се равно неприлично. И между прочим, – сурово добавил он, – неприлично целовать Гетти в гостиничном номере, да еще у меня на глазах.
Ночь в гостинице
1
Поскольку гостиница не состояла при почтовой станции и не относилась к постоялым дворам, где предпочитают останавливаться дилижансы, в столовой за ужином сидели всего три персоны. На одной из скамей рядом с камином расположился мужчина в жилете из кротового меха, не сообщивший о себе ровным счетом ничего. Молодая леди и джентльмен с противоположной стороны стола оказались более общительными.
Леди высадилась у «Пеликана» уже в сумерках. Багаж ее был таким же скромным, как и одежда. Первый состоял из картонки и перевязанного веревкой сундука, вторая – из шляпки, надетой поверх тщательно уложенных темных локонов, закрытого кашемирового платья без оборок и кружев, крепких полусапожек, песочного цвета перчаток и темно-коричневой мантильи. Лишь две вещи нарушали строгость внешнего вида, которой она, по всей видимости, старательно добивалась: щегольской бант возле уха, на который была завязана шляпка, да живые огоньки в глазах – столь же неожиданные, сколь и забавные.
Джентльмен был на несколько лет ее старше. Одежда этого приятного молодого господина с открытым лицом выдавала в нем делового человека – приличный костюм, жилет от явно не лишенного амбиций портного, чисто выстиранная рубашка с накрахмаленным воротником. Шейный платок, повязанный скорее с учетом правил приличия, нежели моды, и отсутствие безделушек говорили о том, что перед вами отнюдь не денди. При этом иногда незнакомец поглядывал на часы – прекрасный золотой репетир, – а один из его пальцев украшал перстень с выгравированной монограммой владельца, так что не без оснований можно было предположить, что перед нами человек состоятельный.
Он вошел в бар с двумя саквояжами и сообщил хозяину гостиницы, что только сегодня прибыл в Портсмут из Лиссабона, а завтра собирается нанять карету и отправиться к отчему дому, до которого отсюда уже рукой подать. Вот удивятся родители, ведь они его совсем не ждут! Три года он прослужил за границей, как же приятно вновь оказаться в Англии!
Хозяин, дородный краснощекий мужчина с улыбающимся лицом, любезно разделил восторги гостя по поводу возвращения на родину. Молодой господин, конечно, приехал в отпуск с полуострова? Без ранения, будем надеяться?
О нет, нет! Молодому господину не выпало счастье быть солдатом. Он долго служил в счетной конторе и даже не рассчитывал на перевод из Лиссабона. А тут – не без гордости сообщил он – ему вдруг предложили место в Сити, в штаб-квартире, и он прыгнул на борт первого же почтового судна. У него даже не было времени предупредить родителей. То-то откроют они рты от удивления, обрадуются: вот те на, кого мы видим! Он хотел остановиться в «Лебеде», в центре городка, но там все забито постояльцами, и ему дали от ворот поворот. Как и в «Георге». Хотя бы в «Пеликане» – то ему повезет?
Мягко подталкивая молодого человека к дверям столовой, хозяин заверил, что спальня отличная: простыни хорошо проветрены, в постели лежит горячий кирпич, камин давно растоплен.
– Слава всевышнему! – воскликнул джентльмен из Лиссабона. – Надоела беготня по гостиницам! Да и голоден я как черт! Что у вас на ужин?
Ему пообещали баранину с фасолью, на первое суп и брокколи. Потирая руки, молодой человек воскликнул с мальчишеским восторгом:
– Баранина! Настоящая английская баранина! Превосходно! Именно по ней я скучал три последних года! Несите живее, приятель, я могу умять целую тушу!
К этому времени хозяин успел ввести его в столовую – комнату с низким потолком, закрытыми наглухо окнами, одним длинным столом и старомодными скамьями с высокими резными спинками. На одной из скамей, грея ноги у камина, сидела девушка; на другой – мужчина в кротовом жилете. Лицо его было спрятано за журналом, и на вновь прибывшего он не обратил никакого внимания. Молодая леди быстро убрала ноги под скамью и чинно выпрямилась.
Джентльмен из Лиссабона подошел к камину и протянул руки к огню. Помолчав немного, он нерешительно улыбнулся и заметил, что ноябрь в этом году холодный, особенно вечерами.
Леди кивнула, но от комментариев воздержалась. Джентльмен, которому не терпелось разделить с миром свою радость, доложил, что давно не был в Англии, и с надеждой добавил, что его зовут Джон Крэнбрук. Девушка украдкой бросила на молодого человека изучающий взгляд и, судя по всему, осталась довольна. Сменив позу на менее принужденную, она сообщила, что ее имя Мэри Гейтсхед. Молодому человеку такое доверие доставило удовольствие. Он отвесил вежливый поклон и сказал, что ему приятно познакомиться. Подобная благовоспитанность подтолкнула мисс Гейтсхед пригласить его сесть рядом, коим предложением он не замедлил воспользоваться, при этом обратив внимание на пару прищуренных глаз, появившихся из-за журнала с противоположной стороны стола. Однако едва он встретился взглядом с угрюмым человеком, как тот вновь занялся чтением, и мистеру Крэнбруку оставалось лишь созерцать отпечатанную жирным черным шрифтом рекламу грушевого мыла, а рядом – еще одну с призывом втирать в голову русское постное масло. Результат не заставит себя ждать, говорилось в объявлении.
Чтобы завязать разговор, мистер Крэнбрук поинтересовался, пыталась ли мисс Гейтсхед найти свободную комнату в «Лебеде» и «Георге».
– О нет! Большие гостиницы мне не по карману, – откровенно призналась девушка. – Я всего лишь гувернантка.
– Правда? А я служу клерком в счетной конторе Натана Спеннимора, – с не меньшей откровенностью доложил мистер Крэнбрук. – Обычно они и мне не по карману, но сегодня у меня полно денег!
Он похлопал себя по груди и засмеялся, а его глаза сияли так гордо и радостно, что мисс Гейтсхед почувствовала симпатию к молодому человеку и спросила, как ему удалось достичь столь блестящего положения.
Пока джентльмен в кротовом жилете читал журнал, а хозяин стелил скатерть, Джон Крэнбрук охотно рассказал девушке, как три года назад его отправили в Лиссабон, – там, конечно, хорошо, но дома-то человеку всегда лучше! – и как ему неожиданно крупно повезло: вот-вот достанется высокая должность в лондонской конторе. Джон понятия не имеет, почему выбрали именно его, но, как мисс Гейтсхед может догадаться, свой шанс он не упустил!
Мисс Гейтсхед предположила, что продвижение по карьерной лестнице – награда за преданную службу. Мистер Крэнбрук густо покраснел и усомнился, что дело в этом. Спеша сменить тему, он поинтересовался о ее планах и о том, куда она держит путь. Оказалось, что мисс Гейтсхед – старшая дочь из большой семьи викария, едет к своему первому месту службы. К очень достойному месту, заверила она. Большой дом меньше чем в десяти милях отсюда. Миссис Стоктон, хозяйка, любезно пообещала утром прислать за ней к «Пеликану» коляску.
– В такую погоду могла бы отправить и закрытый экипаж, – возмутился Джон.
– О нет! Ведь я всего лишь гувернантка, – выговорила потрясенная мисс Гейтсхед.
– А если ливень?
Девушка рассмеялась.
– Подумаешь! Не сахарная, не растаю!
– Вы можете простудиться, – строго настаивал Джон. – Вряд ли ваша миссис Стоктон отличается добротой.
– О, не говорите так! Я и без того ужасно боюсь, что не подойду. У нее девять детей – представляете! – так что я могла бы на многие годы обеспечить себя работой!
В столовую вошел хозяин и поставил на массивный буфет блюдо с бараньей ногой. Его жена, благообразная дородная женщина в домашнем чепце, расставив на столе приборы, сделала реверанс перед мисс Гейтсхед и спросила, не желает ли та портвейну. Или, может быть, чаю?
От чая мисс Гейтсхед не отказалась. Помешкав с минуту, она развязала свою скромную шляпку и положила ее на скамью. Оказавшись на свободе, кудрявые локоны проявили некоторую склонность к непослушанию, однако девушка быстро привела их в порядок – к немалому разочарованию Джона.
Человек в кротовом жилете перегнул журнал вдвое, подпер его заляпанным графином из-под масла и упорно продолжал чтение, всем своим видом показывая, что не нуждается в компании. Остальные постояльцы оставили надежду увлечь его беседой и уселись с другого конца стола. Хозяйка поставила перед мисс Гейтсхед чайник, молочник со щербинкой на ободке и чайную пару. Джон заказал пинту эля и с доверчивой улыбкой доложил мисс Гейтсхед, что в Португалии очень скучал по домашнему пиву.
– А вы что будете, сэр? – спросила миссис Файтон у мужчины, сидящего в конце стола.
– Мистеру Вагглсвику, как всегда, бокал крепкого, – сказал ее супруг, затачивая разделочный нож.
В это мгновение Джон, подавив невольный смешок, заметил искорку в глазах мисс Гейтсхед. Они обменялись веселыми взглядами и поняли, что фамилия Вагглсвик кажется забавной им обоим.
Из огромной супницы разлили суп. Он не имел ни названия, ни вкуса, тем не менее мисс Гейтсхед и мистер Крэнбрук, увлеченные рассказами друг друга о жизненных обстоятельствах, семьях, о том, что они любят, к чему питают неприязнь и чем восхищаются, ели его и не жаловались. Мистеру Вагглсвику суп, видимо, даже понравился: он попросил добавки. Поданная затем баранина была недожаренная и жесткая, а гарнир из вареной брокколи, похоже, забыли откинуть на сито. Мистер Крэнбрук поморщился и, когда хозяин в очередной раз вышел из столовой, заметил, что качество еды вызывает у него опасения за состояние спален.
– Вряд ли тут бывает многолюдно, – рассудительно изрекла мисс Гейтсхед. – Гостиница старая, и, хотя стоит в самом проходном месте, гостей, похоже, кроме нас, нет. И коридоры здесь путаные! К примеру, я уже успела заблудиться, – добавила она, с усилием отпиливая ножом баранину. – Побоялась взглянуть на простыни. Я попросила не разжигать больше камин, потому что от него в комнате полно дыма. Кстати, горничных тут не видно, и другой прислуги тоже; по-моему, хозяева и не ждут постояльцев.
– Думаю, вам не следовало останавливаться в такой забегаловке, – сказал Джон.