Люблю, Билл
P.S. Рад, что история с пальцем тебе понравилась. Вот куплю машинку, набью на ней статью и пришлю тебе [295].
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Танжер
20 апреля [1955] г.
Дорогой Аллен!
В любом настроении повидайся с леди Джейн, и она углубит его. Потому-то в последнее время и опасаюсь заглядывать к ней на огонек. Хотя она всегда дома и рада гостям.
Получил чек на пять долларов — спасибо большое!
Пытаюсь завязать. Надежд, впрочем, мало. Мало их было с того момента, как я вернулся в Танжер. Я, считай, даже и не слезал. Недели во Флориде, еще неделя в пути морем, и в Танжер я приплыл на диких кумарах. Нет бы на зиму залечь в Лексингтон… Надо либо завязывать, либо искать место, где есть джанк подешевле. Тягу к эвкодалу унять не получается. Не то чтобы он такой заебательский, просто вмажешься им — и остается чувство легкого голода, будто недокололся чуть-чуть. Будто ложишься в горячую ванну, которая не так горяча, как хотелось бы, сам понимаешь. Да еще непонятно, где достать следующую дозу… Я как абориген австралийский. Все деньги уходят на ширево, и на еду не хватает. Думаю, не перебраться ли на Ближний Восток? Говорят, Бейрут утопает в наркотиках. Он — словно земля обетованная для меня.
В три ночи проснулся, и в уме созрел образ: человек, пишущий «огромный, мрачный, обжигающий сердце гомосексуальный роман. Шесть сотен страниц, наполненных душевной болью, одиночеством и разочарованием». Заглавие — «Армии невежд», это из «Берега Дувра» [296].
Герой — Эдриан Скадцер: «Лицо смотрелось как фотография, несущая отпечаток сломленного духа, неспособного любить с полной самоотдачей ни мужчин, ни женщин. Впрочем, Эдриан старался по мере сил изменить положение, научиться любви. Обычно выбирал себе того, кто заведомо не мог ответить взаимностью, и аккуратно (как будто шел по тонкому льду, рискуя, однако, не провалиться, но уцелеть) перекладывал бремя неспособности любить на партнера.
Те, кого угораздило стать причиной сомнительных воздыханий Эдриана, вынужденно объявляли о своем нейтралитете, словно угодившие в эпицентр войны злобных намерений. Нет, прямой угрозы они не испытывали, просто боялись оказаться на линии огня, потому как Эдриану оставались чужими… А Эдриан происходил из необычного, древнего клана или же, напротив, основал новый. Как бы там ни было, он оставался человеком без собственной среды, без класса, без своего места».
И вот еще потрясающая сцена попытки самоубийства, когда Эдриан, замочив Марка, сует голову духовку. Он обсирается, блюет (от бытового газа люди часто блюют и дрыщут. Было дело, в Чикаго я по просьбе домовладелицы выломал дверь в квартиру одной дамочки, пытавшейся отравиться газом — та лежала в куче собственного говна […]), а потом, уже теряя сознание, решает выбраться: «Эдриана охватила паника, какая случается у заживо погребенного. Он попытался выпрямиться и ударился головой об угловатую крышку духовки. В голове волчком пронеслась боль, отчего случился новый приступ блевоты. Эдриан видел перед собой высокую стену, в ней — маленькую металлическую дверь. Надо как-то добраться до нее. Открыть и выйти… Нет, нельзя исчезнуть вот так запросто, как человек, сбегающий со скучного вечера, наскоро пожав приятелям руки и выцепив взглядом того, с кем наверняка предстоит увидеться позже… Словно бы демоны, воплощенные в теле — в этом боязливом, стареющем, перепуганном теле, — которое он хладнокровно удумал измучить и погубить, восстали у самого порога смерти. Обдав его скверной, потащили за шкирку к двери — упирающегося, ревущего, исходящего мочой и калом, словно перепуганная обезьяна».
Господи, Аллен, нуты посмотри: напыщенно, как жабья морда! Отчего я постоянно скатываюсь в пародии? Что в жизни, что в литературе я могу быть искренним — как и Эдриан из моей книги — лишь в пародии или в моменты глубокого упадка […] [297].
Я ввел в роман несколько новых героев. Например, любителя розыгрышей и сюрреалистических каламбуров. Его спрашивают, нет ли у него комбайна (ну, понятно, для кухонный целей), а он берет и вынимает из-под широкого черного плаща визжащего и извивающегося бисексуала, который тут же выдает номер с нескончаемой трескотней и кувырканиями… Вот герой в дурном ресторане (с покушениями на приличие), в каком и мне случалось побывать и пожаловаться на стейк, и официант (не глядя на тарелку) ответил: «Ахну что вы, мясо отменное, из достойной лавки». Столкнувшись с подобным безобразием, мой паренек издает оглушительный крик, и в зал вбегает — троп? труппа? ну ладно уж, группа огромных, грязных свиней. Им-то — похрюкивающим и повизгивающим — герой и скармливает свою порцию. (Ты видел когда-нибудь, как кличут свиней? Поразительно, но стоит свинопасу издать такой странный протяжный крик, и поросята сбегаются к нему даже с очень далекого расстояния. Свинья — отнюдь не тупое животное.) Еще мой герой держит на поводке красножопого бабуина, которого иногда прогоняет, хлеща кнутом, через толпу в залах кафешек. (Хотя стоит, наверное, ввести слепого с бабуином-поводырем. Тебе кто больше нравится?)
Твоей депрессии я сочувствую полностью, понимаю суть битников, мол, наше поколение уже знавало лучшие времена. Но ты-то хоть можешь заработать себе на жизнь, и заработать неплохо. Не удивлюсь, если ты найдешь высокооплачиваемую работу. Я же в пролете, покуда речь идет о поисках заработка в Штатах. Одна надежда — джунгли Южной Америки. Или надо написать книгу, которая станет продаваться, однако это — как выиграть в лотерею. […]
Я запасаюсь демеролом и паракодиной (таблетки кодеина а-ля мексикаин, доступный в Танжере — не всегда, правда; поставки нерегулярные.), надеясь наконец завязать. Да, нас опять душат ограничениями, однако Танжер по-прежнему остается фантастикой по стандартам Америки. Представь: здесь можно свободно купить демерол в ампулах. Вообще-то для меня его открыл один аптекарь. Я знаменит на весь город, и он достает мне самое лучшее из того, что можно продать без рецепта. Вхожу к нему в лавку, и он говорит: «Виепо… fuerte», классная дрянь, мол, жарит. Он и его брат — твари бесстыжие, постоянно пытаются содрать с меня побольше, но лучше меня пусть так вот сношают, чем иметь дело с говнюками за прилавками американских аптек, век бы не видел их кислых пуританских морд. В Нью-Йорке — захожу в аптеку с рецептом на кодеин, протягиваю бумажку сухостою за прилавком. Он читает, и пенсне падает у него с носа. Этот мудак хватает телефонную трубку и пытается вызвонить моего доктора — безуспешно. Задает мне вопросы и в конце концов ни хера без подтверждения доктора не отпускает. Кодеин не дал! Кодеин! Тут коду продают за одну десятую американской цены, и на этикетке английским по белому сказано: «Отпускается без рецепта».
С того дня, как Алан вернулся в Венецию, мне больше не с кем общаться. Я уже говорил о Чарльзе Галлагере, который пишет историю Марокко для Фонда Форда [298]. Он просто очарователен и к тому же блестящий лингвист. Говорит, слово «ghazil» может означать все, что угодно. Сейчас он, правда, в Рабате, зарылся в архивы и вернется, к сожалению, только летом. Когда рядом нет порядочного, умного собеседника — это настоящая мука, лишение. Я тут разрабатываю теории, а поделиться-то не с кем. Что ж, ладно, расписался я, надо заканчивать.
Люблю, Билл
ДЖЕКУ КЕРУАКУ
[Танжер]
9 июня [1955г.]
Дорогой Джек!
Прости, что не писал, я на две недели лег в больницу. Потерял в весе целых тридцать фунтов. Делать сейчас что-либо в лом; на этот раз я намерен довести лечение до конца. Джанк видеть больше не хочу.
Пока лежал в больничке, прочел твой «Город город» и на какое-то время даже забыл о боли [299] — две недели, проведенные в клинике, превратились в кошмар, мне сделали всего два укола. Сил по-прежнему нет, словно я поправляюсь от затяжной болезни…
Есть замечание по поводу «Города»: выделяй конкретных героев и ситуации, в которых они появляются. Не сомневаюсь, ты точно так и поступишь, а то, что ты мне прислал — всего лишь черновик. У меня самого родиось столько идей: диктат через вещание чувств и проч. Когда закончишь свою работу — обязательно хочу ее прочитать.
Аллена на работе заменили машиной «Ай-Би-Эм» [300]. (Машина, оказалось, работает лучше, чем люди. Зачем нанимать делопроизводителей, склонных ошибаться, если машина выполняет их работу гораздо быстрее, лучше и дешевле?) Представляю: следит босс за работой Аллена и думает: «А паренек работает четко, ну прям как машина… машина? Хм-м-м…»
Теперь, когда я свободен, думаю отправиться путешествовать. Хочу повидать весь Марокко, Испанию и, может даже, Ближний Восток. Хотя насчет последнего сомневаюсь — там опиума выше крыши, и я могу соблазниться, сорваться. От наркотиков хочу отойти — окончательно. Если сейчас этого не сделаю, то не сделаю уже никогда.
Слышал, твоя джазовая история появилась в «Нью райтинг» [301]? Поздравляю! Давненько ни у кого из наших не было публикации.
Боулз вернулся из Индии. Правда, я с ним еще не пересекался.
Не ахти письмецо получилось, но я уже говорил: слабость жуткая. Просто пишу тебе, чтобы ты знал: я вроде жив.
Всегда твой, Билл
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
[Танжер]
5 июля [1955 г.]
Дорогой Аллен!
Писать у меня не было ни сил, ни терпения. Беда в том, что я покинул больницу, недолечившись. Двух недель оказалось мало, а ведь раньше соскок удавался за десять дней.
Но это мелочи, я бы справился, если б не свалился с охуенной болью в спине. Думал, камни в почках. Никогда так больно не было, и я сорвался — вколол себе демерола, сраной погани. Две недели адской лечилки — и все коту в задницу. Но соскочить я намерен как никогда, даже если придется пройти курс лечения заново. На сей раз получится. Если не выйдет — значит, не завяжу вовсе…