Но вернувшись туда, в одну из ночей [в ночное кафе] я застал небольшую группу людей – сутенера и проститутку, они мирились после ссоры. Женщина притворялась безразличной и была груба, мужчина пытался задобрить ее. Я принялся писать эту сцену для тебя по памяти на небольшом холсте размером в 4 или 6.
Я безжалостно уничтожил один большой холст – «Христос с ангелом в Гефсиманском саду» – и другой, изображающий поэта и звездное небо, несмотря на цвет, который был верным, но я не изучил предварительно форму, используя модель, что просто необходимо для таких работ, как эти. Если этюд, который я тебе посылаю вместо этих двух, тебе не понравится, ты все-таки присмотрись к нему какое-то время. Я дьявольски измучился, работая над ним во время изматывающего мистраля (так же как этюд в красном и зеленом). Что же, несмотря на то что он сделан не так, как «Старая мельница», он выражает более тонкое и интимное чувство. Ты видишь, это во всяком случае вовсе не импрессионизм; что ж, это ничего не значит. Я делаю, что делаю, полностью отдаваясь натуре и не задумываясь о том или ином. Не стоит говорить о том, что если ты предпочтешь какой-нибудь этюд из этой посылки «Разгрузке баржи», возьми его себе и сотри мое посвящение со второго, если кто-нибудь захочет взять его. Но, думаю, «Разгрузка баржи» тебе понравится, если ты какое-то время будешь всматриваться в него.
Работать без модели я не могу. Я не говорю, что я пренебрегаю натурой, трансформируя этюд в картину, продумываю сочетание красок, преувеличиваю или упрощаю; но я боюсь отойти от того, что возможно и что является правдой, если дело речь идет о форме.
Позднее, после еще десяти лет учения, возможно, я смогу точно воспроизводить форму; но, по правде говоря, я столь мало думаю о том, что возможно и о том, что реально существует, что у меня совсем мало желания и смелости заниматься поисками идеала, который является результатом моих абстрактных исследований.
Другим, видимо, яснее представляется то, к чему они приходят в результате абстрактных исследований, и ты, определенно как и Гоген, можете быть среди их числа… и, возможно, я буду среди них, когда постарею.
Тем временем есть натура, которую я поглощаю. Я преувеличиваю, иногда изменяю сюжет. Однако я не выдумываю всю картину целиком – напротив, я нахожу ее уже готовой в самой природе, откуда ее нужно всего лишь извлечь.
Конечно, зима сейчас здесь слишком холодная, хотя все же временами случаются погожие деньки. Но я вполне могу работать, оставшись дома. Работа у горящего очага не раздражает меня, а вот холод, как ты знаешь, совершенно меня не устраивает. Я испортил тот кусок холста, на котором пытался написать сад в Нюэнене, и сделал вывод, что мне придется попрактиковаться, прежде чем у меня будет получаться работать по памяти. Но я также написал групповой портрет целой семьи, семьи почтальона, которого я уже писал – муж с женой, младенец и маленький мальчик, их старший шестнадцатилетний брат; все они представляют собой очень яркие и выраженные типы, очень французские, хотя на картине они немного похожи на русских. Размер холста – 15.
Думаю, тебе понравятся падающие листья, которые я написал. Лиловые стволы тополей перерезаны рамой в том месте, где начинается листва. Эти деревья, похожие на колонны, окружают аллею с лилово-голубыми римскими гробницами. Земля покрыта толстым слоем оранжевых и желтых опавших листьев. И, словно снежинки, листья продолжают падать.
В аллее маленькие черные фигурки влюбленных. В верхней части картины очень зеленый луг, неба нет или почти нет.
На втором холсте та же аллея, но со стариком и толстой, круглой, словно шар, женщиной.
В воскресенье, если бы ты был с нами, ты бы мог увидеть красный виноградник – абсолютно красный, как вино. Если отойти на расстояние, он становится желтым, над виноградником зеленое небо с солнцем, земля, фиолетовая после дождя, кое-где с желтыми отсветами заходящего солнца.
Я только что начал писать по памяти сад в Эттене, чтобы украсить этой картиной мою спальню. Холст достаточно большого размера. Вот цвета этой картины: более молодая из двух женщин, которые прогуливаются по саду, одета в зеленое платье, на плечах у нее оранжевая клетчатая шаль, в руках красный зонтик; пожилая женщина в фиолетово-синей шали, почти черной. Но ветка георгинов, небольшое количество лимонно-желтого, смешение розовых и белых красок создают по отношению к этой мрачной фигуре буквально взрыв цвета. За женщинами несколько кедров и кипарисов. За кипарисами можно рассмотреть участок с бледно-зеленой и красной капустой, окаймленный белыми цветами. Песчаная тропинка оранжевого цвета, насыщенно-зеленая листва ярко-алых гераней, растущих на двух клумбах. В центральной части сада девушка в голубом платье ухаживает за деревьями, покрытыми сонмом белых, розовых, желтых и красных цветов. Там есть мы – я знаю, это вряд ли можно назвать истинным правдоподобием, но для меня это прежде всего выражение поэтического характера места, его особенных черт, то, каким я его чувствую. Но давай предположим, что эти две женщины на прогулке – ты и мама, пусть даже внешнее сходство отсутствует вообще, но колорит подобран мною нарочито: мрачный фиолетовый цвет шали и болезненно-лимонные пятна георгинов – это то, как я ощущаю личность нашей мамы.
Фигура в оранжево-зеленой клетчатой шали напротив мрачно-зеленого кипариса, с которым контрастирует красный цвет зонтика, это ты, и по самому типу здесь напоминаешь мне героиню из диккенсовского романа.
Я также изобразил женщину, читающую книгу, – с густыми черными волосами, в зеленом корсаже с пурпурно-красными рукавами и в черной юбке. Задний план полностью желтый, с полками, уставленными книгами. В руках женщина держит книгу желтого цвета.
Гоген в один из дней сказал мне, что он видел у Клода Моне картину с подсолнечниками в большой японской вазе, но ему больше нравятся мои подсолнечники. Я не разделяю такое мнение, но все же уверен, что добился значительных улучшений в работе.
Если годам к сорока я сделаю композицию с фигурами, как те цветы, о которых говорил Гоген, я смогу встать в один ряд как равный с теми, кто имеет отношение к миру искусства. Так что – настойчивость!
А пока хочу сказать тебе, что мои два этюда, которые я сделал, довольно странны.
Холсты размером в 30. Стул с совершенно желтым соломенным сидением на красном плиточном полу напротив стены (при дневном освещении).
Затем кресло Гогена в зеленом и красном, ночной этюд, пол и стены также красные и зеленые, на кресле две книги и свеча. Я написал его пастозно на парусине.
Думаю, Гогена немного разочаровал славный городок Арль, маленький желтый домик, где мы работаем, и особенно я.
И действительно, здесь много серьезных проблем, которые приходится преодолевать как ему, так и мне.
Но эти трудности скорее заключены внутри нас, а не в чем-либо еще.
Часть VI. 1889
Ван Гог быстро оправился после скандального инцидента с отрезанным ухом. Он покинул лечебницу уже в январе 1889 года, хотя местные жители обратились с просьбой к руководству больницы, чтобы их буйного соседа не выпускали до февраля. Несмотря на потрясения, Винсент продолжил работать – он создал несколько копий своих «Подсолнухов» и натюрморты.
После целого ряда приступов эпилепсии художник принимает решение лечь в больницу для душевнобольных неподалеку от Сен-Реми. Вскоре после бракосочетания Тео (на котором старший из братьев не присутствовал) Винсент становится пациентом лечебницы в Сент-Поль-де-Мозоль.
В Сен-Реми Ван Гог продолжает писать, и теперь в его палитре преобладают темные, землистые оттенки, словно бы в противоположность светящемуся желтому цвету, который художник избрал в качестве основного, когда жил в Арле. При этом мазки Ван Гога становятся более свободными, уверенными, и его живопись обретает то высокое качество, которое признано уникальным свойством искусства Ван Гога.
На территории лечебницы и в ее окрестностях он нашел множество объектов для рисунков и этюдов. Несмотря на дискомфорт, который Ван Гог испытывал, живя бок о бок с психически больными людьми, а также на очередной приступ, случившийся у него в июле, Винсент создает здесь свои самые знаменитые работы, в их числе «Звездная ночь» и наполненные экспрессией изображения кипарисов, пшеничного поля, оливковой рощи.
Здесь он начинает работу над серией с использованием оттисков с картин Милле, Делакруа, Рембрандта. Все эти копии с холстов живописцев, которые были для Винсента идолами в искусстве, являются не копиями, а мощнейшей интерпретацией, которые сами по себе принадлежат к числу в высшей степени оригинальных произведений. Сам Ван Гог называл их «переводами». В октябре некоторые работы художника были представлены на выставке в Париже, где получили положительные отзывы критиков и коллег.
Несмотря на столь многообещающее событие, несмотря на увещевания Тео, Винсент все более погружался в мрачные мысли и ностальгию по северу, где родился и вырос. Он по-прежнему работал «словно одержимый», как однажды выразился Тео, и в конце декабря был сражен новым приступом.
Когда я выйду отсюда, смогу снова вернуться к нормальной работе, скоро установится прекрасная погода, и я начну писать сады в цвету снова.
Я снова начал работать, и уже сделал три этюда в мастерской плюс портрет доктора Рея[6], который подарил ему в благодарность за заботу.