«Наталья, тебе – амнистия! – ликовал внутри меня воспрянувший от уныния человек. – Не буду я мстить за твою подлянку. Пей мое шампанское, кушай мои конфеты, целуйся с мужиком-не-босяком, наслаждайся жизнью! Я все прощаю. Синусоида влечет меня черт знает куда, и мне не до мелочных обид».
Около кафе «Встреча» мы остановились.
– Приехали! – объявил Ковалик.
Глава 11Новый год
У дверей кафе Евгений Викторович придержал меня:
– Андрей Николаевич, давай договоримся так: мы приехали отдыхать. Ты не ходишь по кафе, ничего не вынюхиваешь, не высматриваешь, персонал и моих гостей ни о чем не расспрашиваешь. Приедешь в будний день – ползай по залу с лупой, сколько захочешь, а сегодня – не надо. Договорились?
– Конечно, – не задумываясь, ответил я.
В знакомом фойе у зеркала прихорашивалась Маша Ивлева. На ней было импортное серое полушерстяное платье. Удивительное дело – платье преобразило фигуру Ивлевой, она стала похожа на стройную фигуристую девушку, а не на заморыша-худышку, напялившую на себя одежду на два размера больше.
Заметив в зеркальном отражении, что я рассматриваю ее, Маша улыбнулась.
– Специально для вас, Андрей Николаевич, я надела платье, которое не мнется.
Я не успел ничего ответить, как к нам из зала вышел Ковалик.
– О чем вы тут толкуете? – спросил он.
– Андрей Николаевич интересуется, как у меня успехи в учебе, – серьезно ответила Маша.
– Пойдемте к столу, – предложил Евгений Викторович. – Об учебе потом поговорите.
За прошедший день обеденный зал кафе преобразился: пол был чисто вымыт, разгромленная кабинка завешена куском брезента, все столы с центра сдвинуты к левой стене.
Для гостей Евгений Викторович приготовил два сдвоенных стола напротив своей кабинки. После перемещения мебели обеденный зал разделился на две зоны: правую, приготовленную для встречи Нового года, и левую, нерабочую. Разделяла зоны елка, густо увешанная мишурой.
У входа в директорскую кабинку нас поджидала худая нервная женщина лет пятидесяти. Одета она была в японский юбочный костюм кремового цвета, на шее повязан шелковый платочек, прикрывающий возрастные морщины. С нескрываемым скепсисом женщина осмотрела Машу с ног до головы. Вначале я подумал, что ее не устраивает внешний вид Ивлевой, потом догадался, что строгая женщина недовольна самим присутствием Маши на вечеринке.
– Моя супруга Анжелика Васильевна, – представил женщину Ковалик.
– Андрей Николаевич, – отрекомендовался я.
Жена кооператора мельком глянула на меня и переключилась на мужа.
– Женя, где тебя черти носят? Гости уже давно собрались, а тебя все нет и нет!
– Я за Андреем Николаевичем заезжал, – недовольным тоном ответил Ковалик. – Он в органах работает, был занят до девяти вечера, пришлось подождать.
– Мама, – из кабинки вышла темноволосая девушка лет двадцати пяти, – давайте рассаживаться, а то мы ждем неизвестно чего.
– Альбина, это мой друг – Андрей Николаевич. Андрей – это моя дочь Альбина, – познакомил нас Ковалик.
– Хмурый субъект в кабинке – мой муж, – не то предупредила, не то внесла ясность в расстановку сил Альбина.
– Я должен быть с ним осторожен? – с улыбкой поинтересовался я.
– Да нет, – пожала плечами Альбина, – я просто так сказала, без всяких намеков.
Дочь директора кафе разительно отличалась от своей двоюродной сестры: она была на голову ниже Ивлевой, более стройная и женственная. Чувственные губы ее блестели перламутром, на верхние веки наложен сложный макияж, щеки нарумянены. На Альбине было платье из плотной материи, по краям рукавов и подолу украшенное орнаментом в скандинавском стиле: олени, снежинки, фигурки людей на санях. Колготки дочери Евгения Викторовича привлекали внимание всей мужской половины зала. При каждом движении девушки на внешней стороне ее ноги появлялась молния, зигзагом уходящая под юбку. Я много слышал о таких колготках, но увидел в первый раз. Сколько стоит такая прелесть, я даже предположить не возьмусь.
– Друзья! – громко хлопнул в ладоши Ковалик. – Рассаживайтесь поудобнее, никого не стесняйтесь, сегодня в этом зале собрались все свои. На вторую половину зала внимания не обращайте, считайте, что у нас там идет не вовремя затеянный ремонт. Друзья! Я рад видеть, что за столами нет свободных мест, а значит, все приглашенные откликнулись на мое предложение вместе встретить наступление нового, 1989 года. Я предлагаю начать наш вечер и наполнить бокалы. Смелее, друзья, оставьте скованность в уходящем году!
За столами зашевелились, послышался звон посуды, раздались отдельные реплики: «Через руку не лей, счастья не будет», «Ой, мне больше не надо!», «Какого вина налить, красного или белого?»
– Я закрываюсь? – спросил у Ковалика новый швейцар, атлетически сложенный мужчина лет сорока.
– Закроешь центральный вход, погаси свет в фойе и проверь двери на кухне, – ответил Евгений Викторович.
В директорской кабинке во главе стола сел Евгений Викторович, справа от него – жена, слева – дочь. Рядом с тещей, напротив меня – муж Альбины Сергей. Маше досталось место рядом со мной. Еще одно место, справа от Сергея, оставалось незанятым.
«Нас три пары, – автоматически отметил я. – Судя по раскладу, на сегодняшний вечер Маша – моя девушка. Лучше бы они мне Альбину предложили».
Словно уловив мои мысли, дочь кооператора заерзала на месте, на секунду прижалась ко мне бедром и вновь отодвинулась.
«Сейчас взять и опустить руки под стол и неожиданно схватить обеих девчонок за коленки. Вот визгу-то будет! Всем гостям запомнится».
Я осмотрел стол. По центру стояли две бутылки «Советского» шампанского, бутылка армянского коньяка и бутылка молдавского марочного вина. Из холодных закусок была предложена копченая стерлядь, украшенная дольками тонко порезанного лимона и веточками укропа, мясная нарезка, два вида салатов без майонеза и маслины в отдельной вазочке. Прямо передо мной на круглом блюде, лапками кверху, лежали три зажаренные птички, обложенные по краям дольками ананасов.
– Рябчики, – шепнула мне на ухо дочь Ковалика.
– Их надо к Евгению Викторовичу пододвинуть, – в ответ прошептал я.
– Альбина, за столом неприлично шептаться, – сделала замечание жена кооператора.
– Перестань! – одернул ее Ковалик.
Пока гости накладывали салаты и закуски, я рассмотрел мать Альбины и ее зятя.
Анжелика Васильевна была худощава, из чего я сделал вывод, что Маша Ивлева приходится Коваликам родней с ее стороны. У супруги кооператора была короткая кудрявая прическа, волосы выкрашены в бледно-сиреневый цвет. Как многие пятидесятилетние женщины, стремясь удержать последние мгновения былой привлекательности, Анжелика Васильевна не соблюдала умеренности в косметике: на верхних веках ее узеньких глаз толстым слоем были положены тени, сморщенные губы накрашены помадой ярко-алого цвета.
Ее зять был плечистым мужчиной лет тридцати. Как и тесть, он носил усы, волосы зачесывал набок. Сергей был в ладно сидящем костюме, при галстуке. На лице его читалась деланая отрешенность человека, насильно загнанного на скучное мероприятие.
«К утру он наклюкается, – решил я. – Или найдет себе развлечение по душе, или уйдет в алкогольный аут».
Спиртное за нашим столом разливал Сергей. Мужчинам он налил коньяк, бокалы женщин наполнил вином. Проконтролировав его действия, Ковалик взял в руки рюмку, громко, на весь зал, провозгласил тост:
– За год уходящий! Пускай все беды и невзгоды останутся в нем, а в новый год перейдет все только самое лучшее! За удачу в новом году, друзья!
Гости в зале дружно сдвинули бокалы и рюмки, послышались шуточки, раздался первый женский смех. Следуя примеру Ковалика, я чокнулся со всеми по очереди, неспешно выпил. За первым тостом последовал второй, потом третий, и только после него и хозяева, и гости отставили спиртное в сторону и переключились на еду.
Для интереса я попробовал рябчиков. Костистые птички, мяса – минимум, что в них нашел поэт Маяковский? Сам, поди, никогда рябчиков не ел, вот и писал о них с чужих слов. Лучше бы о стерляди написал. Копченая стерлядь была просто великолепна! Пальчики оближешь. Пока хозяева стола вяло ковырялись вилками в салатах, мы с Машей оставили от рыбины только остроносую голову и хвост.
Выпив и закусив, я отошел покурить к сдвинутой за елку мебели. Следом за мной поднялся Ковалик. Зять его попытался закурить в кабинке, но был изгнан в зал Анжеликой Васильевной. Маша и Альбина, как я понял, не курили.
Из «курилки» за елкой обеденный зал был виден как на ладони. Гости в нем расположились, соблюдая классовое неравенство. За ближайшим к директорской кабинке столом оживленно переговаривались нарядно и дорого одетые представители высших слоев общества – советские аристократы. За вторым столом сидели работники кафе. Среди них я узнал вчерашнюю администраторшу, официантку Таню и длинноволосого паренька из видеосалона. Обслуживающий персонал, приглашенный хозяином кафе составить компанию в праздничный вечер, вел себя скромнее. Чувствовалось, что для раскрепощения время еще не подошло, и простолюдины вынуждены соблюдать неписаную субординацию. Третий стол поставили вплотную к бару. Он предназначался для работающих в праздник сотрудников: водителя, швейцара и официанток.
– Евгений Викторович, а чего телевизор в видеосалоне не взяли? – спросил я. – Как о наступлении нового года узнаем?
– По радио бой курантов послушаем. Ты никого из моих гостей не узнал? Председателя центрального райисполкома Вяткина не знаешь? И то хорошо, меньше вопросов будет.
Выкурив по сигарете, мы вернулись за стол. За пустопорожними разговорами время до полуночи пролетело незаметно. Минут за десять до наступления нового года Ковалик распорядился включить транзистор в баре. Зять Сергей сдвинул в кучу бокалы, снял фольгу с шампанского, скрутил проволочку, приготовился.
«Как встретишь Новый год, так его и проведешь, – промелькнула мысль. – Хорошенькая у меня компания! Чем только дело кончится, неизвестно. Слишком уж напряженная обстановка за нашим столом. Все чего-то недоговаривают, чего-то выжидают».