Как будто заглушить он хочет,
Заботливый и нежный брат,
Шаги крадущегося ночью,
Как тать, проникшего в мой сад.
Но пусть! И я цветком осенним
Склонюсь, бессильная, к земле,
И ночь меня покроет сенью
И растворюсь я в серой мгле.
Огни, цветы, круженье
И пестрый хоровод.
Пускай мое мгновенье
Плывет, плывет, плывет!
Гирляндами повисли
По залам фонари.
И сердцем я, и мыслью
Твержу себе: «Гори!»
За черной маской маска
На празднике скользит.
Но знаю я – развязка
Теперь мне не грозит.
Теперь я вся из воли,
Прошел мой темный бред.
Теперь я скрытой боли
Сама кладу запрет.
Я вся – борьба и вызов
Следящему за мной…
Зачем вдруг с карнизов
Сорвался ледяной
Порыв, и бледны лица,
И гаснут фонари?
Зачем в окно глядится
Свинцовый лик зари?..
Из черных масок плотен круг:
Они ее с собой ведут.
Нерасторжима цепь их рук,
Необоримо-тяжких пут.
Они уходят в темноту.
Как шорох листьев их рассказ:
«Я выпью тела теплоту…»
«Я занавешу окна глаз…»
«Я обману и скрою слух…»
«Я обесцвечу розы губ:
Да будет нем, и слеп, и глух,
И хладен так, как должно, труп…»
«Но сердце, – сердце только Он
Остановить имеет власть:
Жених, кто тайной окружен,
Пред кем должны лемуры пасть…»
Пришли. Как пыль легли, забились в щели.
Она одна в неверной полутьме,
Без памяти, без ужаса, без цели.
Как сад, готовый к мертвенной зиме.
И только сердце, неустанный сторож,
Тревожит стуком каменную тишь.
Увы, ты, Темный Гость, его поборешь.
Ты, сердце, тоже скоро замолчишь.
И вот уже за самою спиною,
Как черный исполинский нетопырь,
Как зыбкий плащ, забытый темнотою,
Как паука раздувшийся пузырь…
Обнял. И впился. В долгом поцелуе
Душа и смерть. Не надо, не тревожь:
Спусти завесу. Глухо сад бушует.
Светает. В облаках озябших дрожь.
Розовым по небу полосы.
Хочет сказать про звезду
Ломким стеклянным голосом
Птица в продрогшем саду.
Хрупко по мокрому гравию
В воздухе сонном — шаги.
Листья завесами ржавыми
С кленов свисают из мги.
Стой! Точно взрывом, рассеяны
Искры играющих брызг:
Это — из дымной расселины –
Золотом плавленым – диск!
Он вышел, с натуги багровый,
С подвязанной косо щекой,
Уселся над лесом, и кровью
Истек, и, блестящий такой.
Отравился в путь. А прохлада
Ночная ласкала его.
Но выше ему было надо
Светить золотой головой.
Никто не мешал. Успокоен,
Он пристально сверху смотрел,
Как в озере был он удвоен
И в стеклах, холодный, горел.
Но в пятом часу застеклянил
Пространное небо рассвет.
Не сдался еще на поляне
Насвеченный месяцем след.
Потом рассвело. И, вставая,
Все заняты были своим.
И месяц, ненужный, истаял,
И, белый, сквозил голубым.
Домовитым, ласковым уютом
Сумерки ложились по углам.
Мы тогда назойливым минутам
Не вели отсчета по часам.
В сумерки немного непохожим.
Сказочным казался старый дом.
Помнишь, дверь зияла из прихожей
Черным угрожающим пятном?
Но, стуча заслонкою тяжелой,
Торопясь завиться в дым седой,
Хохотал в печи огонь веселый,
Потрясая рыжей бородой.
Васильком в узорах снежной пыли
Синий Сириус в окне дрожал.
Засыпая, мы за ним следили
Из-под теплых, мягких одеял.
И во сне видали райский терем
И звезду любимую свою,
Как она ручным, пушистым зверем
Бегает по горницам в раю.
Поздним утром розовое солнце
Белые стеклянные цветы
Осторожно отблеском червонца
Озаряло, – помнишь это ты?
И когда уйду в туман жемчужный,
Это всё, – как отсвет золотой, –
Что от жизни длинной и ненужной
Унести хотел бы я с собой.
Кончено. Вызрел и вывезен плод.
Листьев покорен медлительный лет.
Долго не меркнет багровый закат.
Медленно чахнет заброшенный сад
Встань под холодным и мокрым стволом.
Встань и помедли и ты перед сном.
Дали яснее видны в холода.
Ясно и тихо всё, как никогда.
Скоро засветит на небе ночном
Звездная Птица туманным крылом.
Звездная Птица опустит свой клюв.
Тонкую шею к земле изогнув.
К сердцу и кленам приникнет зараз:
Ясен и короток звездный приказ.
Листьям не больно желтеть и слетать.
Кончено. Холодно. Хочется спать.
Ночью no-зимнему небо затлело
Россыпью звездных колючих огней
Инеем хрупким и иссиня-белым
Утро одело траву до корней.
Пусть еще мир остается зеленым,
Пусть припекает по-летнему днем;
За ночь одну почервонели клены.
Вспыхнул осинник багровым огнем
Я собираю последние розы.
Медлю под вечер в осенних садах.
Желтая проседь в плакучей березе. –
Это – как снег у тебя на висках.
Белым по синему стынут громады
Тяжких, как мрамор, крутых облаков.
– Это уже холодком, не прохладой…
Тише и тише. Теперь ты готов.
Чувствуешь – тело тяжелое
За ноги держит земля?
Встань, запрокинь свою голову
Позднею ночью в поля.
Это поля запредельные,
Звездный волнистый ковыль.
Дальней дорогой расстелена
Тонкая млечная пыль.
Давит обузою жадною
Плечи земная душа.
Льется усталость прохладная
Белой рекой из Ковша.
Что-то дрожит и колеблется.
Взмыть бы, вздохнуть и взмахнуть…
Крыльями Звездного Лебедя
Смерть распахнула твой путь.
Со зрачками пустыми невидящих глаз,
Растворяясь в потоке предметов,
Он ловил и предметы, и призраки фраз,
Проплывавшие где-то в поэте.
Во блаженном рассеяньи боком толкнул
– Без поклона – знакомую даму,
Но запомнил глаза, и пропеллера гул,
И огни пробегавшей рекламы
Заглядевшись на облачно-синюю твердь, –
На араба с летящим бурнусом, –
Он едва не обрел себе жалкую смерть
Под трубящим слоном автобуса.
В направлении смутном куда-то домой
Изучал на витринах ненужный
Абсолютно ему пылесос и трюмо.
Но забыл запасти себе ужин.
И когда на углу засветился фонарь
Бледной зеленью – газовым светом, –
Он, довольный, сосал прошлогодний сухарь.
Дописав окончанье сонета.