Мать провожает Каспара до самого лифта, ее шаг на удивление тверд.
Дома Лэрке говорит, что нашла жилье, от которого не может отказаться. Каспар, конечно, может оставаться в комнате у Джека. Он понимающе кивает. Она собирает вещи.
Когда Каспар опять приезжает к матери, она уже заказала билет в Японию.
— Пошли, — улыбается она, — такси ждет внизу.
Медсестры стоят в коридоре и прощаются. Они жмут им руки и кивают, все как полагается. На пути к лифту они шепотом говорят ему, что палата матери будет стоять наготове на случай, если они вернутся. Она явно не доберется дальше аэропорта и наверняка повернет назад, едва увидит, как взлетают и приземляются самолеты.
В такси мать рассказывает, что нашла храм, в котором будет жить, и там никто не против, если она у них поселится. Мать и Каспар выходят у аэропорта, мать заводит свой ходунок в вереницу багажных тележек и, спотыкаясь, идет в зал отлетов.
Стюардесса недоверчиво смотрит на них, когда мать подает ей через стойку свой билет.
— Вы сопровождающий? — спрашивает она Каспара.
— Нет, — говорит мать, — я еду одна.
Стюардесса опять смотрит на него, он молчит.
— Но разве у вас нет багажа?
— Да, ручная кладь, — отвечает мать и машет красной лаковой сумочкой.
Стюардесса криво улыбается.
Мать и Каспар стоят друг перед другом.
— До свидания, — говорит она, — писем писать не надо.
— Нет, — говорит он.
Она улыбается; рот большой от всей этой помады. Она целует его, они обнимаются. Ее тело так мало, что может рассыпаться под его руками.
— Прости меня, — шепчет она, — я не умею как следует болеть.
Мать поднимается на эскалатор, а он остается до тех пор, пока она не скрывается из виду. Когда Каспар выходит из зала отлетов, все так тихо. Самолеты с их огромными моторами взлетают и садятся, но он ничего не слышит.
Холодное сердце,
непогоде подставлено тело,
ветер сквозь меня.
Вот что они шепчут.
Ранним вечером он случайно сталкивается с Лэрке на улице. Она спешит, но спрашивает, не хочет ли он билет на концерт сегодня вечером. Ему надо только подойти к билетной кассе и сказать, что он от нее.
Каспар ждет в фойе концертного зала с билетом в руке, но дают третий звонок, и ему приходится идти в зал. По обе стороны от него сидят люди, но Лэрке нет. Он листает программку туда-сюда. Ни один из солистов не носит ее имя. Свет меркнет, и начинается музыка. Лицо Каспара светится, люди с раздражением отворачиваются, он решает: пусть думают что хотят. Лишь когда Каспар закрывает глаза, он может глубоко дышать. Он играет пальцами на колене, следует за звуками музыки, куда им вздумается. Позже он открывает глаза и смотрит на музыкантов, вот они сидят, глубоко сосредоточенные, в своей черной одежде. Каспар ищет то место, где сидят флейтисты, и не верит своим глазам, когда видит, что Лэрке сидит и играет между тремя другими флейтистами. Она смотрит в ноты, как они, и ее игру не отличить от других. Но флейта у нее золотая. Лэрке спокойно сидит среди свистящих, бьющих по струнам, пиликающих и трубящих и стучащих в барабаны людей. Иногда она поднимает глаза от нот, и он понимает, что она все знает наизусть.
Каспар ждет в фойе, Лэрке выходит и обнимает его. Спина у нее взмокла.
— Пойдем со мной, — говорит она и тащит его за собой по черной лестнице.
Они идут темными коридорами, всюду люди, смывающие грим, люди, бродящие с цветами, люди, убирающие свои инструменты. Пахнет пылью, потом и краской. Лэрке открывает дверь в конце коридора.
— Вот моя квартира, — говорит она и поворачивается кругом, — ее для меня нашла моя старая учительница. Она прямо под сценой, мне слышно, как топают наверху. Окон здесь нет, зато мне слышны все концерты, я могу следить за репетициями. Через вентиляционную шахту дует ветер, так что я знаю еще и то, какая погода.
Она кипятит воду для растворимого кофе, они садятся, беседуют о старых временах и смеются. Когда Каспар поднимается, чтобы уйти, она спрашивает о ягненке.
— А что, разве он не у тебя? — спрашивает он. — Когда ты переехала, он исчез.
— Нет, — отвечает она, — я его оставила у тебя.
Они смотрят друг на друга, раскрыв рты.
— Но ведь нельзя, чтоб он бегал по улицам один, — говорит она.
Каспар ходит по своей комнате, хотя там и мало места. Джек оставил на кухонном столе свежий журнал, и он прочитал его. Там большая фотография Софии. Она призрачно крупнозерниста и увеличена во много раз, но на ней определенно она. София идет по дороге из Форехайма в город. Он не видит ее лица, но держится она прямо.
За несколько недель до середины лета Каспар чистит свою униформу, зашнуровывает ботинки и вешает через плечо почтовую сумку. Он убеждается, что письмо от Софии к Мире все еще лежит там, в отделении для непереданных писем. Каспар густо намазывается солнцезащитным кремом, надевает шляпу и очки и идет в солярий «Солнце Мира» за концертным залом. Там пахнет пóтом, кремом от солнца, солью и теплом. Он делает шаг назад.
— Чем могу вам помочь?
За прилавком стоит очень загорелая большегрудая девушка. На ней коротенькая блузка, она улыбается белоснежной улыбкой. Из колонок льется поп-музыка.
— У нас есть спецпредложение на суперсолнце до двенадцати, — говорит она.
— Мне не надо в солярий.
— Гм, — говорит она и смотрит на него.
— Я ищу Миру.
— A-а, шефа. Ее сегодня нет. Мира ездит по всем соляриям и проверяет, все ли в порядке. Когда-нибудь она заедет и к нам.
— Спасибо, — говорит Каспар. — Можно я подожду?
— Да.
Он вытаскивает из автомата бутылку газировки, садится на деревянную скамью и притворяется, что рассматривает журналы. Каспар качает ногой в такт музыке и бросает быстрые взгляды на девушек, которые трясут гривами, бегая на своих длинных ногах, и дезинфицируют солярии.
В журнале статья про короля. Теперь он мало-помалу окопался в своем дворце на месяц. Полиция подумывает метнуть в окно бомбу со слезоточивым газом, чтобы проверить, есть ли там признаки жизни.
Каспар отшвыривает журнал прочь и некоторое время смотрит на посетителей. Сразу видно, кто ходит сюда каждую неделю, а кто пришел впервые. Новички осматриваются, расспрашивают о ценах и как что делать. Они осторожно заходят в кабинки и запираются. Как будто хороший загар на самом деле должен приходить изнутри.
Каспар ждет много дней. Он приходит к открытию солярия и уходит с его закрытием. Теперь девушки уже знают, как его зовут. Они болтают о пустяках и каждый день спрашивают, не хочет ли он позагорать. Это освежит его цвет. Он каждый день отвечает, что загорать в солярии вредно. Это все знают. Каспар спрашивает, слыхали ли они про такую болезнь — альбинизм, она вызывается ферментальным дефектом, когда в организме не хватает тирозиназы: она расщепляет аминокислоту тирозин, которую мы получаем с пищей. Если она не расщепляется, она просто накапливается в теле и вызывает недостаточную пигментацию. Слыхали?
— Не, по-моему, я о таком не слышала, — отвечают девушки, облизывают губы и складывают их трубочкой.
Потом они фыркают и оставляют его в покое на весь день.
Просидев на скамейке почти две недели, он научился узнавать большинство посетителей. Они чернеют от загара все больше и больше. Некоторые — совсем по-африкански. Они выходят из солярия, гордо выпятив грудь.
— Каспар, ну попробуй! — говорят девушки и поводят бедрами в обтягивающих брюках. — Лампу для лица можешь выключить. Хоть на пятнадцать минут, от этого еще никому вреда не было.
Один посетитель проходит мимо и сдает два кусочка черной пластмассы, которые надо класть на глаза в солярии.
— Это лучше, чем темные очки, — говорит одна из девушек, — а то глаза будут как у панды, а это очень некрасиво.
— Каспар, сейчас солярий номер три не занят, — говорит та девушка, которая улыбается больше всех. Она еще иногда подрабатывает моделью. Это вполне понятно.
— Я сейчас его почищу, — говорит она, — иди за мной, я тебе покажу, что и как делать.
Она входит в кабинку, склоняется над солярием и объясняет Каспару, на какие кнопки нажимать. Затем девушка уходит, захлопнув за собой дверь. Каспар знает, что делать. Снять одежду, лечь внутрь, закрыть крышку, надеть пластмассовые наглазники, настроить на лампу для лица и нажать на черную кнопку.
— Раздеться не забудь, — кричит девушка из-за двери.
Каспар чувствует запах ее духов, он стоит совсем тихо, она стучится:
— Не забудь запереть дверь.
Он раздевается, намазывается кремом от солнца, нажимает черную кнопку и остается стоять. По кабинке разливается мерцающий голубой свет. Ему кажется, что его кожа пылает.
— Ты не лег, — кричит девушка, — я твои ноги вижу!
Каспар кричит в ответ что-то грубое, быстро открывает крышку и заползает внутрь. Сине-лиловый свет такой же резкий, как на леднике, только здесь он теплый. Он закрывает глаза и вдруг вспоминает, что забыл пластмассовые наглазники. Каспар пытается расслабиться и не думать о том, что кожа облезет и что будет больно. Едва девушки увидят, что с ним бывает, они перестанут к нему приставать. Кожа чешется.
Через пять минут — все. Он открывает крышку, выскакивает и смотрится в зеркало. В какой-то момент кожа кажется совсем синей. Девушки из солярия стучатся в дверь и спрашивают, хорошо ли ему. Каспар спешит надеть одежду. Ему не больно, просто кожа нагрелась. Как будто посидел у гудящего камина.
Придя домой, Каспар снимает с себя всю одежду. Кожа не обгорела, на ней даже появился какой ни есть загар. Он долго стоит и смотрит себе в глаза.
На следующее утро в семь часов Каспар приходит снова. Он склоняется над глянцевым журналом, чтоб девушки не видели его лица. Вот подходит вчерашняя. Она садится на корточки и смотрит вверх.
— А ты чуть-чуть загорел, — говорит она, — но ты можешь вынести и больше.
— Нет, — говорит он.