Я полон больших надежд, что таким образом достигну прогресса в цвете [работая над несколькими этюдами]. Мне кажется, что мои последние изображения значительно увереннее и звучнее по цвету. Как, например, несколько из них, которые я писал недавно под дождем, с фигурой человека на мокрой, размытой дороге; я уверен, что в них я точно выразил настроение.
Все эти этюды – мои впечатления от здешних пейзажей. Не хочу сказать, что, мол, очень хорошо, что они временами появляются в письмах к тебе, потому как я все еще сталкиваюсь с разного рода техническими сложностями. Но в них все же что-то да есть – например, очертания города вечером, на закате или тропинка с ветряными мельницами.
Определенное чувство цвета бурлит во мне в эти дни, пока я занимаюсь живописью, значительно более сильное и совсем не такое, что у меня было до сих пор.
Я часто пробовал писать менее сухо, но каждый раз у меня выходило одно и то же. Но в эти дни из-за небольшой физической слабости я не в состоянии работать, используя мой обычный метод, и это мне скорее помогает, чем мешает. Сейчас я позволил себе немного передохнуть и, вместо того чтобы пристально смотреть на вещи и анализировать, как они могут соединяться в целое, смотрю на окружающий мир словно бы прищуренными глазами и воспринимаю их как цветовые, контрастирующие друг с другом пятна.
Мне любопытно, как это будет продолжаться и во что разовьется. Временами я удивлялся, почему я не такой сильный колорист, ведь при моем темпераменте я должен быть таковым, но это качество все еще развито во мне слабо.
Подчас я очень переживал, что не добился значительного прогресса в цвете, но теперь снова обрел надежду. Мы увидим, во что это выльется.
Что я еще хочу сказать, так это то, что, например, в последних моих этюдах, присутствует нечто таинственное, что неизбежно возникает, если смотреть на природу, с прищуренными глазами; в результате все, что ты видишь вокруг, преобразуется в простые цветовые формы. Время покажет, но в настоящий момент я вижу в своих самых разных этюдах что-то отличное по цвету и тону от того, что было раньше.
По настроению и без каких-либо на то особых причин, хочу добавить несколько слов о размышлениях, которые занимают меня в последнее время.
Я поздно начал как художник, но проблема не только в этом: я, возможно, не могу рассчитывать на долгую жизнь.
Когда я думаю об этом с твердым спокойствием, исключительно лишь для того, чтоб оценить свои возможности и строить планы на ближайшее время, осознаю, что природой вещей так заведено, что я не могу быть уверен в том, что проживу долго.
Если сравнить себя с разными людьми, судьбы которых известны, с теми, у кого с нами есть нечто общее, можно сделать предположения, не лишенные оснований. Итак, о промежутке времени, который есть у меня еще впереди и во время которого я смогу еще работать, мне следует принять тот факт, что мое физическое самочувствие сможет находиться в хорошем состоянии в течение некоторого количества лет – скажем, от шести до десяти. Нужно набраться смелости принять этот факт, тем более что в настоящее время со здоровьем у меня далеко не все хорошо.
Если ты изнашиваешь себя в эти годы, то едва ли переступишь порог сорокалетия. Если же ты сохраняешь себя, переживая при этом удары судьбы, которые неизбежны, справляясь более или менее с физическими трудностями, в этом случае есть надежда прожить отрезок от сорока до пятидесяти лет и вступить в новый этап своей жизни.
Но расчет об этом в настоящее время не стоит на повестке дня, хотя планы на ближайшие пять-десять лет существуют, и о них я говорил выше. Мой план: не щадить себя, не щадить душевных и физических сил – в сущности мне безразлично, сколько я проживу. Кроме того, я не могу оценить мое физическое состояние так, как это смог бы сделать, скажем, врач.
Так что я буду хранить это безразличие и знаю только одно: в течение нескольких лет я должен завершить определенную работу. Мне не стоит спешить, потому как в спешке нет будущего, – но невозмутимо и хладнокровно продолжать мою работу систематически и сконцентрированно, насколько это возможно. Мир заботит меня лишь в том отношении, что я в долгу перед ним, потому что я тридцать лет жил на этой земле, и потому мне хочется оставить что-то в память о себе в виде рисунков и картин, созданных не в угоду какому-либо движению, но ради того, чтобы выразить искреннее человеческое чувство. Таким образом, моя цель – работа, а когда ты концентрируешься на одной мысли, начинаешь проще смотреть на то, что ты делаешь или не делаешь, ты не следуешь по пути к хаосу, а подчиняешь все одной-единственной цели.
Только что получил твое письмо, вернувшись с дюн, что расположены за Лоосдёйненом, вернулся насквозь промокший, потому что я работал под дождем около трех часов подряд в том месте, где все – сплошной Рёйсдаль, Добиньи или Жюль Дюпре. Там я написал сегодня этюды больших, изогнутых, обдуваемых ветром деревьев, а также ферму после дождя. Все вокруг уже окрасилось в бронзовый цвет, все, что ты можешь видеть вокруг себя только в это время года, эти виды – словно полотна Дюпре, они настолько прекрасны, что навсегда останутся в твоем воображении.
Из окна поезда я наблюдал великолепные уголки Велюве, но когда мы приехали, уже совсем стемнело, так что я чего-то просто не мог разглядеть.
Сейчас я нахожусь в огромном зале местной таверны, какие во множестве существуют в Брабанте, где женщины тут же, склонив над корзинами свои хрупкие тела, чистят картофель.
С собой я привез совсем немного краски, но сколько-то все же есть, а посему я как можно быстрее хочу приняться за работу. Я обнаружил, что палитра в Велюве необычайно богата и насыщенна.
Сейчас, когда я здесь уже несколько дней и успел осмотреть окрестности, хочу рассказать тебе об этом крае, где планирую завершить свое путешествие.
К письму прилагаю набросок моего первого сделанного здесь этюда – это хижина, расположенная в вересковой пустоши, полностью построенная из деревянных кольев и дерна. Я побывал в шести хижинах, подобных этой, и позднее буду писать их по памяти.
Что представляют собой эти хижины, когда сгущаются сумерки или же когда солнце полностью садится, я не могу описать словами, а потому напомню тебе полотно Жюля Дюпре, которое, вроде, принадлежит Месдагу, на нем изображены два домика с крышами, покрытыми мхом, которые контрастируют с туманным ночным небом.
Здесь я уже видел, пока гулял, несколько величественных фигур – они поразили меня своей суровостью. Женская грудь, например, в этих краях хранит отпечаток тяжелого труда, но отнюдь не сладострастия; и временами, когда ты встречаешь этих несчастных созданий, старых или больных, в тебе пробуждаются два чувства одновременно – жалость и почтение. И все же эти печальные виды, которые тебя окружают здесь, наполнены внутренней силой, как на рисунках Милле. К счастью, мужчины здесь носят короткие брюки, из-под которых видны их крепкие щиколотки, что придает их движениям особую выразительность.
Вчера я обнаружил самое необычное церковное кладбище из всех, что я видел когда-либо; представь: то тут, то там пучки кустарника и изгородь из близко посаженных друг к другу сосен, так что можно подумать, что это обычный еловый лес. И тем не менее в этот лес существует вход – короткая тропинка, которая ведет к множеству могил, покрытых дерном и заросших кустарником, над многими из них белые надгробия с именами усопших. Отправляю тебе набросок с этюда, который я сделал там.
На прошедшей неделе я побывал на торфяных пустошах – поразительные места! И чем дольше я там находился, тем прекраснее они мне казались. Сначала я хотел остаться в этих местах и работать там. Для того чтобы написать эти места, требуется незаурядная идея для этюда, и только тщательным образом продуманная работа позволит мне выразить правильное понимание этого края с его суровой, аскетичной сутью. Здесь я увидел восхитительные типы – это люди серьезные и безмолвные, в природе которых заключено благородство, достоинство; люди, которые мужественно и терпеливо выполняют свою тяжелую работу.
Пишу тебе из глухого уголка Дренте, где я очутился после длительного путешествия на барже, буксируемой через торфяные пустоши.
Трудно описать тебе этот край, как он того заслуживает, ибо не могу подобрать подобающих слов. Но представь только берега, как на картинах Мишеля или Руссо, Ван Гойена или Конинка.
Плоская равнина, или полосы разных цветов, сужающихся к линии горизонта, то тут, то там лачуги, покрытые дерном и небольшие фермы, несколько чахлых березок, тополей или дубков и повсюду груды торфа. Временами мы проплывали мимо барж, груженных брикетами торфа и ирисами, растущими на болотах.
То тут, то там тощие коровы нежной окраски, часто овцы и свиньи. Человеческие типы, которые встречаются здесь, на этом плоском пространстве, обладают характером крупного масштаба, а подчас и удивительным очарованием. Я нарисовал на барже миниатюрную женщину с черной повязкой вокруг ее шляпы, заколотой брошью, – эта женщина носит траур, а потом еще нарисовал мать с ребенком, на ее голове – пурпурный шарф. Здесь также можно встретить толпы людей, которых часто встретишь в Остаде, с лицами, напоминающими свиные рыла или коровьи морды. Но именно сейчас передо мной лица, похожие на лилии, растущие среди колючек.
Я безмерно счастлив, что побывал здесь, и до сих пор переполнен тем, что увидел. Этим вечером торфяные пустоши были особенно прекрасны. В одном из альбомов Бозеля есть работа Добиньи, которая всецело отражает этот эффект. Небо невыразимо нежного лавандово-белого на котором нет перистых облаков, потому что они словно бы устремлены друг к другу, чтобы соединившись в целое, покрыть собою полностью все небо. То тут, то там в них видимы оттенки лилового, серого и белого; сквозь расщелины в облаках пробивается голубой. На горизонте – яркая полоска красного, а под ней темнеет пространство коричневого вереска, а напротив светящейся красной полосы – множество домиков с низкими крышами. Вечером в вересковых пустошах возникают эффекты, которые англичане называют «необъяснимыми», «таинственными». Мельницы, словно бы сошедшие со страниц романа о Дон Кихоте, странные фигуры раздвижных мостов, причудливые силуэты которых прорисовываются на небе, рисунок которого находится в постоянном движении. Вечером любая деревня, подобная этой, где светящиеся окна домов отражаются в каналах, лужах и прудах, кажется невероятно радостной.