Следующие шестьдесят секунд я помню как замедленную автокатастрофу.
Я смотрела на свое отражение в зеркале, продумывая все слова, которые я скажу. Дженна бежит ко мне с телефоном. В ее голосе паника. Громкие и отрывистые мамины крики на другом конце трубки. Головная боль, которую так и не помогли унять таблетки. Все произошло одновременно – все эти события, но я помню их по отдельности, по слоям, как будто они мне приснились.
У меня все было продумано: что я скажу Итану, что скажу Джейми. Но возможности не представилось.
В этот момент все в моей жизни сместилось. То, что я считала важным, оказалось мелочью. То, что было на последнем месте, стало на первом.
Мой отец умер в тот день, когда я поняла, что люблю Джейми Шоу.
Любовь тянула мою душу в одну сторону, а горе – в другую. И она разорвалась на две части, разделилась на зазубренные, не подлежащие ремонту половинки. Одна рвалась ввысь, зовя меня за собой, а другая тонула в бездонной черной дыре.
Я была слишком слаба, чтобы лететь.
Более тяжелая половина тащила меня за собой, и я не плакала, не кричала, не боролась. Я легко утонула, по пути вниз глядя на парящую в вышине половину и думая, встретимся ли мы когда-нибудь с ней снова.
Глядя на бурлящую воду, я чувствовала, как все живое внутри меня медленно замирает. Надвигалась гроза. Серые тучи подбирались ближе, а солнце начало угасать. Было не так холодно, как накануне. Я стояла там, где вода встречалась с песком, с доской под мышкой и в гидрокостюме, застегнутом до самой шеи.
Казалось, что каждый раз, когда вода поднималась достаточно высоко, чтобы лизнуть мои пальцы ног, она забирала еще немного живого из меня, оставляя вместо этого мертвую корягу. Мои глаза впали, дыхание было ровным, а сердце билось слабо.
Раз за разом я прокручивала в памяти мамины слова, но они по-прежнему не имели смысла. Она говорила, что это несчастный случай. Было похоже на фильм ужасов или газетную статью о далеком человеке, которого я не знала лично. Мне казалось, это не моя жизнь. Но это было так.
У родителей моего отца был дом на озере в Центральной Флориде. Мы приезжали туда по выходным, чтобы покататься на водных мотоциклах и поплавать. Все мои детские воспоминания были наполнены радостью. Мама рассказывала, что папа был там на дне рождения бабушки, плавал прямо у причала, как мы всегда делали. Он просто плавал, просто наслаждался выходными на озере, а потом его жизнь внезапно оборвалась. Электрические шнуры, подключенные к причалу и плавучему дому, соскользнули в воду, и отец утонул от удара током. Я даже не знала, что такое возможно, и, может, поэтому не могла поверить в случившееся.
Все смешалось в тот момент: вина за то, как я поступила с Итаном, боль от того, что чувствовала к Джейми, шок от смерти отца. Все было брошено в блендер и измельчено, и теперь мне оставалось только стоять у края океана и бороться с желанием утонуть в нем.
Я оставила Дженну в своей комнате и поймала такси до пляжа, потому что больше не могла сдерживаться. Я просто хотела почувствовать что-нибудь – хоть что-то. Хотела увязнуть. Хотела плакать. Хотела, чтобы прошло оцепенение, но оно только погружалось все глубже, просачивалось в кости, обживая новый дом.
– Тебе нельзя туда идти.
Его голос был ровным и низким, как всегда. У меня задрожали губы от этого звука, и я чуть не выронила доску. Схватив ее покрепче, приподняла и не стала поворачиваться к парню, боясь, что меня захлестнут совсем другие эмоции.
– Со мной все будет в порядке.
– Скоро начнется шторм и уже стемнеет, – предупредил Джейми, и я почувствовала, как он обхватил доску с другой стороны. Сначала я вцепилась в нее покрепче, но потом опустила плечи и ослабила хватку, позволив Джейми ее забрать. Когда он с легкостью поставил доску на песок, я почувствовала себя опустошенной и, чтобы не смотреть на него, продолжала следить за волнами.
Он стоял рядом, глядя на воду вместе со мной, и на мгновение позволил ветру и волнам стать единственным звуком. Джейми протянул руку, едва касаясь моей руки мизинцем. Я вложила свою ладонь в его и крепко прижалась к нему.
– Дженна позвонила. Она… она рассказала, что случилось. – Я ничего не ответила, но гладила большим пальцем его ладонь.
Вдалеке низко и угрожающе загрохотал гром, и я почувствовала его гул в глубине живота.
– Поговори со мной, – умолял он.
Тошнотворная боль пронзила грудь, пока я боролась с рыданиями.
– Не знаю, что сказать.
– Не беспокойся о том, что скажешь, просто говори. Просто… выкладывай все.
Я кивала снова и снова, поджав губы, держа Джейми за руку и глядя, как солнце садится за стену грозовых туч. Я не знала, с чего начать. Но, когда последний золотой луч скрылся за серой пеленой, сделала резкий и неровный вдох, а затем заговорила.
– Я должна его ненавидеть, – начала я, фыркнув. – Меня назвали в честь веснушек на его щеках, таких же, как у меня, и я должна его ненавидеть. Он изнасиловал мою маму, – задыхаясь, проговорила я, и эмоции начали выходить на поверхность, слезы наворачивались на глаза и затуманивали зрение. – А я не знала. Не знала, что теми же руками, которые держали велосипед, на котором он учил меня кататься, он держал мою маму в ночь, когда я была зачата. Не знала, что этими же глазами, из которых текли слезы умиления в тот день, когда у меня выпал первый зуб, он смотрел, как мама умоляла перестать причинять ей боль. – Я покачала головой, и Джейми крепче сжал мою руку. – Он всегда был рядом. Именно он купил мне мой первый блокнот и ручку и сказал, чтобы я писала. Именно он взял меня с собой на шопинг в тот день, когда лучшая подруга детства переехала. Он всегда был рядом. – Я прикрыла рот рукой, зажмурившись. – А потом его не стало. Я оттолкнула его, потому что должна была. Я не разговаривала с ним с того дня, как закончила школу. Я игнорировала его телефонные звонки. Я впервые в жизни попросила его не приходить на рождественский ужин, – у меня сжалось горло, и я сильнее зажмурилась, пытаясь отгородиться от правды. – Я не разговаривала с ним, Джейми. И теперь больше никогда не смогу.
Слезы скопились в уголках глаз, и я почувствовала, как они прокладывают раскаленные дорожки по щекам, когда Джейми прижал меня к груди. Я обвила руками его талию, намочив футболку слезами, а он крепко прижимал меня к себе. Я почувствовала, как первая капля дождя упала на лоб, но не стала ее смахивать.
– Это нормально – любить его, – прошептал Джейми, и в ответ на его слова раздался еще один глубокий раскат грома.
– Нет, это не так, – вздохнула я, отрывая голову от его груди. Я посмотрела ему в глаза, и их зеленовато-золотистое сияние придало мне сил, чтобы произнести следующие слова: – Точно так же, как неправильно любить тебя.
Он наморщил нос и обхватил мой подбородок, приподняв его, а затем скользнув рукой к моей шее.
– Ты любишь меня?
Я кивнула, закусив губу, когда всхлип грозил вырваться наружу. Новая струйка слез скатилась по той же дорожке, что и предыдущие, и он вытер их большим пальцем.
– Почему это неправильно?
– Потому что, – попыталась я объяснить, перебирая пальцами край его футболки, но у меня не было слов. Я не могла использовать буквы, слоги и предложения, чтобы связать воедино мысли в голове с чувствами в сердце. – Я не могу быть с тобой сейчас, Джейми. Завтра я уезжаю домой на похороны и просто… не могу тебе ничего обещать. Я не могу… – Мои слова оборвались, потому что произносить их вслух было больно. Я не могла ничего обещать Джейми, потому что мне больше нечего дать – не сейчас, когда все изменилось.
Не прошло и пяти часов, как все важное для меня перевернулось вверх тормашками. Я хотела выбрать специальность, хотела неделю веселиться с лучшей подругой и больше всего на свете хотела наладить отношения с Итаном и Джейми.
Но теперь эта вселенная казалась такой далекой.
Теперь все, что имело значение, – то, что моего отца больше нет. Он был мертв. Я не обращала на него внимания, думая, что у меня есть время, чтобы понять, какую роль он будет играть в моей жизни. Но я ошибалась.
Как я уже сказала, мой отец умер в тот день, когда я поняла, что люблю Джейми Шоу.
Все было так просто и так сложно.
Джейми поднял руку, чтобы обхватить мое лицо. Его глаза перемещались между моими, а брови были нахмурены, когда он сосредоточенно изучал меня. Джейми как всегда пытался пробить стену, которую я медленно возводила между нами.
– Разве неправильно, что я тоже люблю тебя?
С моих губ сорвался короткий возглас, но он не дал мне ответить, и наши губы встретились. Он поцеловал меня так, словно терял, словно этот поцелуй был его последним шансом удержать меня.
Я сломалась в тот день, на том пляже. И хотя пыталась бороться, оцепенение от всего этого полностью охватило меня.
– Останься со мной на ночь, – прошептал он мне в губы, притягивая ближе и пытаясь слить наши тела воедино. Я кивнула, продолжая тихонько плакать, а он старался смахнуть мои слезы, прежде чем они успевали упасть. Он целовал меня всю ночь напролет. Целовал до тех пор, пока мои губы не распухли, а на сердце не появились синяки. Он отчаянно хотел оставить свой след, и на этот раз я ему позволила.
На следующий день я уехала на похороны и больше не вернулась.
Дженна полетела со мной, справившись со всем, с чем не справилась я сама: с бумагами в колледже, с вопросами мамы, с нарядом для похорон. Она держала меня за руку во время службы, во время потока людей, выражавших свои соболезнования.
В тот вечер, когда мы вернулись в мамин дом, я села за компьютер и стала писать.
Я писала страницу за страницей абсолютно ни о чем, но обо всем, что было для меня важно в тот момент. Каждое слово заставляло меня чувствовать себя лучше и хуже одновременно. Я словно гналась за одним чувством и убегала от другого по кругу, пока у меня не заболели пальцы. Думаю, мне нужна была та первая, настоящая сердечная боль, чтобы писать так, как я писала в ту ночь. Слова не выходят из сердца, которое никогда не чувствовало. Они рождаются из боли, из любви, из невыразимых глубин, и они были моей единственной разрядкой.