– Вы куда? – спросил он, но она не обратила на него внимания. Он обернулся, чтобы повторить вопрос и увидел, что небоскрёб, в котором он работал, начал оседать. Он схватил женщину и бросился в ближайший подъезд. Ударная волна их не тронула, осколки не задели, но из-за дыма и пыли выходить на улицу было ещё нельзя. Женщина, которую он спас, на вид вполне здорова, никаких ушибов и ожогов. Из её невнятных объяснений он понял, что зовут её Сюзан, её муж работал выше того места, в которое врезался самолёт. Он был ортодоксальный еврей и когда увидел, что шансов на спасение нет, решил выброситься из окна. Тогда он не сгорит дотла, его тело предадут земле и Сюзан сможет выйти замуж [12] . Он позвонил Сюзан, объяснил, куда именно выпрыгнет и добавил, что его труп можно будет опознать по обручальному кольцу, которое она ему подарила. Затем он сказал, что любит её и попрощался. Сюзан в полной прострации пошла к мужу. Она всё ещё в шоке, но уже реагирует на внешний мир. Скорее всего, она не помнит, как попала в подъезд. Ведь ортодоксальные еврейские женщины не имеют права касаться посторонних мужчин. А мужчины, во избежание соблазна, не должны трогать чужих жён. У ортодоксов правила гораздо строже, чем в шахматах. Там тронул – ходи, здесь тронул – женись. Насколько Сюзан верующая Максим не знает, но в любом случае ему придётся отвести её в госпиталь, потому что сама она туда не дойдёт. Он в полном порядке и если удастся, позвонит вечером.
Илья прослушал запись несколько раз. Его сын находится рядом с разрушенными небоскрёбами, а после того, что произошло на этом пятачке, каждое из соседних зданий тоже может обрушиться в любой момент. Люди могут задохнуться в дыму, погибнуть под обломками, быть помяты и раздавлены бегущей в панике толпой. Да мало ли что…
Илья посмотрел вокруг. Его сотрудники вернулись к своим делам, только Майк делил своё время между телевизором, интернетом и разговорами с женой. Он держал в курсе событий даже тех, кто не очень хотел его слушать. Увидев прямой репортаж из Иерусалима о том, как палестинцы радовались взрывам в Америке, он обратился к Илье:
– Я не понимаю, как ваши люди могут жить рядом с этими… – он замялся, пытаясь подобрать не очень оскорбительный эпитет, – с этими фанатиками.
Илья молчал. Им овладела апатия; артерии, по которым циркулировали человеческие эмоции, на секунду открывшись, вновь прочно закупорились. Он лишь периодически набирал номер Максима и, не дозвонившись, возвращался к проекту. Когда он услышал, что обрушилось ещё одно здание, он посмотрел на часы. Максим звонил пять часов назад. Пожар, конечно, продолжается, но пыль и обломки осели и его сын должен был уйти из опасной зоны.
Опасная зона в Нью-Йорке! Кто бы мог подумать, что центр деловой жизни страны превратится в развалины. За несколько часов всё стало с ног на голову. Мир, существовавший до 11 сентября, стал казаться наивным и патриархальным. Его уже не вернёшь. Обладание современным оружием совсем не гарантирует успеха. Дикари, приносящие Аллаху человеческие жертвы, могут уничтожить западную цивилизацию. И уничтожат, если их не остановить.
Телефонный звонок вернул Илью к действительности.
– Если это Скот, я набью ему морду, – решил он.
– Илья Окунь слушает.
– Внимательно?
– Сынок, Макс, где ты?!
– Я иду домой. Метро не работает, я пока на 60-й улице, но здесь уже можно нормально дышать. Кха-кха-кха.
– Ты кашляешь?
– Нет, это я смеюсь.
– А у тебя есть повод?
– Конечно, сегодня день моего рождения.
– Что ты, говоришь?
– Я говорю, что буду отмечать 11 сентября, как день рождения. Ты сам подумай, не успел я уйти из одного здания, оно разрушилось, ушёл из другого, оно разрушилось, мне уже стало жалко дома, в которые я заходил. Они ведь обречены. Кха-кха.
– Значит, если ты останешься внутри, у здания ещё будет шанс.
– Я не думал об этом.
– Подумай и когда вернёшься домой, никуда не выходи.
– Почему, Илья?
Каждый раз, когда сын называл его по имени, он начинал притворно возмущаться: «какой я тебе Илья, я папочка, дорогой, горячо любимый и глубокоуважаемый», но сегодня Окунь старший нарушил традицию.
– Потому что в такой день на улицы выползает всякая нечисть. Мародёры и грабители.
– Не беспокойся, дорогой папочка. Я от дедушки ушёл, я от бабушки ушёл, а уж от мародёров тем более уйду. Да их здесь и нет, глубокоуважаемый. У нас хозяева обувных магазинов сами раздавали свой товар.
– Свежо предание…
– Я сам видел! Они под честное слово давали кроссовки женщинам, которые были в туфлях на высоком каблуке. Ходить в такой обуви неудобно, а покупать что-нибудь более подходящее – некогда.
– А кто этих женщин заставлял так одеваться?
– Горячо любимый папочка, здесь ведь не Миннеаполис, здесь служащие работают в респектабельных фирмах и имеют дело с достойными людьми, поэтому и выглядеть они должны прилично. Кха-кха-кха.
– Позвони мне из дома.
– Не могу обещать, я и так с трудом прорвался, ведь все линии заняты.
– Постарайся.
– Постараюсь. Кха-кха-кха.
– Будь здоров и не кашляй.
– Буду и не буду…
Связь оборвалась, но главное Илья узнал. Его сын вне опасности. Илья закрыл лицо руками, сполз со стула и встал на колени. Хотя он и считал себя атеистом, он стал благодарить Бога и был уверен, что Всевышний простит его за неверие. Сколько времени продолжалась молитва, он не знал. Когда он посмотрел на часы, было 8 вечера. Он собрал вещи и поехал домой.
В сумерках он с трудом разглядел на мосту человека, державшего американский флаг. Все машины, проезжая мимо, громко сигналили. Илья въехал на мост, остановился и вышел из машины. Около флага по стойке «смирно» стоял старик, в котором чувствовалась военная выправка. Илья подошёл к нему и протянул руку. Тот ответил на рукопожатие и опять встал навытяжку. Он выбрал место, с которого его было хорошо видно и пришёл сюда, чтобы поддержать дух сограждан. Сам он воевать уже не мог, но он благословлял на борьбу своих детей и внуков.
Нервное напряжение, накопившееся у Ильи, прорвалось. Он обнял незнакомца и зарыдал. Слёзы облегчали душу, освобождали её от боли и горечи. Это были слёзы радости за сына, слёзы горя об умершей жене и тысячах людей, погибших в Международном Торговом Центре. Его организм, промытый слезами, стряхивал апатию и возвращался к жизни. Старик тоже плакал, а машины, проезжая под мостом, продолжали сигналить на разные голоса…
Фитнес
I. КЛУБ
Сын давно звал его к себе и Илья, взяв отпуск, поехал в Нью-Йорк. Он хотел присмотреться к столице и окончательно решить сможет ли он после всех этих лет жить в большом городе.
Первый раз он с Надей и Максимом приехал туда через полгода после того, как они попали в Америку. Денег у них не было, они экономили на всём, поэтому на оперу в Метрополитен взяли самые дешёвые билеты. Наблюдая за действием с высоты птичьего полёта, Илья заметил в партере несколько свободных мест и после антракта хотел туда пересесть, однако его опередили. Ему показалось, что сделали это его бывшие соотечественники.
Обстановка внутри театра по своему духу напоминала Большой. Хорошо одетые зрители чинно прогуливались в фойе, стояли в очереди в буфет или, оставшись на своих местах, изучали программки. Всё это вызывало ностальгические чувства и ему с Надей хотелось как можно дольше побыть в этой атмосфере, но они боялись, что Максим не выдержит такое длинное представление. Однако постановка была мастерская, артисты пели превосходно и их сын слушал затаив дыхание.
Они были ещё под впечатлением, когда вошли в лифт. Следом за ними, придержав закрывающиеся двери, вскочили мужчина и женщина.
– Какой этаж? – спросил мужчина.
– Первый, – ответил Илья.
– Конечно, первый, какой же ещё, – подхватил кто-то из вошедших ранее, – опера-то кончилась.
Они переглянулись. В лифте самого большого культурного центра Нью-Йорка оказались одни русские. Советская ментальность сначала заставила их купить билеты на галёрку, потом искать свободные места в партере, а сразу после окончания встретиться здесь, чтобы побыстрее спуститься к гардеробу и взять свою одежду без очереди, пока остальные зрители аплодируют.
Дома они часто говорили о переезде в Нью-Йорк, но дело так и кончалось одними разговорами. Только сейчас, оставшись один, Илья начал задумываться об этом серьёзно.
Приехав к Максиму, он положил чемодан посреди комнаты, раскрыл его и принялся разбирать вещи. В гостиной сразу стало тесно и, проходя по ней, он то и дело за что-нибудь цеплялся. Он ухитрился опрокинуть журнальный столик, споткнуться о диван и уронить торшер. Каким-то чудом ему всё же удалось ничего не разбить, но после очередного падения он сел у камина и задумался. Его дом был раза в три больше квартиры сына и там ему не надо было протискиваться бочком между стеной и стулом. Здесь же всех друзей не соберёшь и приличную вечеринку не устроишь, а переезд в Нью-Йорк был бы равносилен новой эмиграции. Пришлось бы искать работу, покупать жильё и возобновлять знакомство с обосновавшимися здесь друзьями. Конечно, он был с ними давно знаком и регулярно перезванивался, но встречался очень редко. Недавно он узнал, что его однокурсник эмигрировал в Америку. Илья позвонил ему и стал расспрашивать о жизни в России и общих знакомых, но Саша интересовался исключительно деньгами. Он с видимым удовольствием рассказал, как ловко обул родное советское государство и теперь хочет правильно инвестировать полученные от этого средства. Разумеется, со временем он сам разберётся, что к чему и начнёт свои операции в Америке, а там, глядишь, обует и её, родимую. Он искренне удивлялся, что Илья каждый день ходит на службу. Работать инженером он мог и в Союзе, для этого не стоило никуда уезжать. По его мнению, у любого энергичного человека должно быть два-три бизнеса. В Америке это элементарно и не пользоваться такими тепличными условиями – непростительная глупость. Народ здесь непуганый, всему верит, а это открывает прямо-таки безграничные возможности. У него самого через пару лет будет как минимум несколько миллионов, но с выходцами из Союза он дела иметь не собирается, потому что их на мякине не проведёшь.