– Ее видели?
– Она по утрам любила чай во дворе пить. Садилась с чашкой под каштаном и думала о чем-то своем. Возможно, сочиняла стихи.
– К ней гости приходили?
– Не могу сказать. Я ложусь рано, а она всегда возвращалась домой затемно.
– Не водила она никого, – встряла Карина. – Иначе я бы ее выгнала. Еще не хватало, чтоб незамужняя девица кобелей в мой дом таскала…
Гио давно не удивляли женщины, подобные Карине: чем больше такие куролесили в молодости, тем святее становились в старости.
– Я могу зайти к вам? – спросил у Гио полицейский. – На пару минут.
– Хорошо, – с тяжким вздохом согласился тот. Понимал, что парень хочет без свидетелей поговорить.
Поставив чашку с остывшим чаем на пианино, он пошел открывать дверь.
– Вы извините, что беспокою, служба такая, – выпалил полицейский, переступая порог. – Меня Зурабом зовут, – по-простому представился он, но документ все же показал. – А вы Гиоргий Ираклиевич Абашидзе, заслуженный учитель Грузии.
– Откуда вы меня знаете?
– Мой отец у вас учился. И много раз приходил, чтобы поздравить с днем рождения, но в последние годы вас дома не заставал.
– На праздники я уезжаю к родственникам, – привычно соврал Гио.
– А говорите, не выходите из дома.
– С их помощью я могу это сделать. Сам же нет. – И взялся за трость, что поставил у двери. На нее когда-то еще прадед опирался. Теперь и Гио она пригодилась. – Боюсь по лестнице спускаться, она не только крутая, но и гнилая.
– Хотите, мы с отцом ее вам починим?
Он покачал головой. Хотел бы, давно привел бы лестницу в порядок. Гио все устраивало, особенно его затворничество. И все же он пусть редко, но покидал квартиру. Выходил ночью, когда улицы пустынны. В темное время суток город больше походил на тот, который он хранил в своей памяти. Гио бродил по старым улочкам, останавливаясь у некоторых окон, но не для того, чтобы заглянуть. В них он видел лица давно ушедших людей. Не галлюцинации – воспоминания…
Старый Тбилиси наполнялся ими с приходом темноты.
– До сих пор играете? – спросил Зураб, указав на пианино. – Отец рассказывал, как когда-то вы исполняли для учеников песни Нани Брегвадзе. Меняли голос и пели очень похоже.
– Было дело, – улыбнулся он.
– Тогда в вашем доме были очень рады гостям. Особенно маленьким. Ваша мама всех угощала вареньем из черешни, а папа показывал свою коллекцию ножей.
– Хорошие были времена. Жаль, закончились. Мама заболела, слегла. Папа скоропостижно скончался. Не до гостей стало. – Гио прошел к пианино, открыл крышку и пробежал скрюченными пальцами по клавишам. – Иногда я играю для себя… Для девочки беленькой тоже играл. Алисы, кажется?
– Вы о жиличке вашей соседки Карины Губельман?
– О ней.
– Ее Аллой зовут. По паспорту. А представлялась она, значит, Алисой?
– Я просто слышал, как кто-то кричал это имя под окнами. Решил, что ее зовут. Больше некого! Мы тут втроем обычно, я и Губельманы.
– А «родственник»? – Он сделал пальцами кавычки. Понял, что Карина приврала. – Он сколько времени тут обитал?
– Впервые я увидел его три недели назад. Тогда-то он ко мне и заявился. Но, возможно, заехал раньше. Вы бы у Карины спросили.
– Спросил, сейчас сравниваю показания. – Зураб выглянул в окно, осмотрел двор. – По ее словам, «родственник» прибыл восьмого числа. То есть…
– Три недели назад.
– Приехал на такси с большим чемоданом. Сказал, прилетел из Еревана. Попросился на месяц. Она дала ему ключи от «конторы». – Парень встал возле одной из картин, что украшали все помещения этого дома. Все картины были ужасные. – Чемодан мы обнаружили, но без бирок. И в паспорте никаких отметок.
– Как «дядю» звали?
– А вам он как представился?
– Новым соседом. Попросил соли. – Никто не докажет, что это вранье. Свидетелей их разговора не было.
– Почему у вас, а не у Карины?
– Откуда мне знать? Может, ее дома не было. Они с сыном в синагогу ходят регулярно, а еще в театр. Богатую невесту мальчику присматривают.
– Покойного звали Михаилом Ореховым. – Фамилия Суслов сменилась на другую обычную славянскую фамилию, которую, не постаравшись, не запомнишь. – И пока мы ничего более о нем не знаем. Чистая биография у человека. Ни судимостей, ни даже штрафов за превышение скорости. Ни жены, ни детей. Ни собственности, ни кредитов.
– У меня тоже ничего этого нет. Даже квартира эта по документам принадлежит сестре.
– Но о вас знает половина города. А о нем никто. Да, вы скажете, что это нормально, ведь он приезжий, но… Орехова убили, а значит, он не так прост.
Зураб высунулся в окно. Для того чтобы сделать это, ему пришлось лечь животом на пианино.
– Проверяете, видно ли отсюда место преступления?
– Труп нашли внутри здания. В коридоре. Но вход в него отсюда обозрим. Вы могли заметить, как злоумышленник заходит в помещение… Или покидает его
– Если бы принял вашу позу, то да, мог бы. Но я физически на это не способен.
– Может, слышали что-то? Преступление было совершено вчера днем. В районе трех.
– В этой комнате я только сплю и играю. Остальное время провожу в библиотеке, а она окнами выходит на улицу.
Гио поковылял туда, чтобы показать комнату Зурабу. Он хромал нарочито сильно, чтобы показаться немощным. На самом же деле заслуженный учитель Грузии передвигался без опоры большую часть времени. Хромал он только в дождливые дни, а сегодня светило ясное солнце.
– Сколько книг! – поразился молодой полицейский.
– Да, библиотека у нашей семьи шикарная. Есть книги не только на грузинском и русском, но и на арабском и немецком. Последние дед привез с войны в качестве трофеев. Среди них есть ценные экземпляры. – Гио помнил, бабушка рассказывала, как ругала мужа. Она ждала от него кукол, нарядов для дочки, фарфора, бархата для себя, а он приволок чемодан книг. – Хотел в дар городской или школьной библиотеке передать, да не принимают.
– На Сухом мосту с радостью купят ваши книги. Особенно ценные. Эта барахолка сейчас не только среди местных славится – туристы туда захаживают.
– Не торгаш я. – Он подошел к окну и отдернул штору. Воздух тут же наполнился пылью. Последний раз генеральная уборка в квартире делалась два с половиной года назад. – Отсюда открывается хороший вид на улицу. Но хороший он не для меня. Он суетный и искаженный. Машины, шумные компании, вывески чужеродные, граффити. Особенно противны лозунги! Дебилы, что пишут их, гонят из гостеприимного Тбилиси те народы, которые мое поколение считало братскими. – Он поморщился. – Чтобы не видеть этого, я редко раздвигаю шторы.
– Понимаю вас. Мне тоже неприятно сталкиваться с проявлением национализма. – У Зураба зазвонил телефон. – Нужно бежать, – сказал он Гио. – Еще раз извините, что потревожил.
– Передавайте привет отцу.
– Вы даже не знаете, кто он…
– Нико Сванидзе, так?
Зураб сбросил вызов и удивленно воззрился на Гио.
– Вы похожи на папу.
– Он рыжий, я брюнет. Совсем непохожи.
– У вас одинаковый взгляд. А еще руки. Вы держите сигарету точно как Нико.
– Мой отец никогда не курил.
– Слушайте его больше, – хохотнул Гио. – Всю начальную школу дымил на заднем дворе школы. Но, когда все в классе выросли, а он нет, испугался и бросил.
– Хотел стать баскетболистом.
– Стал?
– Нет, но со спортом связан. Замдиректора стадиона Авчала. Так что, если захотите сходить на регби, может устроить.
На этом и закончили разговор. Проводив Зураба до двери, Гио запер ее. Затем вернулся в библиотеку, чтобы соседка даже криком не смогла его потревожить, включил проигрыватель и под музыку Гии Канчели нырнул в воспоминания.
Глава 2
Прошлое…
У Гио была ТАЙНА!
Она не шла в сравнение с обычными секретами и переживаниями, которыми он ни с кем не делился. О них мог кто-то догадываться, и Гио не боялся, что их раскроют. Ему будет всего лишь неприятно…
Но, если ТАЙНА всплывет наружу, он провалится сквозь землю и больше не выберется!
Девственник в сорок лет – это… Это позор! Здоровый кавказский мужчина не может хранить невинность до такого преклонного возраста. Об этом заботятся старшие родственники. О Гиоргии тоже позаботились. И не кто-нибудь, сам прадед, самый уважаемый член семьи Абашидзе. Аксакал. Глыба. Он сам лишился девственности в двенадцать лет в объятиях проститутки. Это было еще в старом Тифлисе, и туда его привез отец именно для этого.
Гио повели в бордель уже в зрелом возрасте. Прадед сделал ему подарок на шестнадцатилетие. Лично отвел в квартиру, где самые красивые женщины Советского Союза принимали самых смелых и щедрых мужчин. Все рисковали, и они, и клиенты, поэтому гуляли все как в последний раз. Девочки отдавались, мужчины принимали ласки и платили деньги, и все веселились на полную катушку. Обстановка борделя очень Гио понравилась. Все были доброжелательны, особенно дамы, расположены к болтовне, флирту, шалостям. Вино лилось рекой, и подавались угощения. А в зале имелось фортепиано, на котором пухлому девственнику разрешили поиграть.
– Пошли со мной, малыш, – услышал он над своим ухом. Обернулся и увидел рыжеволосую красавицу с невероятным бюстом шестого размера.
Гио бросил испуганный взгляд на прадеда. Тот одобряюще кивнул. Иди, мол, сынок. Тетя знает, что делать. А ты, главное, расслабься.
Звали женщину Анжеликой. Она стоила дороже остальных. Прадед не поскупился, но не учел вкуса Гио. Впрочем, его вины в этом не было: он спрашивал, кто нравится, Гио смущенно бормотал «все красивые».
И ему досталась лучшая!
– Раздевайся, иди в душ, – скомандовала она.
– Не хочу.
– Ты весь вспотел. Надо ополоснуться.
Пришлось подчиниться. Намыливая свое рыхлое тело, Гио думал, как бы сбежать. Он не хотел опозориться перед всеми. В первую очередь перед прадедом. Когда у него ничего не выйдет, грудастая проститутка успокоит его, но обязательно сообщит всем о фиаско пухляша. Над ним будут подтрунивать. Беззлобно, даже сочувственно. Но Гио этого страшился. Он не был уверен в том, что готов к сексу, и, если он будет совершен так, как ему не хочется, желание пропадет на долгие годы…