В семь часов утра я сидел перед чем-то впечатляющим – выстриженным, шаром куста кедра или кипариса, растущим посреди травы. Ты уже знаком с этим шаром, ведь у тебя уже есть этюд этого сада. Также вкладываю в письмо набросок с моего хоста, оно снова размером в 30.
Куст зеленый, с небольшим количеством бронзы и других оттенков. Трава очень и очень зеленая, лимонный веронез; небо очень и очень синее.
Ряд кустов на заднем плане – исключительно олеандры, буйно и неистово растущие, эти адские деревья напоминают больных атаксией. Олеандры сплошь усыпаны цветами, местами увядшими, листва их постоянно обновляется за счет многочисленных молодых побегов.
Кладбищенский кипарис, совершенно черный, возвышается над олеандрами, по розовой тропинке идут маленькие цветные фигурки.
Я начинаю лучше понимать красоту местных женщин, и снова и снова думаю о Монтичелли.
Цвет здесь играет невероятную роль в женской красоте. Я не имею в виду, что у этих женщин некрасивые фигуры, но отнюдь не в этом их главная прелесть. Она кроется в общем виде их яркой одежды, которую они носят совершенно по-особенному, а также скорее в тоне их тела, нежели в самом теле. Но не так-то просто выразить на холсте то, что я в них вижу. Я уверен лишь в том, что, оставшись здесь, я добьюсь прогресса. Но чтобы передавать подлинное чувство юга, недостаточно просто технических навыков. Нужно всматриваться в вещи на протяжении долгого времени, это поможет тебе развить это чувство, глубже понять суть вещей. Я никогда не думал, живя в Париже, что когда-нибудь пойму, насколько правдивы Монтичелли и Делакруа. И только сейчас, когда я здесь уже несколько месяцев, я осознал, что они ничего не выдумывали. И я думаю, через год ты снова увидишь мои те же самые сюжеты – сады, сжатые поля, – но это будет совсем иной колорит и, более того, совершенно иной подход.
Я получаю невероятное наслаждение от того, что пишу прямо на месте, ночью. Как-то раз, в одну из таких ночей, я сделал рисунок, а потом написал с него этюд уже днем. Но все же считаю, что лучше писать непосредственно на месте. Правда, конечно, в темноте я могу перепутать синий с зеленым, лилово-голубой с лилово-розовым, потому что не так-то это просто – различать в темноте цвета и оттенки. Но такой способ – единственная возможность уйти от привычного изображения ночи с ничтожным, бледно-беловатым светом, когда только свет свечи распространяет желтый и оранжевый оттенки.
Чем более старым, омерзительным для себя и окружающих, чем более больным и бедным я становлюсь, тем более я хочу вернуть себе самого себя прежнего с помощью вибрирующего, хорошо организованного, лучащегося колорита.
Драгоценные камни тоже могут быть старыми, утратившими былую красоту, пока не огранишь их правильно. И организация цветов и оттенков на холсте, когда контраст между ними заставляет их вибрировать и взаимно усиливать другу друга, этот метод сродни тому, как ювелир ограняет камни или портной придумывает детали костюма.
Виноградники, которые я только что написал, зеленые, пурпурные, желтые с фиолетовыми гроздьями и черно-оранжевыми стволами.
На горизонте несколько серо-голубых ив, вдалеке давильня с красной крышей и лиловый силуэт городка.
Внутри виноградника небольшие фигурки дам с красными зонтиками и других людей с тачкой, занятых сбором винограда.
Над всей этой картиной синее – небо, на переднем плане – серый песок. Этот холст – парный к тому, на котором я написал сад с круглым кустом и олеандрами.
День ото дня природа здесь становится все богаче. Когда начнется листопад – я не знаю, случится ли это в начале ноября, как и у нас, или в другое время – и когда деревья сплошь станут желтыми, это будет удивительное зрелище на синем фоне неба.
Сделал новую работу, холст размером в 30, «Осенний сад» – два высоких бутылочно-зеленых кипариса, три маленьких каштана с табачно-коричневой и оранжевой листвой. Небольшое тисовое дерево с бледно-лимонной листвой и фиолетовым стволом, два кустика, покрытых кроваво-красными и ало-пурпурными листьями.
Кусочек песка, кусочек травы и кусочек синего неба.
Я дал себе клятву не работать, но каждый день, когда выхожу из дому и вижу вокруг такую красоту, у меня возникает желание передать ее на холсте.
Начинается листопад, деревья желтеют прямо на глазах, желтый цвет усиливается с каждым днем.
Это, в конце концов, так же прекрасно, как цветение садов.
Работаю над большим холстом с оврагом, сюжет очень похож на тот, что в этюде с желтым деревом, подаренном вами: две исключительно огромные массивные скалы, между ними протекает узенький ручеек, третья скала замыкает овраг.
Такие сюжеты проникнуты прекрасной меланхолией, кроме того, истинное наслаждение – писать в таких диких местах, как это, где мольберт можно установить между камнями и где ветер не взрывает все вокруг.
Только что написал зеленые и красные экипажи во дворе гостиницы. Посмотри, что думаешь. Наброски, сделанные с этого этюда дадут тебе общее представление о композиции: очень простой серый песчаный передний план, задний план тоже очень прост – с желтыми и розовыми стенами, зелеными ставнями на них и клочком голубого неба. Оба экипажа очень ярко окрашены – в зеленый и красный, колеса желтые, черные, голубые, оранжевые. Снова размер холста – 30. Я писал это в манере Монтичелли, густо наложив краску. У тебя когда-то была одна очень красивая картина Клода Моне с четырьмя лодками на берегу. Что ж, здесь у меня экипажи, но композиция подобная.
А теперь представь огромную сине-зеленую сосну, раскинувшую над очень зеленой лужайкой и песком с пятнами света и тени горизонтально расположенные ветки.
Эта очень простая полоска сада, которую вдали оживляют клумбы с оранжевыми геранями, расположенные под черными ветвями.
Пара влюбленных в тени большого дерева; размер холста 30.
Затем два других холста размером в 30 – Тринкентайльский мост и еще один, под которым проходит железная дорога.
Колорит этого холста в чем-то как у Йоханнеса Босбума.
Тринкентайльский мост со всеми его ступенями изображен пасмурным утром: камни, асфальт, проезжая часть серые, небо – бледно-голубое, несколько небольших ярких фигурок, кажущихся чахлыми деревья с желтой листвой. В этой картине я использовал серую краску, разложенную на оттенки, и еще два ярких цвета.
Наконец-то посылаю тебе небольшой набросок, который даст тебе представление о направлении моей работы. Потому сегодня я снова вернулся к этому. Мои глаза все еще болят, но в моей голове возникла идея, и вот ее набросок. Снова размер холста 30. На этот раз это просто моя спальня. Но с помощью колорита хочу показать ее суть, я предельно упростил предметы, придав им таким образом больше стиля, чтобы они передавали ощущение отдыха и сна вообще. Фактически при взгляде на эту картину у зрителя в мыслях или воображении должно возникать чувство умиротворения.
Стены бледно-фиолетовые. Плитки на полу красные. Деревянная кровать и стулья желтые, как сливочное масло. Простыня и подушки очень светлого лимонно-зеленого цвета.
Одеяло ало-красное. Окно зеленое.
Умывальник оранжевый, таз голубой.
Двери лиловые.
И это все – ничего больше нет в этой комнате с закрытыми ставнями на окнах.
Массивность мебели также выражает идею незыблемого покоя. Портреты на стене и зеркало, полотенце и кое-что из одежды.
Рама к картине – поскольку белого цвета в ней вообще нет – должна быть белой.
Кстати, это полотно – мой реванш за отдых, который мне пришлось взять.
Я буду работать над ним снова весь завтрашний день, но ты уже сейчас можешь видеть, насколько проста его концепция. Тени, отбрасываемые предметами, отсутствуют, цвет наложен плоскостно, как на японских гравюрах.
Это полотно станет контрастирующим, например, к «Тарасконскому дилижансу» и «Ночному кафе».
Снова, как деталь декора, написал на холстах размером в 30 интерьер моей спальни с деревянной мебелью, которую ты уже видел. Я получил истинное наслаждение, пока писал этот плоский интерьер, по простоте достойный Сёра, плоские оттенки, но грубо нанесенные на пастозно наложенную краску. Стены бледно-лиловые, пол с выбоинами бледно-красный, стулья и кровать – желтый хром, подушка и простыни очень бледного лимонно-зеленого цвета, покрывало кроваво-красное, умывальник оранжевый, на нем голубой таз, окно зеленое. Используя эти краски, я хотел выразить чувство абсолютного покоя, здесь совсем нет белого, за исключением небольшой ноты в бликах на зеркале в черной рамке (чтобы ввести четвертую пару дополнительных оттенков в это изображение).
Моя спальня – нечто, похожее на натюрморт из парижских новелл с их желтым, розовым и зеленым, если ты помнишь. Но исполнение, мне думается, значительно мощнее и проще.
Нет точечных мазков, нет штриховки, ничего – только гармоничные плоские оттенки.
Высылаю тебе беглый набросок с моей последней картины – ряд зеленых кипарисов на фоне розового неба с бледно-лимонным месяцем. Пустырь на переднем плане, песок и несколько чертополохов. Влюбленные – мужчина в бледно-голубом и желтой шляпе и женщина в розовом корсаже и черной юбке.