— Похоже вы совсем осоловели, Кирилл Алексеевич, — на плечо опускается рука.
— Сидите, сидите, господа. Без чинопочитаний, — успокаивает людей капитан первого ранга Кожин. — Я без дела зашел. Хочу посмотреть на тех, кому моряки жизнью обязаны.
— Не стесняйтесь, присаживайтесь, Евгений Павлович, — один из унтеров мигом отодвигает стул.
— Спасибо, Ефим Власьевич. Я лучше стоя.
Командир авианосца подошел к раздаче, вытащил початую бутылку и набулькал себе с полстакана.
— Господа, помянем наших соратников, тех, кто не вернулся на корабль и уже не вернется домой. Помолимся за их души, чистым сердцем простим все что не успели и попросим прощения у их родных и близких за то, что не уберегли.
Шорох одежды, грохот стульев. Люди поднялись на ноги. Все взгляды обращены на Кожина.
— Простите. Райской обители, мои друзья, — с этими словами Евгений Павлович залпом выпил вино.
По пути к выходу Кожин опять остановился у Никифорова.
— Идем на Тринидад, пополняем танки и прямиком на Балтику. Не вешай нос, племянник. Через час объявлю по громкой всему экипажу.
Лицо Кирилла расплылось в широкой улыбке. На Балтику. Там ждут. Там бабушка с дедушкой. С ними сестренка, маленькая Юля. В Петербурге живет Инга. Никто не знает, на какой завод встанет ремонтироваться «Выборг», но увольнения обязательно будут. Иначе и представить себе невозможно.
Капитан первого ранга Кожин не обманул. Командир сам по трансляции поздравил экипаж с победой, поблагодарил людей за службу, вспомнил погибших, пожелал скорейшего выздоровления раненным, и только в конце добавил, что идем в Россию. Естественно, маршрут, промежуточные порты остаются секретом.
На баке Сергей Оболенский раскуривает папиросу. Взгляд штабс-капитана отрешенный, выражение лица задумчивое. Собравшиеся на перекур моряки держались поодаль. Больше летчиков не наблюдалось. Нет, из-за шпиля поднялся унтер-офицер Тарасов, приветственно махнул своему командиру звена.
— Я думал ты в столовой с гитарой, — Кирилл присел на киповую планку рядом с командиром 2-й эскадрильи.
— Знаешь, душно там. Грудь давит. Не могу в низах находиться. На палубу, на чистый воздух под звезды тянет.
Кирилл согласно кивнул и закурил. На небе действительно яркие тропические звезды. Ночь в этих широтах наступает быстро, нет привычных европейцам долгих сумерек. Поблизости от офицеров пристроился Паша Тарасов. Унтер видимо уже покурил, потому спокойно сидел на якорной цепи и глядел на море поверх фальшборта.
— Кирилл Алексеевич, ты утром не хотел ни в кого стрелять, а смотрю на твоем «Сапсане» новые молнии рисуют.
— На твоем тоже, Сергей Павлович, — парируя следующий вопрос Кирилл пояснил. — Не хочется, но приходится успевать первым.
— Верно. Мы стреляем, чтоб не выстрелили в нас, а они стреляют, чтоб не выстрелили в них. Круговорот стали под облаками.
Сергей Оболенский тщательно загасил окурок в ящике с песком.
— Я все пытаюсь найти ответ на вопрос: зачем мы воюем?
— Никто не знает. Помнишь: «Сначала было слово»? Так вот, вторым оказалось слово «война». Все всегда воевали, все попытки установить прочный мир с блеском провалились.
— Я не об этом. Не путай, Кирилл Алексеевич, — поморщился Оболенский. — Я прекрасно понимаю, тогда в 40-м мы атаковали англичан чтоб они не перекрыли нам проливы, чтоб не выбили по одиночке наших союзников, чтоб не душили нас торговой блокадой. Но смотри, Англия давно пала, король Георг склонился перед царем Алексеем, признал все наши права и территории, выплачивает контрибуцию, а мы до сих пор воюем. Почему так? Почему нас занесло в эти моря, на острова, которые все равно придется возвращать французам и англичанам? Что мы здесь забыли, соратник?
— Знаешь, Сергей Павлович, хороший вопрос, — Никифоров задумался. — Насколько я помню, войну нам объявили янки, хотя царь прямо заявлял, что дальше Европы не пойдет, нас все устраивает, претензий к Штатам у нас нет. Не знаю, правильно, или нет, в университете не учился, после ремесленного училища сразу в летную школу пошел.
— Я думаю, мы воюем именно здесь, бомбим Эспаньолу и Ямайку, штурмуем Панаму, перекрываем базами Атлантику, чтоб нам не пришлось драться там. Чтоб не пришлось защищать Романов-на-Мурмане, прикрывать линкоры в Датских проливах, чтоб не сбрасывать в море плацдармы на Галиполи и перекрывать минами Дарданеллы, чтоб не пришлось сбивать врага в небе над Петербургом.
— Тоже так думаю, командир, — заметил Тарасов. — Защищаться всегда лучше не на своей земле. Земля то защитит, да ей самой достанется.
— У нас всех в России родные остались, друзья, хорошие соседи. Я не хочу, чтоб им на головы падали бомбы. Я не хочу, чтоб у нас вводили карточки, как в Германии, чтоб люди в моей стране голодали. Наоборот, я хочу вернуться домой и видеть открытые довольные рожи, я хочу слышать счастливый детский смех, знать, что соседу в очередной раз повысили жалование, соседские мальчишки в которыми я играл в отрочестве завели свое дело, переженились, дети сытые и обутые. Вот за это я дерусь. За свою страну, своих соседей. И за себя, конечно, — тихо добавил Кирилл.
— Читал в газетах, царь отдал немцам половину акций Суэцкого канала, — Тарасов хитро прищурился. — Думаю будет справедливо, когда немцы нам отдадут половину Панамского канала.
— Наверное, это так, господа. Несгибаемый Алексей своего не упустит, своих не оставит.
— Все правильно. Только знаете, мне советовали… — Кирилл сдержался на полуслове. Есть вещи, которые не стоит говорить даже лучшим друзьям. Никто пока не должен знать, что после войны Кирилл Никифоров собирается подавать в отставку. Рано. Нельзя. И дело здесь не в карьере, а в доверии. В последнее время слишком утончилась грань между своими и «не чужими», скажем так. Очень легко перейти в другую категорию и не заметить.
Глава 17Санкт-Петербург
28 августа 1942. Князь Дмитрий
— У меня хорошее отношение к вашему отцу, но я ничего не знаю о вас, — Дмитрий смотрел на сидевшего напротив в свободной позе мужчину.
— Мне дали поручение получить ваши советы, Дмитрий Александрович. Наш известный родственник настойчиво рекомендовал не пропускать ни единого слова, мотать на ус и стать вашим другом. В противном случае, — молодой, человек развел руками.
— И что же в противном случае?
— Император найдет другого короля.
— Хорошее начало. У вас есть шанс, — князь довольно откинулся на спинку кресла и заложил руки за голову.
— У вас усов нет, мотать не на что.
— Увы, отращивал по молодости, потом сбрил.
Собеседник Дмитрию импонировал. Все же родной кузен по маме. К сожалению, молод, однако этот недостаток быстро проходит. Другое дело, ничем серьезным не отмечен, это не фатально, но плохо. Поднимать досье князю не требовалось, несмотря на катастрофическую занятость он отслеживал успехи и некоторые жизненные перипетии родни. Увы, слишком многочисленной.
— Дмитрий Александрович, император в личной беседе сказал, что мое избрание королём Ливана зависит от вашего решения. Поверьте, я не гонюсь за короной, сам только недавно узнал о существовании этой страны. Если вы найдете лучшего, я не обижусь, приму любой ваш совет и любое решение.
— Георгий Михайлович, за вас просил ваш папа. Буду откровенным, дяде не нравится ваше легкое отношение к жизни. В то же время, император заметил в вас некоторый потенциал. Сразу предупреждаю, Ближний Восток такое веселое и интересное место, что наши худшие, дичайшие окраины покажутся вам центром цивилизации и чертогами Фемиды. Если что-то пойдет нехорошо, замена короля делается быстро. Для местных привычное житейское дело. Так что постарайтесь поставить дело так, чтоб подданным не пришлось задумываться о замене Романова на местного канака с родословной от самого Мухаммеда.
— Понял вас. Дмитрий Александрович, у меня есть опыт командования ротой, подвизался по линии министерства Промышленности и Торговли. Понимаю, этого мало.
— Ничего страшного, — князь ободряюще подмигнул будущему королю. — Достаточно проявлять разумность. Не скрою, ваш папа всем нам показал, как нельзя себя вести на престоле. Не берите с него пример.
— Он мне сказал тоже самое.
Дмитрий подвинул пепельницу, протянул собеседнику портсигар.
— Простите, откажусь. Не курю.
— С алкоголем тоже придется быть очень осторожным, — прикуривал князь от газовой зажигалки в форме знаменитой статуи Свободы.
Несколько пошловато. Однако зажигалку с намеком подарили моряки. В кулуарной беседе обещали прикурить от факела оригинала.
— Георгий Михайлович, посмотрите на карту. Наша ближневосточная зона интересов, это сплошной мусульманский заповедник, суровая, пестрая и бездонная как римская канализация Азия. Люди в целом хорошие, со своим достоинством, уважением.
Но прошу зарубить себе на носу, это другая культура, другой образ мышления, другие ориентиры, даже время там течёт иначе, местами стоит на месте или течет обратно. Это другая цивилизация. Она многих очаровывает. Есть свой шарм, природное обаяние. Однако для местных белый человек всегда останется чужаком, неверным. Не обманывайтесь, улыбка торгаша ничего не стоит.
Со стороны это сплошное зеленое море, но, если приглядеться, мы видим, что объединиться под знаменем очередного пророка им мешают объективные обстоятельства, и это не знаменитая южная лень. Прежде всего шииты Персии воспринимают иных мусульман как еретиков. Это древняя страна со своей особой культурой, персы помнят, что строили империи еще когда предки арабов по пустыням нагишом бегали, а европейцы с дуба не слезли. Вот одна из главных линий раскола.
Я специально выделил в отдельное королевство Иерусалим. Это Гроб Господень, святыни и центр притяжения всего христианского мира, будущий престол Вселенского Патриарха. Город никогда не будет мусульманским, в Иерусалиме никогда арабы не превысят одной десятой от всех жителей, евреи тоже. Вот наш стержень, центр и рычаг. Вы прекрасно знаете историю с переселением евреев. Не скрою, мы специально воткнули этот толстый кол с зазубринами в самую болезненную часть арабского мира.