"Теперь будь наготове", говорит Гейл "Когда он закончит это, они выстроятся в очередь за барной стойкой быстрей, чем монахини перед святым распятием".
Она размешивает целый таз "Долли Партон" со льдом - новинка месяца в нашем кафе. Я начинаю расставлять на стойке стаканы с пластиковыми сиськами, которыми мы заменили наши обычные зонтики для коктейля.
"Пойдем что-нибудь перекусим после работы." - говорит Гейл. "Никаких ограничений. Я закрываюсь в полночь, могу закрыть тебя тоже, если тебя это привлекает".
Вот таким образом я в конце концов оказываюсь перед тарелкой Спагетти Карбонара "У Волшебного Пита".
Гейл напилась. Она напилась до такой степени, что когда ее накладные ресницы упали в суп, она сказала официанту, что это сороконожка.
"Я хочу сказать тебе кое-что зайка", говорит она наклоняясь ко мне на манер служащего зоопарка, бросающего рыбу пингвину. "Хочешь?".
Есть было больше нечего. "Волшебный Пит" был круглосуточным питейным клубом, с низкопробной обстановкой и высоким содержанием спиртных напитков. У меня есть выбор - слушать откровения Гейл или бросить 50 пенсов в автомат-проигрыватель. У меня нет 50 пенсов.
"Это было ошибкой с твоей стороны"
В мире мультипликации в такой момент из под пола вылезает пила и вырезает аккуратную дырку вокруг стула, на котором сидит Багс Банни.
Что она имеет в виду под - это было ошибкой с твоей стороны?
"Если ты говоришь о нас, Гейл, я не могу..."
Она обрывает меня. "Я имею в виду тебя и Луизу".
Она едва выговаривает слова. Она подпирает кулаками свой рот, ее локти упираются в стол. Она пытается взять меня за руку, но заваливается на бок, прямо на корзину со льдом.
"Тебе не следовало сбегать от нее".
Сбегать от нее? Это не звучало так героически, как это было в моем понимании. Разве это не было жертвой с моей стороны? Отдать свою жизнь за ее жизнь?
"Она не ребенок".
"Ребенок. Мой ребенок. Мое дитя. Нежное существо, которое мне хотелось защитить".
"Но тебе не пришло в голову дать ей шанс сказать, чего она хочет. Тебе было легче уйти".
"Мне нужно было уйти. Она бы умерла ради меня. Не лучше ли мне жить в полжизни ради нее?".
"В чем дело?" - промычала Гейл. "Кошка съела твой язык?".
Не кошка, червь сомнения. Что я о себе думаю? Кто я, сэр Лонселот? Да, Луиза прерафаэлитская красавица, но это не делает меня средневековым рыцарем. Тем не менее, я отчаянно желаю, чтобы правда оказалась на моей стороне.
Мы шатаясь выходим из "Волшебного Пита" и направляемся к машине Гейл. Я в трезвом состоянии, но поддерживать Гейл - очень неустойчивый род деятельности. Она напоминает остатки желе от детского праздника. Она решила, что пойдет со мной, даже если мне придется спать в кресле. Километр за километром она описывает мне мои ошибки. Я жалею, что мне не удалось утаить от нее часть моей истории, как мне сначала и хотелось. Теперь ее было не остановить. Ее несло как трехтонный грузовик с откоса.
"Дорогуша, если есть что-то, чего я не выношу, так это беспричинный героизм. Люди вроде тебя попросту создают проблемы, для того, чтобы потом их решать.
"Ты так обо мне думаешь?".
Я думаю что так ведут себя только сумасшедшие идиоты. Может быть ты просто не любишь ее".
Это заставило меня так яростно крутануть руль, что ее подарочная коллекция кассет с Тэмми Уайнет перелетела через заднее сиденье и снесла качающуюся голову ее сувенирной собаки. Гейл стошнило прямо на ее блузу.
"Твоя проблема в том," говорит она, вытирая себя, "что ты хочешь жить как в романе".
"Вздор. Я никогда не читаю романов. Кроме русских".
"Они худшие из всех. Это не Война и Мир, дорогуша, это Йоркшир".
"Ты пьяна".
"Да, я пьяна. Мне пятьдесят три и я необузданна, как Уэльсец с зеленым луком в заднице. Пятьдесят три. Старая шлюха Гейл. Какое она имеет право совать свой нос в твои сверкающие доспехи? Ты ведь так думаешь, зайка? Может я и не похожа на посланника богов, но твоя девушка не единственная, кто имеет крылья. У меня есть парочка собственных крыльев, вот здесь". (Она похлопывает свои подмышки.) "Я полетала здесь немного и собрала кое-что интересное, и я отдам это тебе бесплатно. Не убегай от женщины, которую любишь. Особенно, если думаешь, что это для ее же пользы". Она сильно икает и обделывает свою блузу полу-переваренными моллюсками. Я даю ей свой платок. Наконец, она говорит, "Лучше пойди и найди ее."
"Я не могу."
"Кто так говорит?"
"Я так говорю. Я не могу нарушить данное слово. Даже если это было ошибкой с моей стороны, теперь уже слишком поздно. Ты бы захотела видеть меня, случись мне оставить тебя с человеком, которого ты презираешь?"
"Да", говорит Гейл и отключается.
На следующее утро я сажусь в поезд до Лондона. Жара, проникающая сквозь окно, наводит на меня сонливость, и я соскальзываю в легкую полудремоту, где слышу голос Луизы, зовущий меня как бы из-под воды.
Она под водой. Мы находимся в Оксфорде и она плывет по реке, зеленой на ее сиянии, перламутровом сиянии ее тела. Мы лежим на траве, выжженной солнцем, траве, превращающейся в сено, траве, становящейся хрупкой на выжженной глинистой почве, остроконечной траве, отмечающей нас красными полосами. Небо голубое, как голубоглазый мальчик - ни тени облака, пристальный взгляд, и какая улыбка! Довоенное небо. До первой мировой войны каждый божий день был похож на этот; длинные английские луга, жужжание насекомых, невинное голубое небо. Фермеры, кидающие сено, женщины в фартуках, несущие кувшины с лимонадом. Лето было жарким, зимы снежными. Это красивая история.
А здесь я, создаю свои личные воспоминая о хороших временах.
Когда мы были вместе, погода была лучше, дни были длиннее. Даже дождь был теплым. Все так и было, правда? Помнишь когда... Я вижу Луизу, сидящую со скрещенными ногами под сливовым деревом в оксфордском саду. Сливы похожи на головы аспидов выглядывающих из ее волос. Она все еще сушит свои волосы после дождя, они завиваются вокруг слив. Ее волосы на фоне зеленых листьев похожи на позеленевшую медь.
Моя леди Ярь-Медянка. Луиза одна из тех редких женщин, которые остаются красивыми даже когда покрываются плесенью.
В этот день она спрашивает меня, может ли она полагаться на мою честность?
"Я отдам тебе все свое сердце".
Все ли было честным с моей стороны?
"О, нет препон для истинной любви,
Не верю, что она порочна, чтобы
Изменой, изменить любовь в крови,
Или засохнуть, потеряв источник.
Любовь негнущийся маяк на море
Пред бурями не сгинет в пустоту;
Звезда всем шхунам, странницам просторов
- Не знаешь цену ей, но знаешь высоту;
(сонет Шекспира в пер. переводчика)
В детстве мне очень нравился этот сонет. Мне казалось что странствующая шхуна, это молодая собака, такая же как у Дилана Томаса в "Портрете артиста в виде молодой собаки".
Меня можно было назвать странствующей шхуной, ценность которой была неизвестна, но она была надежным кораблем для Луизы. А потом мне пришлось выбросить ее за борт.
"Я могу полагаться на твою честность?"
"Я отдам тебе все свое сердце"
Я беру ее руку и просовываю под мою майку. Она дотрагивается до моего соска и сжимает его двумя пальцами.
"И всю свою плоть?"
"Мне больно, Луиза".
Страсть не слишком хорошо воспитана. Ее пальцы щипают меня. Она бы привязала меня к себе веревкой так, чтобы мы не могли никак двигаться, кроме как друг на друга, неспособны были ничего чувствовать кроме друг друга. Она бы лишила нас всех чувств, кроме чувства осязания и запаха. В слепом, глухом и немом мире мы могли бы совершать страсть бесконечно. Конец означал бы новое начало. Только она, только я. Она была ревнива, и я тоже. Она становилась грубой в любви, и я тоже. У нас хватало терпения считать волосы на голове друг друга, но не хватало терпения раздеться.
Никто из нас не был лидером и у нас были идентичные раны. Она была моим близнецом, утраченным мной. Кожа водонепроницаема, Но моя кожа не была водонепроницаемой для Луизы. Она переполнила меня и не иссохла. Я все еще перехожу ее вброд, она бьется в мои двери и угрожает моей внутренней плотине. У моих ворот нет гондолы, а прилив все усиливается. Плыви, не бойся. Я боюсь.
Может быть это ее месть? - "Я никогда не позволю тебе уйти".
Я иду прямиком в свою квартиру. Я не ожидаю найти там Луизу и все же здесь есть знаки ее присутствия: какая-то одежда, книги, кофе, которое она любила. Когда я нюхаю кофе я понимаю, что ее здесь давно не было - зерна выдохлись, а она никогда бы этого не позволила. Я поднимаю свитер и зарываюсь в него лицом. Едва ощутимый запах ее духов.
Пребывание в моей квартире как-то неожиданно приподнимает мое настроение. Почему люди так противоречивы? Это место - источник моей печали и разлуки, место скорби, но солнце, заглянувшее в окно и сад, полный цветов, снова вселяют в меня надежду. Это также и то место, где мы были счастливы, и часть того счастья впиталось в стены и оставило узоры на мебели.
Мне захотелось вытереть пыль. Мне уже приходилось обращать внимание на то, что беспрерывная физическая работа как-то успокаивает крысиную суету ума. Мне нужно перестать беспокоиться и поразмыслить какое-то время для того, чтобы разработать разумный план. Мне нужно спокойствие, а спокойствие - это то состояние, которое мне уже давно не доводилось испытывать.
В тот момент, когда я почти завершаю свой мойдодыров труд, я нахожу несколько писем к Луизе от больницы, куда она ходила за дополнительной консультацией. В письмах высказывалось мнение, что поскольку у Луизы пока нет симптомов, лечение для нее не предусмотрено. Лимфатические железы были несколько увеличены, но их состояние оставалось без изменений на протяжении шести месяцев. Врач-консультант советовал регулярно проверяться и вести нормальный образ жизни. Судя по датам все три письма пришли уже после моего отъезда. Был также очень внушительный докумен