По сравнению с этим полицейский участок в Сеннерборге, перед которым она сейчас стояла, напоминал крематорий. Там было ослепительно светло и пусто, а само здание из желтого кирпича, казалось, было спроектировано архитектором, приложившим все усилия, чтобы избежать номинации на Притцкеровскую премию.
Элоиза вошла через автоматические раздвижные двери и прошла внутрь. Она подошла к стойке, где похожий на кирпич стационарный телефон беззвучно мигал рядом с чашкой кофе. Сливки в кофе расслоились, и жир собрался на ободке чашки — было похоже, что она простояла на столе уже несколько часов.
Ни в приемной, ни за стойкой никого не было, и было так тихо, что за закрытыми окнами слышалось посвистывание птиц.
— Эй? — позвала она и оглядела пустое пространство. — Есть здесь кто-нибудь?
Она услышала, как в другом конце здания спустили воду в туалете, и в следующее мгновение в приемную вошел молодой офицер в форме с номером дамского журнала в одной руке и мобильным телефоном в другой.
Увидев Элоизу, он прибавил шаг.
— Прошу прощения, — сказал он, кладя журнал на полку под стойкой. Его щеки покраснели, и он уставился в пол. — Я не знал, что здесь кто-то есть.
— Все в порядке, — улыбнулась Элоиза. — Я хотела бы переговорить с одним из ваших следователей, Петером Зельнером.
Она протянула офицеру свою пресс-карту через стойку, и он прочитал ее, нахмурившись.
— Илойза Кальдан?
— Это произносится «Элоиза». Это французское имя.
Если бы ей давали крону всякий раз…
— Зельнера сейчас здесь нет, — сказал офицер, возвращая ей карточку. — Он уехал.
— А вы не знаете, когда он вернется?
— Может, сегодня, может, завтра. Он объезжает муниципалитет, так что все зависит от того, не появится ли у него срочных дел. Какой у вас вопрос?
— Я провожу журналистское расследование для издания «Demokratisk Dagblad». Один из моих информантов работает следователем в копенгагенской полиции, и он направил меня к Зельнеру.
Офицер распрямился так, что стало ясно: не каждый день к нему заглядывают журналисты из общенациональных СМИ.
— Ого? — сказал он, и живое участие изобразилось на его лице. — А я ничем не могу помочь?
— Возможно. Это уже, конечно, довольно давняя история, но я хотела бы знать, есть ли у вас какая-нибудь информация по старому делу 1998 года? О лодке, затонувшей где-то в районе Ринкенеса. Там погиб человек. У меня есть свидетельство о смерти.
Она достала из сумки распечатанный документ и положила его на стойку.
— Я хотела бы поговорить с Зельнером, потому что он старше вас, а значит, может помнить этот случай.
Взгляд офицера заскользил по странице.
— Это не было уголовное дело?
— Нет.
Он сжал губы и кивнул.
— Да, значит, вам нужно связаться именно с Зельнером. За последние несколько лет в нашем регионе произошли большие перемены в связи с реформой полиции. Закрылись некоторые полицейские участки, и многие старые материалы были уничтожены.
— А старые уголовные дела? Сохранились?
— Да, но только незакрытые. Материалы закрытых дел можно найти в отделе Национального архива в Обенро, куда вы можете подать заявку на доступ к документам, если вам что-то…
— В 1997 году пропала молодая девушка. Ее звали Мия Сарк. Вам это о чем-нибудь говорит?
— Сарк, — повторил офицер задумчиво. Потом покачал головой. — Не думаю.
— Статьи об этом событии датированы последующими годами, а новых материалов по этому делу я не нашла, поэтому я не знаю, увенчались ли поиски успехом. У вас есть возможность проверить, нет ли каких-нибудь данных, раскрыто ли это дело?
— Да, но… мне потребуется некоторое время, чтобы это выяснить.
— Спасибо!
Офицер виновато улыбнулся.
— Нет, видите ли, настолько давнишних дел нет в электронной базе данных. Они находятся внизу, в нашей архивной комнате…
— Супер, — сказала Элоиза, глядя ему в глаза. — Я подожду здесь столько, сколько необходимо.
Офицер неохотно кивнул и вышел. Через двадцать минут он вернулся раскрасневшийся, с коричневой картонной коробкой в руках. Он поставил ее на стол за стойкой и выложил на него содержимое.
— Ну что ж, посмотрим, — сказал он.
Он взял папку и несколько минут молча листал ее. Затем достал из нее фотографию и протянул Элоизе:
— Должно быть, это она, да?
Элоиза кивнула, хотя видела фотографию Мии Сарк впервые. Это было старое фото на паспорт, сделанное еще в те времена, когда такие изображения вовсе необязательно походили на безэмоциональные портреты осужденных. Аквамариновые голубые глаза молодой женщины на фотографии были подведены черным карандашом, что придавало им суровое выражение, а ее рот был открыт в улыбке, обнажавшей кривоватые зубы, смотревшиеся на фотографии белыми пятнышками. У нее были светлая кожа и длинные темные волосы, занавесками обрамлявшие лицо сердцевидной формы.
Она приятная, но не красавица, подумала Элоиза. Твердая, но не холодная.
— Вот еще одна, — сказал офицер, протягивая Элоизе другую фотографию.
Это была групповая фотография трех молодых людей, двух девушек и молодого человека, сидевших за лакированным деревянным столом, уставленным пивными бутылками, янтарными стаканами и свечами. Мия Сарк сидела справа, ближе всех к камере, и было видно, что она не хотела попадать в кадр. В руке у нее была сигарета, которую она подняла, чтобы жестом остановить фотографа, и выглядела она пьяно и нездоро́во. Ее открытая улыбка с первой фотографии превратилась в узкую полоску на бледном лице, а вспышка камеры осветила сердитые, налитые кровью глаза.
Она уже не казалась приятной, просто твердой. И холодной! Элоиза подумала, что больше всего в глаза бросается ее юность. Девятнадцать лет, очевидно, производили со стороны впечатление значительно большей молодости, чем она помнила по себе.
Она перевернула фотографию и увидела на обороте надпись.
Оловянный Солдатик, 31 мая 1997 года. Мия, Йохан и Мария Луиза.
Фотография была сделана в ту самую ночь, когда исчезла Мия Сарк.
— Дело активно расследовалось… как я вижу, чуть больше года, а затем было приостановлено 3 августа 1998 года. — Офицер держал документ так, чтобы Элоиза могла прочесть заключительную отметку в расследовании. — С тех пор никаких подвижек не было.
— Значит, ее так и не нашли?
— Нет.
— Были ли какие-нибудь теории относительно того, что произошло?
— Да. — Он снова углубился в папку. — Расследование уже на раннем этапе показало, что ее могли похитить и перевезти на юг. Как я вижу, Палермский протокол упоминается в журнале уже через несколько дней после начала расследования.
— Палермский протокол?
— Да, это резолюция ООН о похищении людей. Торговля людьми!
Элоиза вспомнила статью из «ЮдскеВесткюстен».
— Это было в связи с водителем грузовика?
— Да, были улики, которые указывали на Германию, и я вижу, что в это время к расследованию подключился Интерпол. — Офицер продолжил читать и медленно покачал головой: — Но нет… Нет, ничего не было обнаружено.
— Были ли в деле другие подозреваемые? Кроме водителя грузовика?
— В принципе я больше не могу ничего рассказать, так как это нераскрытое дело. — Офицер виновато улыбнулся. — Я могу делиться только той информацией, которая уже была опубликована.
— Одним из последних, кто видел девушку живой, был человек, о котором я упоминала раньше, — не смущаясь, продолжала Элоиза. — Тот, который погиб, когда затонула лодка. Не могли бы вы посмотреть, есть ли в папке что-нибудь о нем? Его звали Мазорек. Том Мазорек.
— Боюсь, что не могу. — Офицер закрыл папку и положил ее на стол. — Как я уже сказал, это нераскрытое дело.
Элоиза наклонила голову набок, изучая черты его лица. Красивые глаза. На шее отчетливо бьется жилка.
— А как вас зовут? — спросила она.
— Меня зовут Оливер.
— Оливер, — повторила Элоиза, глядя ему в глаза, — этому делу уже больше двадцати лет. Вы не хуже меня знаете, что его невозможно раскрыть, если оно лежит в ящике у вас в подвале и копит пыль.
Она встала на цыпочки и заглянула за стойку.
— А что на этой видеокассете? Это запись допроса или что?
Она указала на видеокассету, лежавшую на столе рядом с папкой. На наклейке было написано фломастером заглавными буквами: САРК М. HUSH-HUSH, 8 ДЕКАБРЯ.
— Я не могу. — Он слегка покачал головой и начал складывать вещи обратно в коробку.
Автоматические раздвижные двери, выходившие на стоянку за спиной Элоизы, открылись, и в приемную вошла молодая сотрудница полиции. У нее были длинные рыжевато-русые волосы, собранные в высокий хвост, и она двинулась через зал уверенной походкой. Ее грудь была четко очерчена и выдавалась вперед, так что между пуговицами светло-голубая форменная рубашка раскрывалась, и Элоизе было сложно не смотреть туда.
Проходя мимо стойки, женщина кивнула своему коллеге и направилась к двери в дальнем конце зала. Она открыла дверь, и Элоиза увидела пожилого полицейского в штатском, сидевшего за столом в соседнем помещении.
— О, а может быть такое, что Зельнер здесь? — спросила она, кивнув в сторону мужчины.
Офицер обернулся через плечо.
— Нет, это Карл Ребель.
— Он тоже следователь?
— Да.
— Вы не могли бы попросить его выйти сюда на секунду? Я хотела бы задать ему пару вопросов.
Офицер пошел к Карлу Ребелю, наклонился к нему и сказал что-то, чего Элоиза не услышала. Она видела, как следователь откинулся на спинку кресла, и почувствовала на себе его пристальный взгляд. Он встал и, подходя к Элоизе, смотрел на нее оценивающим взглядом.
Когда он подошел к стойке, она протянула ему руку.
— Привет, — сказала она. — Элоиза Кальдан.
Карл Ребель пожал ей руку и кивнул, не представляясь. Затем засунул большие пальцы за пояс и слегка откинул голову назад.
Это был высокий мужчина в рубашке с короткими рукавами, руки у него были тонкие, плечи слабые, и на вид Элоиза дала бы ему лет пятьдесят пять. Из-за желтоватых стекол очков на нее смотрели маленькие настороженные глаза, а волосы на его высоком лбу начали редеть.