Ты помнишь контору городской лотереи Моормана в начале Спуйстраат? Я проходил мимо одним дождливым утром, когда здесь за лотерейными билетами образовалась длинная очередь. В основном это были пожилые женщины и люди того типа, о которых нельзя определенно сказать, чем они занимаются и на что живут, но которым нужно много всего успеть сделать и потому они все время суетятся.
Эти люди, которые проявляют чрезмерный интерес к «сегодняшнему розыгрышу», если взглянуть на это поверхностно, у тебя и у меня способны вызвать лишь усмешку, поскольку мы равнодушны к разного рода лотереям.
Но эта небольшая группа – с выражением ожидания во всем их облике – тронула меня, и, пока я рисовал ее, начала приобретать для меня более значительный и глубокий смысл, нежели поначалу.
Эта сцена обретает большее значение, если взглянуть на нее через понятия бедности и денег. И это относится почти ко всем группам с фигурами. И порой приходится основательно подумать, что та или иная сцена означает. Нелепые иллюзорные представления о лотерее кажутся нам наивными, однако эта наивность приобретает серьезный смысл, когда ты задумываешься о том, что, восстав против страданий, пытаясь забыть о них, эти бедные души купят лотерейные билеты, заплатив за них деньги, которые они скупились потратить на обед, билеты, которые, как они представляют, могут стать их шансом на спасение.
Как бы то ни было, я должен сделать на этот сюжет большую акварель. Кроме того, я пишу и другую акварель – церковная скамья, которую я видел в небольшой церквушке в Геесте, куда ходят обитатели работного дома (здесь их называют очень выразительно: сироты-мужчины и сироты-женщины).
Каждый раз, когда я занят рисованием, я думаю о том, что нет ничего более приятного, чем рисовать.
Это часть церковных скамей – с головами людей на заднем плане.
Очевидно, что группа, черно-белый набросок с которой я посылаю тебе, являет собой великолепный пример колоризма: синие костюмы и коричневые жакеты, белые, черные, желтоватые брюки рабочих, полинявшие шали, выцветшие от времени пальто, белые чепчики и черные цилиндры, грязная уличная брусчатка и ботинки, контрастирующие с бледными или же обветренными лицами. Все это необходимо написать маслом или акварелью. И как бы то ни было, я буду работать над этим.
У нас стоит настоящая осенняя погода, дождливая и холодная, проникнутая настроением и особенно располагающая к написанию фигур, тон которых выделяется на фоне мокрых улиц и дорог, в которых отражается небо.
Пользуясь случаем, я начал работу над большой акварелью, изображающей людей, столпившихся перед конторой по продаже лотерейных билетов, а вскоре примусь еще за одну – с пустынным пляжем.
Я полностью согласен с твоим утверждением, что временами мы словно бы перестаем слышать природу, а природа словно бы перестает разговаривать с нами.
Из окна моей мастерской сейчас открывается великолепный вид. Городские башни, крыши и дымовые трубы выступают из темноты, словно мрачные очертания на фоне светлого горизонта. Но горизонт, однако, всего лишь широкая полоса, над которой нависает огромная туча, более плотная внизу; сверху она разодрана осенним ветром на крупные куски. Однако благодаря полоске света то тут, то там поблескивают мокрые крыши домов (этот блеск на рисунке можно обозначить легкими мазками телесного цвета). И хотя вся масса выдержана в одном тоне, можно отличить красную черепицу от шифера.
Среди всей этой сырости на переднем плане бежит, словно сверкающая лента, Схенквег. Листва тополей желтая, края канав и луга глубокого зеленого цвета, фигуры – черные.
Работа на открытом воздухе закончилась – это означает, что сидеть и работать на улице уже нельзя, так как очень холодно, так что мне придется перебираться на зимние квартиры.
Думаю, что вполне люблю зиму; это удивительное время года, когда можно регулярно работать. У меня есть некоторая надежда, что дела пойдут хорошо.
И как же прекрасно гулять по пустому пляжу и вглядываться в серо-зеленую даль моря с его белыми пенистыми гребнями волн, особенно когда ты чувствуешь внутреннее опустошение. Но если тебе нужно что-то поистине грандиозное, что-то бесконечное, что-то, в чем ты можешь узреть Бога, тебе не нужно идти далеко: думаю, я увидел нечто действительно глубокое, более бесконечное, более вечное, чем океан, в глазах ребенка, когда он просыпается по утрам, кричит от радости или улыбается, потому что солнце заглянуло к нему в колыбельку. Если есть на земле «отблеск небес», то, скорее всего, это дети.
Я говорил себе: то, что я должен сделать, очевидно – это должен быть лучший из моих рисунков. Итак, в промежутке между моим письмом об этом замысле и настоящим временем я кое-что новое сделал.
Прежде всего, это сеятель. Огромный, немолодой мужчина, высокий, темный силуэт которого дан на темного фоне. Вдалеке, на вересковой пустоши, – дом, с покрытой мхом крышей и кусок неба с жаворонком. Поза мужчины напоминает петушиную, лицо его чисто выбрито, нос крючковатый, скуластое, заостренное лицо, маленькие глаза и запавший рот. На длинных ногах ботинки.
Второй сеятель в выцветшем коротком жакете и брюках из бомбазина, так что его фигура выглядит бледным пятном на черном поле, огороженном рядом подстриженных ив.
Это иной тип, нежели первый сеятель. Подбородок этого мужчины окаймляет борода, плечи его широки; своей коренастой фигурой он напоминает буйвола; весь его внешний облик выдает в нем человека, работающего на земле. Если угодно, это скорее эскимосский тип – с узкими губами и широким носом.
Затем косарь на лугу с огромной косой в руках. На голове его коричневая шерстяная кепка; контуры этой фигуры даны на фоне ясного, голубого неба.
Следующий – один из тех субтильных, пожилых мужчин в коротком жакете и большом цилиндре, каких часто можно встретить здесь, в дюнах. Он катит домой тележку с торфом.
Все эти люди заняты каким-либо видом деятельности, и именно этот факт определил мой выбор в отношении сюжета. Тебе известно, как прекрасны люди, показанные во время отдыха, которых столь часто изображают живописцы. Их изображают значительно чаще, чем людей, занятых работой.
Да, заманчиво написать отдыхающего человека. Но передать движение значительно сложнее. По мнению большинства, отдыхающий человек значительно более «привлекателен», чем кто бы то ни было.
Но эта «привлекательность» не должна скрывать правду, а правда заключается в том, что в нашей жизни гораздо больше изнурительного труда, нежели отдыха. Это, как ты понимаешь, исключительно мое мнение; в своих работах я пытаюсь отражать правду.
Часть III. 1883
Ван Гог продолжал рисовать на протяжении всего 1883 года. Это этюды фигур, наброски уличных сцен в Гааге. Винсента продолжают занимать простые, скромные вещи и явления окружающей действительности. В это лето он увлечен созданием набросков крестьян, выкапывающих картофель и торф. И хотя Ван Гог пишет небольшое количество акварелей и картин маслом, все же главный его интерес концентрируется на рисунке, не в последнюю очередь по той причине, что занятия живописью требуют немалых средств на приобретение материала.
Винсент, испытывающий благоговейное чувство перед сельской жизнью, много ездит по загородным окрестностям. Высокая стоимость жизни в городе изнуряла его рассудок, а его семейная жизнь стремительно ухудшалась. Материальные проблемы, ссоры в семье усиливали нервозность и беспокойство Винсента.
В августе он написал письмо (№ 309), которое пролило свет на его мрачное внутреннее состояние: он задумывается о приближении смерти и принимает решение еще более работать на износ, даже в ущерб собственному здоровью. Это письмо является предвестием тяжелой душевной болезни Винсента, которая будет изнурять его в последние годы жизни точно так же, как и его неистовая преданность своему искусству.
Винсент разрывает отношения с Син и покидает Гаагу, чтобы обосноваться в провинции Дренте, где он намеревается основать нечто вроде художественной коммуны. И хотя художника бесконечно очаровывали суровые пейзажи Дренте, он быстро осознал бессмысленность своего утопического замысла. Здесь, в этом сумрачном месте, он проводит несколько месяцев в одиночестве и нужде. Материальные трудности усиливаются из-за перебоев с переводами, которые Винсент получал от Тео. Винсент раздумывает над переездом к младшему брату в Париж. Но после некоторых колебаний принимает решение о возвращении в дом к родителям, которые в то время жили в небольшом городке Нюэнен.
Обстановка в отчем доме по возвращении блудного сына сложилась напряженная, особенно после того, как туда приехала и Син. Несмотря на нерадушный прием со стороны отца и матери, Винсент прожил в их доме около двух лет.
Вечером, на закате, эффекты темных облаков с серебристыми линиями столь восхитительны, например, когда ты гуляешь вдоль Безуинденхаут [в Гааге] или вдоль леса. Ты будешь вспоминать о них не раз. Вид из окна моей мастерской тоже прекрасен или луга, где ты чувствуешь, что весна прошла и теперь нечто благоуханное разлито в воздухе.
Ты видишь, пусть и незаконченные и несовершенные, сцены из уличной жизни, каким я представляю Геест [в Гааге] и т. п. или Еврейский квартал [в Амстердаме]. Этот набросок возник не случайно. Я могу нарисовать все сцены, которые вижу, на этом же уровне и в этом же тонально-цветовом сочетании. Если ты сравнишь этот лист с литографиями и рисунками голов, которые я присылал тебе этой зимой, то ясно увидишь, чего я стремился добиться, учитывая предыдущие неудачи.