От нас до Муслима было не так далеко. Как только мы приехали, я сразу узнал этот двор. Мы с Муслимом любили здесь сидеть, заводя знакомства с соседскими девчонками. Я даже несколько раз оставался у Муслима с ночевкой. Это были мои новые воспоминания.
Дверь открыла очень симпатичная девушка лет пятнадцати. На ее лице заиграла приветливая улыбка. Я растерялся, думая, где же я ее мог видеть. Очень знакомое лицо. Я вроде бы пересекался с ней, и довольно часто, но никак не мог вспомнить где.
— Привет, пропащая душа! — заговорила она первой. — Куда пропал? Где был?
— Э-э-э-э… я? Привет! Ну я… это…
— Заходи! Не стой на пороге!
Я зашел в квартиру.
— Муслим дома? — спросил я.
— Ага. Телевизор смотрит. Проходи! Что ты стоишь, как чужой?
— Да нет. Я заходить не стану.
— Да заходи. Он один сидит.
Квартира мне тоже была знакома. Но от того, что я не все помнил, мне как-то было неуютно. А эта девушка, видно, была родственницей Муслима. Поэтому мне и казалось, что я ее где-то видел.
Я смущенно улыбнулся и попытался пошутить:
— Спасибо, я пешком постою. Позови его, если не трудно.
Она улыбнулась, как бы говоря: "Ну нет так нет. Что с тобой поделаешь?"
— Ладно, — сказала она, — сейчас я.
— Элита! — услышал я чей-то голос. — Кто там?
Ее звали Элита. Раньше мне не доводилось слышать это имя. Но было что-то очень знакомое в ее имени. Оно у меня словно было записано в голове и выделено жирным шрифтом. А дальше — пустота. Одно имя.
Лицо Элиты тоже никак не давало мне покоя. Ее образ засел у меня в голове и никак не хотел исчезнуть. Я будто не просто был с ней знаком. Словно что-то меня с ней связывало. Только что? Почему у меня такое чувство, будто я что-то сделал не так? Чего-то недосказал?
Из-за угла коридора появился Муслим. Взглянув на меня, он недовольно сморщился, развернулся и ушел.
— Эй! — крикнул я ему. — Ты куда?
Он появился снова. Голова его была опущена. Походка его выглядела неестественной. Когда он делал шаг, вместе с ногой двигался и корпус тела. Так мы часто делали, изображая притворную обидчивость. Хотя ему и есть на что обижаться. Ведь я уже несколько месяцев не навещал его.
Я улыбнулся.
— Ну, — сказал он, — тебе что-то нужно или ты дверью ошибся?
— Рад тебя видеть живым! — сказал я, и тепло пожал его руку, а другой рукой обнял за плечо.
— Живым? — не понял он.
— Забудь!
— Ага! Значит, так ты поступил с лучшим другом? Забил на него так, что решил похоронить?
— Да я не это имел в виду.
— Ты сказал то, что имел в виду.
Я не выдержал и рассмеялся.
— Нет, серьезно, — сказал Муслим, — куда ты пропал? Я слышал, ты пару раз приезжал в Волгоград. А что не заглянул ко мне?
— Извини. Я просто так замотался, что не успел.
— Мог хотя бы позвонить.
— Ну, извини, дорогая. Я больше тебя не оставлю одну.
Пришла очередь улыбнуться Муслиму.
— Ладно, заходи! Но я тебе это еще припомню!
— Подожди. Меня на улице Мансур ждет.
— Так пускай заходит!
Я не стал говорить Мансуру, чтобы он заходил. Сказал лишь, чтобы он уезжал без меня, поскольку я задержусь. После чего вернулся к Муслиму.
Квартира состояла из трех отдельных квартир. Так что комнат было много. Я поздоровался с остальными родственниками Муслима, спросил о житие-бытие, и этим ограничился, поскольку "помнил" их очень и очень смутно. Здесь была и сестра Муслима. А вот родителей их я не видел. Наверное, как и в моем старом прошлом, они остались в Чечне.
Мы с Муслимом прошли в отдельную комнату и устроились на диване.
— Рассказывай, — сказал Муслим. — Что нового? Чем занимался?
— Знаешь… помнишь Мусу?
— С бильярдной?
— Да-да. Он мне работу еще предлагал.
— И что?
— Я подумал, принять его предложение.
— В смысле, работать управляющим?
— Да. То есть, предложение я и так принял, как только он сделал предложение. Вопрос был времени.
— А ты уверен, что он тебя возьмет?
— Обычно он просто так словами не бросается.
— Это было почти полгода назад.
— Знаю. Я заходил к нему сегодня в его бильярдную. Самого его не было. Уехал куда-то по делам. Завтра должен приехать. А бильярдная почти готова. Мебель, столики, все уже есть. Остались только небольшие косметические ремонты. Завтра поговорю с ним. Посмотрим. Если я все же буду работать, будь уверен, тебя тоже возьму.
— Конечно, возьмешь. Куда ты денешься?
— Ну а ты чем занимаешься?
— Да чем тут еще можно заниматься? Бездельничаю! С утра до вечера. Я думал, уехать домой. В Грозном, вроде, становится спокойнее. Хотя родители не очень-то хотят, чтобы я приезжал.
— И ты туда же! Ну, допустим, поедешь ты туда. А чем заниматься будешь? Там сплошные развалины! Ни одного целого здания не осталось! Все с землей сровняли! На каждом углу федеральные войска сидят. Если даже их оттуда выведут, чем там можно жить? Как выживать? Зачем у разбитого корыта сидеть? Мирная жизнь тоже не скоро наступит. Если наступит — город не скоро восстановят. И кто вообще возьмется его восстанавливать? Там работы лет на десять. А то и двадцать. Многие за границу уехали, и живут припеваючи. Вряд ли они захотят возвращаться. Думаю, в ближайшие лет десять там нечего делать.
— Ты предлагаешь забыть свой родной дом, где ты вырос? Забыть свое прошлое?
— Ага! Ты теперь у нас патриотом стал? А где наш реалист? Он бы со мной согласился.
— Нет, серьезно. Ты бы вот так оставил свой дом и жил бы всю жизнь в Волгограде?
— А почему нет? Мне надо зарабатывать себе на жизнь, создать семью. Разве в таких условиях, как там, можно создать нормальную семью? Еще неизвестно, когда эта война закончится. В столице, может, бои и прекратились, как говорят по телевизору. Но она все еще идет в горах. Кто знает, вдруг боевики опять в наступление пойдут?
— И такое возможно. А возможно, завтра землетрясение будет. Или извержение вулкана.
— Ты как-то легко ко всему относишься.
— Если мы будем относиться к своей родине так, как это делаешь ты, то, конечно, там не будет ни мира, ни процесса восстановления.
— Ты так говоришь, будто мы можем как-то влиять на судьбу нашей родины. Все решают те, у кого в руках власть. А мы — лишь пешки в их игре.
— Так зачем им подыгрывать? Они будут вести свою игру. А мы — свою. Все в наших руках. Свое будущее мы строим сами.
— Ага. Так его построили, что все закончилось войной.
— Это уже решать не нам.
— А кому же?
— Как я уже говорил… — он указал пальцем в небо.
— По-твоему, мы ничего не могли изменить?
Муслим пожал плечами.
— Мальчики, — сказала заглянувшая к нам в комнату Элита, — идите кушать.
Мы с Муслимом пошли на кухню. Перед глазами все время мельтешила Элита, выполняющая роль хозяйки. Я подметил, как она замечательно справляется со своими делами. Словно она была рождена для кухни. Когда Муслим не смотрел в мою сторону, я бросал взгляд на Элиту. Я чувствовал себя неуютно. На кухне было тепло, но я весь вспотел. Я, наконец, понял, что меня так в ней смущало. Мне нравилась Элита. Не просто нравилась. Я был в нее влюблен. Это меня с ней и связывало. Только сама Элита об этом не знала. Иначе она бы это как-то показала. Возможно, она догадывалась. Не знаю. Проблема заключалась в том, что она была троюродной сестрой моего лучшего друга. Мне она очень нравилась. Но не скажу же я об этом Муслиму? Должно быть, я и приходил к Муслиму часто из-за нее, чтобы ее увидеть. Интересно, знал ли об этом Муслим?
После ужина, я собрался уходить. Меня уговаривали остаться на ночь. Я отказался. Обещал придти еще завтра. Возможно, с ночевкой. И я ждал этого с нетерпением. Мне хотелось снова увидеть Элиту.
Глава 13
На следующий день мы с Казбеком поехали к Мусе. Он только что приехал. И был рад нас видеть. Он пригласил нас в дом, находившийся рядом с его бильярдной.
— Давно вас не видел, — сказал Муса, усевшись в кресло напротив нас. Мы же с Казбеком устроились на диване. — Рассказывайте. Как дела? Что нового в Крепи?
— Нормально, — ответил Казбек. — Все по-старому.
— Конфликтов никаких не было?
— Козыкин с Ильясом опять подрались.
— Опять?
— Да. Причем Козыкин решил ему отомстить. Застал его одного у дороги, когда Ильяс со своим мотоциклом стоял, вышел из своего КамАЗа и, ничего не говоря, двинул ему в голову монтировкой. Потом поджог его мотоцикл и удрал.
— Серьезно что ли?
— Угу.
— А тот ему что-нибудь сделал?
— Какой там сделал! Он лежал без сознания. Пока он лежал, тот и поджог мотоцикл.
— Ну а после Ильяс что-нибудь сделал?
— Пока ничего. Мы с ребятами ему говорим, этого нельзя просто так оставлять. Надо поставить Козыкин на место.
— Да-а-а. У вас там скучать не приходится. Этот Козыкин совсем оборзел. Неужели ни у кого нет на него управы?
— Сын мента. Поэтому и оборзел. Знает, что сухим выйдет из воды. А ты почему к нам не приезжаешь?
— Да ну! У вас там монтировками забивают! — он засмеялся собственной шутке.
— А ты как? — спросил меня Муса. — Домой не собираетесь?
— Мать с братом в Грозный уехали. Посмотрят, что к чему, и, если обстановка будет стабильной, уедем. Я, может, останусь.
— Кстати, — сказал Казбек, — мы как раз хотели тебя спросить на счет твоей бильярдной.
— Ага, — подхватил я. — Помнишь, ты мне предлагал работать управляющим?
Муса закурил сигарету, которую до сих пор держал в руках, затянулся, выпустил клубы дыма и произнес:
— Должен тебя огорчить. Я посчитал расходы и пришел к выводу, что не могу позволить себе управляющего. Я сам им буду. Ты уж извини. Может, когда дела пойдут хорошо, и мы начнем расширяться, я буду тебя иметь в виду. Ты будешь первым, кому я предложу работу.
— Да ладно. Пустяки.
Хотя я так не считал. Я был почти уверен, что Муса возьмет меня к себе на работу. Только таким я видел свое будущее. А теперь, раз ничего не получилось, у меня меньше шансов остаться здесь. Конечно, были и другие предложения, но самое дельное из них было это. Когда выяснилось, что ничего не получится, у меня опустились руки. У остальных, кто обещал мне работу, наверняка тоже найдутся какие-нибудь отговорки. А если у меня не будет реальной гарантии, что в ближайшее время я начну работать, у меня не будет причин тут оставаться. Придется возвращаться в Грозный. И жить там убогой и скучн