Их с себя, но расплата –
Это камень на грудь, это – гнет.
И гнетут облака точно плиты,
Слой за слоем ложатся и душат,
И с волнами свинцовыми слиты
Небеса и чуть видная суша.
Нов потемках свобода – как молния,
И – разгневанным громом в ответ.
А глаза вдохновенья исполнены.
Оттого что страдания – нет.
Это – крылья огромные скованы…
Это – рвутся они из-под бремени…
Я крутил конденсаторы времени
И случайно попал на Бетховена.
Тонкие ветки, серебряный иней.
Свет неземной, заколдованный, синий.
Жемчуг, сапфиры и бледный опал
Светят в парче снеговых покрывал.
Полной луной зачарованы ивы.
Видно далеко-далеко с обрыва
Черные тени на синем снегу,
Празелень льда на речном берегу.
Добела кем-то в выси накаленная,
Выше и выше, в пространства бездонные,
В сизую глубь уплывает луна.
Слышно, как светом поет тишина.
Рот земли пересох,
Стал рассыпчатым мох,
И стеклянное марево зноя
Нависало завесой сквозною.
Над овсом молодым
Засинело, как дым.
Поседело у солнца косматого,
Побледнела жара виновато.
И раскрыла глаза
Голубая гроза:
Как взмахнет, как блеснет, да как ахнет,
Как их тучи каленым запахнет!
И, сорвавшись, как конь,
В обомлевшую сонь,
Закрутил и помчался клубами
Дикий ветер далекими ржами.
Преклонилась трава
И шептала слова,
А над ней, как чугун, и свинцово
Набухало прорваться готовым.
Позабудь про людей, про их лица,
Чтобы видеть единственный Лик:
Капля с морем, – ты можешь с ним слиться,
И увидишь: ты тоже велик.
Уходи, и иди, и исчезни
За крутыми излобьями гор.
На тебя Седокосмое в бездне
Устремит испытующий взор:
Из-под сизых, насупленных – серным
Ослепительно взглянет излом.
И, как зверь черно-бурый, пещерный,
Прорычит потревоженный гром.
Ты увидишь на глинистых скатах,
Остановленный быстрой рекой,
Многоцветные славы закатов
И ночной синезвездный покой.
Ежедневное чудо восхода
Для тебя одного совершат,
Чтобы знал ты, что синему своду
И светилам ты – названный брат.
……………………………………………
Ранним утром туманы застелются,
И, взглянув на седые поля,
Ты услышишь, как грузно шевелится,
Просыпаясь, земля.
Игрушкой хрупкой счастье наше
В хрустальном ящике живет.
Но черный ветер в окна машет
И ночью плачет и зовет.
Тогда грядущую потерю
Определяет сердцу рок,
Но сердце бьется и не верит,
Пока не наступает срок.
Ведь ты случайно сам забудешь
Плотнее притворить окно,
И ты нечаянно разбудишь
Слепых причин глухое дно.
И слишком тонкой нитью свяжешь
Ты створки ставень за окном.
А нить того, что будет, та же,
Тонка и связана узлом.
И он ворвется, ветер колкий,
И хлопнет рамой, дернет нить…
Игрушки хрупкой нет. Осколков
Не собирай: не починить.
Воды холодного света
С силою бьют с вышины.
Льется в мансарду поэта
Синяя зелень луны.
Вот уж ты больше не юный.
Вот отлюбил и затих.
Холодом осени лунной
Светит оброненный стих.
День или год понемногу
Канут, пройдут, – не вернуть…
Длинной, пустынной дорогой
Виден твой пройденный путь.
Сон о чужом человеке –
Прошлое. Это не ты.
Что растерял, то навеки
В лунных полях пустоты.
Это – безжалостность света
Полной осенней луны
Льдом, засветившимся где-то,
Льется в окно с вышины.
Я видел странный сон: в пещере,
В зеленоватом сумраке, цвели
Седого инея изогнутые перья
И ледяные хрустали.
Как свет луны молочно-синий,
Как зелень бледная морских глубин,
Холодной музыкой огней в аквамарине
Струились переливы льдин.
И в тишине из подземелий
Оранжевым и острым языком
Вздымался и плясал, как в бешеном весельи,
Немого пламени излом.
Я заблудился в запредельных странах,
И мной, безвольным, овладели сны.
И я увидел в прорванных туманах
Пустую даль безрадостной страны.
С безжизненным отливом тусклой стали
Катила воды мертвая река.
Скупые слезы медленно роняли
Усталые седые облака.
Я знал, что солнце никогда не брызнет
Над спинами нагих и плоских скал.
И понял я: твоей бесцельной жизни
Течение в пространствах я видал.
Я видал удивительный край –
Оглушительно-радужный рай:
Водопады и пропасти, алый туман.
Переливы торжественных фата-морган.
Как комет бирюзовых хвосты.
Перекинуты были мосты,
И по ним, как по звонкому синему льду.
Я, мерцая, скользил со звезды на звезду.
От сверкающих радостных дуг
Возникал ослепительный звук.
Каждый цвет волновался, струился и пел,
Каждый звук был подобием огненных тел.
И текли, и журчали года,
Как в реке незаметно вода.
Эту смесь алкалоидов я изобрел.
Это был только шприца короткий укол.
В подземной железной завелся вампир,
Ухмылялся в небритую бороду:
– Ну, и если когда пропадет пассажир,
Так и кто их считал там по городу?..
Средь подобных себе был в повадках новатором:
Не боялся толпы, залезал под вагон,
Чтобы скрыть, кто такой, вентилял в стрекотаторе
И железным визжал, набирая разгон.
Раз завелся, то, значит, так просто не выживешь:
Это он, нагружаясь на плечи, как кладь,
На стене оставляет разводами рыжими
Уговоры о том, как смертельно устать.
Подколесная тень, кувырком, схожий с крысой сам,
За тобой он – под ноги, вдогонку, в пыли…
Ты, усталый, приходишь домой. Но ты высосан,
Как и прочие – те, что его завели.
Апрель гудит охрипшим басом,
Аккомпанируя себе
На водосточной, час за часом.
Звенящей жалобно трубе.
Зернистый снег гниет за домом,
Питая лужу у крыльца.
Но непреложная истома
В свистках влюбленного скворца.
И скоро будет шум зеленый
И буйной вишни молоко:
Увы, обман определенный,
Что жить приятно и легко.
Сначала грубые куски
В изломах тускловато-сизы.
Но пламя лижет им виски
И под котлом их дразнит снизу.
И вот, сверкает, рождено,
И радугой играет в зное
Из мира черного окно,
Великолепно-смоляное.
Газетчику захватит аль
Всемирно-едким нафталином:
Се, улиц летних царь, асфальт,