за это платишь, вот я и работаю, как условились».
Гиффорд принес длинное письмо от тебя из Чиапаса. Жаль, ты не получил моих денег. Я очень старался помочь. Боюсь, правда, поднял кипиш с твоим «исчезновением»:
Нил написал, что ты не то в тюрьме, не то загнулся где-то на горной тропке [233]…
Пошлю тебе еще два письма. Ты всего не знаешь, всего не читал: несколько писем я уничтожил, сочтя их чересчур экспрессивными.