Единственный способ «разобрать» – в смысле разъять – стереотип прост и давно известен, но требует времени и усилия: живые и разные люди, клиенты они или профессионалы, делают вместе трудную работу, включающую в себя сотни важных деталей.
Что происходит, что могло бы происходить, что остается несказанным и неуслышанным – когда начинаешь разбирать с коллегами «кейс», на каждый из этих вопросов есть десяток разных ответов. Описать хоть что-то из этой работы можно, но тоже ох как непросто (я сама пытаюсь это делать, густо цитируя в своих книжках участников групп: их голоса должны быть слышны больше, а не меньше моего).
На фестивале практической психологии «Планета людей» в 2011 году за три дня побывало 35 тысяч человек. Они были разные, как и ведущие мастерских. Ваша покорная слуга в другой – совсем не призрачной – роли провела три мастерские, повидав сотню-другую «клиентов с улицы» (были среди них и читатели журнала). Однако мне не встретилось идиотов, ожидающих чудес, а также подозрительных склочников, пытающихся вывести психолога на чистую воду, и коллегам тоже. Прямо чудеса какие-то: наши карикатурные образы плавают в пространстве сами по себе, а встречи живых и разных людей происходят сами по себе.
Как и с нашей почтой, очень важно не поверить в изначальную незатейливость людей, заинтересовавшихся своим и чужим внутренним миром, и способами работы с ним. Возможно, они слегка отравлены «чтивом» и не всегда умеют увернуться от объятий «демона дешевки», но то же можно сказать и о нас, профессионалах. У нас же тоже есть свой «умняк» и банальности «для служебного пользования».
Кто же это нас с вами так не любит, дорогой читатель? Или это мы сами?
Глава 8. Снова вступает хор (выбранные места из переписки с невидимками)
Между прочим, с момента выхода первого номера журнала в редакцию пришло в общей сложности 13 тысяч писем, «бумажных» и электронных. Опубликовано почти 500 писем и ответов. Пожалуй, пора и их вспомнить.
Время идет, они забываются, наши голоса звучат все тише, глуше – и вопросы, и ответы уходят в прошлое. Это нормально: век журнальной публикации недолог. И все же я пользуюсь уникальной возможностью вызвать из архивного небытия хотя бы некоторые голоса наших авторов, а заодно и свой. К величайшему моему сожалению, полный текст писем оказался уже недоступен – а как бы было здорово перечитать их и увидеть что-то новое, когда-то ускользнувшее от внимания. По счастью, когда-то от письма оставляли немного больше: не столько, чтобы спустя годы заново его обдумать, но достаточно, чтобы хотя бы услышать авторскую интонацию.
Выбрать даже эти двадцать было безумно трудно: а вот еще было такое чудесное письмо, и такое, и еще…
Эти письма – не «лучшие из опубликованных». (Бред какой – «лучшие», – простите, для кого?!) Просто они разные и живые, а их авторы как-то умудрились не только рассказать историю, но и дать услышать свой единственный голос. Допускаю, что я их выбрала именно за это: в конце концов, иногда у призраков бывают свои предпочтения, не все же подвывать по протоколу, предусмотренному договором.
В реальности от одного письма до другого мог и год пройти, но сейчас мы с авторами попробуем «спеть хором». Занавес!
Письмо первое: Она замучила меня разговорами «по душам»! (Psychologies, № 1, 2006)
Моя подруга совершенно меня замучила требованиями «проговаривать чувства», «обсуждать вместе вопросы». Этот доморощенный психоанализ меня достал, сопротивляюсь как могу: изображаю тупого. Уйти от неуместного и дурацкого разговора несложно, плохо другое: подруга понемногу начинает раздражать меня, а я – ее. Какая муха ее укусила и чего ей на самом деле надо?
Михаил, 28 лет
Я попробую дополнить ваше письмо тем, о чем вы не говорите прямо. (Хотя, конечно, это всего лишь мои предположения.) Первое: отношения продолжаются дольше, чем предыдущие ваши связи. У вас, возможно, стали появляться планы на будущее. И тут покладистая и славная девушка стала странно себя вести, заглядывать в глаза и настаивать на разговорах по душам. Второе: когда вы мастерски уходите от «проговаривания чувств», изображая непонимание, ваша подруга не молчит, а комментирует ваше поведение. И ее слова вас по-настоящему задевают. Она говорит о вас, интерпретирует ваши реплики, молчание, поведение – и этот «психоанализ» вас так раздражает. Третье, поскольку вы ее подпустили ближе, чем других женщин, она иногда попадает в «десятку». Тут, чтобы прекратить это безобразие, вам даже приходится ей хамить, хотя вообще-то вы человек мирный. В ответ она наконец демонстрирует понятную (хотя и неприятную) модель поведения – такое бывало и с предыдущими подругами. Вы как-то миритесь, но с обеих сторон растет настороженность, а отношения ухудшаются. Четвертое: вряд ли бы вы написали человеку моей специальности, да еще женщине, если бы не хотели эти отношения сохранить. Ваше письмо – как вылазка на вражескую территорию. Чего стоит одна ваша фраза «Судя по вашей почте, меня могут не понять». Кстати, подруга в курсе, что вы заглядываете в такие журналы? Или вы пошли в разведку в глубокой тайне? На мой взгляд, у вас обоих кризис взаимного доверия. Вы сблизились до той черты, когда уже можете сделать друг другу по-настоящему больно, – и оба испугались и надели маски. Ваша девушка – маску проницательной, психологически подкованной женщины, а вы – маску простоватого парня, который совершенно не понимает, о чем разговор. В случае стрельбы боевыми патронами ранения получает не человек, а его маска. Не смертельно, но тоска-то какая! На самом деле сейчас решаются важные вопросы: кем вы можете быть друг другу на следующем этапе развития отношений; чем придется заплатить за свою привязанность. Сблизившись, вы сейчас словно топчетесь друг у друга на ногах. Мне кажется, у вас может получиться и иначе.
Письмо второе: Я чувствую себя виноватым… (Psychologies, № 7, 2006)
Я много работаю: подчиненные, огромный объем информации, на которую надо оперативно реагировать, принятие решений… Домой приезжаю к полуночи: сын спит, а жена встречает с укоризной. Она «все понимает» (сама работала менеджером), но от этого еще хуже. Все чаще ловлю себя на нежелании ехать домой: я так устаю, а там лишь отрицательные эмоции… Но, может быть, дело в том, что серьезную работу вообще невозможно сочетать со счастливой семейной жизнью? Или дело во мне?
Денис, 35 лет
Что вас так сильно задевает в реакции жены? Создается впечатление, что вы не допускаете даже намека на свою возможную ответственность за то, что кому-то из близких – плохо. Вам легче разозлиться, сбежать или прийти уж совсем поздно, чтобы только не видеть ее глаз. Попробуйте вспомнить, возможно, ваш отец огорчал маму, и она вздыхала то и дело, надрывая ваше детское сердце? Не было ли вам неловко за него, когда он пытался оправдываться, объясняться? Не давали ли вы себе обещаний любой ценой «быть хорошим»? Вы так подробно описываете свою занятость, словно заранее уверены, что вас будут упрекать. И, думаю, даже взгляду жены вы сами приписываете именно это значение – не беспокойство за вас, не раздражение на ваш постоянно усталый вид, а именно укор, которого вы так боитесь. Как будто внутри вас кто-то знает, что в семье с мужем, который много работает, жизнь жены – всегда лишь страдание, а сам муж обречен на вечные муки вины. Ваш гнев и раздражение придают этой безысходной картине некоторую динамику, но жизнь счастливее не делается. У каждого из нас наступает период, когда мы определяем, выполнять ли давно принятые решения или допустить, что из прежних обещаний, которые мы дали себе в детстве, для нас уже ничего не следует. Потому что эти решения могут быть поняты и пересмотрены.
Письмо третье: Как мне утешить близкого человека? (Psychologies, № 23, 2007)
Моя 80-летняя бабушка позвонила в слезах: дедушка, который много лет живет в другом городе, поздравил ее по телефону с 8 марта. Потом неудачно положил трубку, и было слышно, как его вторая жена ругала его, а он оправдывался. Бабушкина любовь к нему не прошла, хотя много лет назад он ушел к ее лучшей подруге, муж которой – друг деда и тоже военный летчик – погиб незадолго до этого. Я очень хочу ей помочь, но совершенно не знаю, что сказать.
Зоя, 26 лет
В этой истории есть ощущение остановившегося времени: не проходят чувства, не иссякают упреки, словно все участники этой житейской драмы связаны не нашедшими выхода и не осознанными в свое время обязательствами и чувством вины. Вы – первый человек в семье, кто может посмотреть на эту печальную историю со стороны, ибо не принимали непосредственного участия в основных событиях, и только вы имеете возможность и право их комментировать. Затянувшаяся на много лет ревность «бывшей подруги», любовь дедушки, обида вашей мамы на родителей связаны с первым событием, породившим целую лавину переживаний, замешанных на чувстве вины. Это событие – гибель товарища и выпавшая вашему деду участь избежавшего смерти. Он оказался «кругом виноват» – возможно, этого чувства в отношении своей второй жены он не осознавал, но их брак держится именно на нем, отсюда и испуганное вранье, и многое другое. Все, кроме вас, кого-то в чем-то обвиняют. Но поскольку «дебют» вины в этой истории не может быть объяснен житейскими причинами – «полюбил – разлюбил», все упреки и вообще все чувства оказываются словно замершими, не находящими завершения. В таких запущенных семейных сюжетах психологически освобождается тот, кто прощает других и себя. Практическая помощь бабушке – просто выслушивать (что вы и сделали) и, возможно, обратить ее внимание на то, как не уверена в своей победе вторая жена, как гложет ее ревность. Эти соображения кажутся несколько мелочными, учитывая возраст участников, но в том-то и дело, что как для них, так и для вашей мамы жизнь раскололась на «до» и «после» в день трагической гибели дедушкиного друга.