Миссис Уингэм посмотрела в счастливое лицо, вопросительно глядящее на нее снизу вверх. Десятки возражений так и не слетели с ее губ. Нерешительно улыбаясь, она промолвила:
– Да, Фанни. Если ты так уверена, значит, мне следует согласиться.
Дочь крепко поцеловала ее в щеку, мистер Кентон приложился губами к руке.
Все стремления пропали даром. С тяжелым сердцем вдова сказала:
– Завтра в три часа ко мне приедет лорд Харлестон.
– Лорд Харлестон! – воскликнула Фанни. – Ты ведь расскажешь ему, мама, что я выхожу за Ричарда? Я бы с удовольствием сделала это сама, но Ричарда отпустили только на один день, ему нужно немедленно возвращаться в полк. Мама, можно я возьму с собой Марию и провожу его до станции? Прошу тебя!
– Да, да, – пообещала миссис Уингэм. – Я скажу лорду Харлестону.
5
Когда в гостиной появился один из самых больших и недоступных призов брачной ярмарки, погруженная в печальные мысли вдова сидела в одиночестве. Уныние, которое она чувствовала в течение многих недель, грозило выйти из-под контроля и только усиливалось неспособностью решить, какая из ее бед стала причиной сильнейшего желания разрыдаться. Годы экономии были потрачены впустую; и все же она не могла сожалеть о времени, проведенном в Лондоне. Ее материнские амбиции пошли прахом, однако, вспоминая счастливое лицо Фанни, она была не в силах сожалеть об этом. Скоро дочь, на которой в продолжение многих лет были сосредоточены все ее мысли, уйдет от нее. Но даже если бы движение пальца могло удержать Фанни, она бы накрепко прижала руки к коленям – в такой позе она и сидела, когда в комнату вошел маркиз.
Лорд Харлестон остановился у порога. Миссис Уингэм оказалось достаточно одного взгляда, чтобы заметить легкую тревогу в его глазах. Боль, которую причинит ему новость, мучительно пронзила ее саму. На мгновение она вдруг мысленно обвинила Фанни за обиду, нанесенную тому, кого она совсем недостойна. Мисс Уингэм была не в состоянии вынести пристальный взгляд посетителя и опустила глаза на золотые кисточки на его ботфортах.
– Миссис Уингэм! Вы чем-то опечалены. Могу я узнать, чем? Если в моих силах что-то сделать…
Маркиз заботливо склонился и взял ее руку в свою красивую ладонь.
– Да… Нет! – растерянно произнесла она. – Все в порядке! Прошу…
С этими словами она отняла руку.
– Мне оставить вас? Полагаю, я приехал не вовремя. Скажите, чего вы желаете? Я ни в коем случае не хочу опечалить вас еще больше.
– О нет! Не уходите! Этот разговор не следует… нельзя откладывать!
Маркиз внимательно посмотрел на вдову, причем озабоченности в его глазах было ничуть не меньше, чем в ее.
– Полагаю… вы знаете, зачем я приехал.
Она кивнула.
– Да, знаю. И хотела бы… очень хотела бы, чтобы вы не приезжали!
– Чтобы я не приезжал?
– Потому что все напрасно! – трагически воскликнула вдова. – Я не могу вас обнадежить, милорд!
На мгновение повисла тишина. На его лице одновременно отразились удивление и досада, однако после паузы он тихо произнес:
– Простите меня! Наш с вами давешний разговор вселил в меня уверенность, что вы не будете против. Вы сказали, что догадываетесь о цели моего визита… Неужели я напридумывал себе, что моя просьба не будет вам неприятна?
– О нет, нет, нет! – промолвила вдова, поднимая полные слез глаза. – Я была бы на вершине счастья… и скажу вам, что я искренне этого желала. Однако все изменилось! Теперь я могу только умолять вас ничего больше не говорить!
– Вы этого желали!.. Во имя всего святого, что же могло произойти?! – воскликнул он, а затем, стараясь говорить спокойнее, произнес: – Кто-то меня оклеветал? Или это…
– Нет, что вы… Милорд, я вынуждена вам сказать, что есть другой мужчина. Давеча я согласилась вас принять, не зная, что…
Я думала… – Она осеклась и вытерла с лица слезы.
Лорд Харлестон напрягся. Вновь повисло молчание, нарушаемое лишь всхлипами несчастной вдовы.
– Как я понимаю, давняя любовь, мадам? – наконец спросил он сдавленным голосом.
Она кивнула, и ее плечи сотрясли рыдания.
Он мягко произнес:
– Я ничего больше не скажу. Умоляю, не надо плакать! Вы были со мной откровенны, и я вам признателен. Примите мои наилучшие пожелания счастья и поверьте, что…
– Счастья?! – перебила его вдова. – Я самое несчастное существо на свете! Вы сама доброта, милорд. Я как никто благодарна вам за исключительную выдержку, которую вы только что проявили. Вы имеете полное право винить меня в том, что дала вам надежду на успех. – У нее вновь дрогнул голос.
– Я вовсе не виню вас, мадам. Не будем больше об этом! Сейчас я уйду, но прежде позвольте мне выполнить одно взятое на себя обязательство. Возможно, у нас с вами больше не будет шанса поговорить наедине. Это касается Фанни.
– Фанни? – переспросила она. – Обязательство?
Гость слегка улыбнулся.
– Ну да, мадам! Я надеялся, что заслужил право переговорить с вами по этому вопросу. Хотя, наверное, это не так, и вы сочтете дерзостью с моей стороны, но раз Фанни доверилась мне, а я пообещал сделать все, что в моих силах, то, возможно, вы все же простите меня и терпеливо выслушаете?
Она изумленно смотрела на него.
– Конечно! Только… что вы имеете в виду, милорд?
– Насколько я понимаю, Фанни без ума от молодого человека, с которым знакома с самого детства. Она рассказала мне, что вы против ее избранника, мадам. Возможно, существует какая-то причина помимо отсутствия у него денег, но если это не так… если ваша неприязнь к нему основана только на вполне естественном желании найти для дочери более богатого жениха, могу ли я искренне просить вас не вставать между ней и ее будущим счастьем? Поверьте, я знаю, о чем говорю! В молодости я сам был жертвой таких амбиций. Не скажу, что человек не способен восстановиться после раннего разочарования в жизни – по крайней мере, мне это удалось! – но я очень хорошо отношусь к Фанни и не хотел, чтобы ей тоже пришлось пройти через это. У меня есть некоторые связи, и я буду рад помочь молодому человеку.
Мокрый от слез носовой платок упал из рук вдовы на пол. Она смотрела на его светлость так удивленно, что он счел нужным добавить:
– Вам кажется странным, что Фанни мне открылась? Не обижайтесь! По-моему, девушки зачастую более откровенны с отцом, чем с любимой матерью. Когда мы с ней говорили, она считала, что я мог бы стать… Но больше на эту тему я ничего не скажу!
Наконец вдова вновь обрела дар речи.
– Милорд, – молвила она, – правильно ли я понимаю, что вы намеревались стать для Фанни отцом?
– Пожалуй, я бы сформулировал это иначе, – ответил он с полуулыбкой.
– Вы точно уверены, – с волнением спросила вдова, – что не мужем?
– Мужем Фанни?! – переспросил ошеломленный маркиз. – Я? Господь с вами, нет! Разве можно такое предположить?..
– Я в этом ничуть не сомневалась, – заявила миссис Уингэм неуверенным голосом. – Только боюсь, что сейчас…
– Нет, нет, теперь не время для обмороков! – воскликнул он, беря ее за руки. – Как вы могли решить, что я влюблен в Фанни? Конечно, я знаю, что́ Фанни для вас значит, но подумать такое!.. Это противоречит здравому смыслу!
– Да, – согласилась вдова. – Еще нелепее то, что я даже не догадывалась, почему с нашей с вами встречи я ощущаю такую подавленность, и думала, что вы хотите жениться на ней!
Не отпуская ее рук, маркиз стал на колени у кресла.
– Какой же я был дурак! Но я считал, что, только осыпая похвалами Фанни, я могу проторить к вам тропинку! А она и в самом деле изумительная девушка. Значит, все эти слова, что вы мне сказали сегодня, вы говорили не о себе?
– О нет, нет! О Фанни. Видите ли, она и Ричард…
– Не будем больше о Фанни и Ричарде! – оборвал он. – Итак, могу ли я еще настаивать на том, чтобы обсудить цель моего визита, или это бесполезно?
– Не говорите глупости! – сказала она, крепко сжимая его ладони. – Вам нет нужды ни на чем настаивать! Если вы действительно хотите жениться на такой слепой гусыне, как я.
Лорд Харлестон отпустил руки миссис Уингэм, но лишь с тем, чтобы заключить ее в свои объятия.
– Я хочу этого больше всего на свете! – заверил он.
Честь по чести
1
Загорелое лицо молодого лорда Аллертона слегка побледнело, и он перевел взгляд с матери на своего поверенного.
– Но… Боже правый, почему до сих пор никто не соизволил рассказать мне о том, в каком я положении?
Мистер Тимблби даже не стал пытаться ответить на этот резонный вопрос. Он понимал, что внешнее сходство молодого лорда Аллертона с его почившим отцом весьма обманчиво. Покойный лорд Аллертон менее всего на свете желал, чтобы ему рассказывали о состоянии дел. Судя по всему, три года военной кампании на Пиренейском полуострове взрастили в пятом виконте такое чувство ответственности, которое, возможно, в будущем и обернулось бы на пользу его поверенному, но в данный момент грозило привести к неприятностям. Мистер Тимблби устремил умоляющий взор на вдову.
Та его не подвела. Одарив красавца-сына взглядом, полным любви и гордости, она промолвила:
– Милый, когда умер бедный папа, ты был ранен! Ни за что на свете я не посмела бы тебя расстраивать!
Виконт нетерпеливо произнес:
– Царапина! Через неделю я уже был в седле! Мама, как вы могли держать меня в неведении относительно нашего положения? Знай я хоть малую долю правды, тотчас вернулся бы в Англию!
– Вот именно! – кивнула родительница. – Милый Алан, я решительно не хотела вынуждать тебя так поступить! Все вокруг говорили, что война заканчивается, а я знала, каким убийственным будет для тебя уход из армии незадолго до ее блистательного завершения. И, разумеется, очень надеялась, что сразу после Тулузы тебя отпустят, однако этого не произошло. Но неважно. Теперь у нас другие заботы: на нашу голову свалилась вся эта иностранная знать, и я с содроганием думаю о том, что будет, если портной не успеет закончить твой фрак к балу, который я устраиваю на следующей неделе.