Рене поправил рубашку и направился туда.
Йес Декер сидел в своем кресле за столом красного дерева в темной задней комнатке. На нем все еще был темно-синий бархатный халат, который он надел после поездки на пляж. Кепка была надвинута на голову, как у боксера, выходящего на ринг.
Рене поразило, каким старым стал его отец — каким хрупким и изможденным он выглядел. Заостренные плечи отчетливо проступали под темной тканью, а руки дрожали, когда он собирал в высокие стопки пачки денег, лежавшие перед ним на столе.
Старик поднял голову и встретился взглядом с Рене. Глаза все те же, подумал он. Такие же мертвые, как у него самого. Бескомпромиссные.
— Ты нашел Гленна? — спросил отец.
— Я послал кое-кого за ним, — ответил Рене. — Может быть, они уже на лестнице.
Старик кивнул и опустил глаза.
— Нельзя допускать, чтобы он ходил и распускал язык.
— А что насчет второго? — спросил Рене, стиснув руки так, что побелели костяшки. — Того, о чем мне рассказал Ребель?
— Это в прошлом, — сказал Йес Декер, не поднимая глаз. — Пусть там и остается.
— Но какой-то полицейский из Копенгагена спрашивает об этом, нужно выяснить, что он…
Йес Декер поднял руку, останавливая его.
— Не стоит привлекать внимание полицейских, которых мы не знаем. Это слишком рискованно.
— Тогда нужно выяснить, что ему известно, не привлекая к себе внимания.
Старик поднял глаза и слегка наклонил голову. Он вопросительно посмотрел на сына:
— Как ты думаешь, что знает этот полицейский такого, чего не знаем мы?
Рене опустил уголки рта и пожал плечами.
— Может, они что-нибудь нашли там. Следы ДНК или что-то доказывающее, что это было…
Отец фыркнул и отмахнулся от этой мысли.
— Не выдавай желаемое за действительное, — сказал он.
— А почему, черт возьми, следователь из Копенгагена должен интересоваться тем, что произошло двадцать лет назад на другом конце страны? — спросил Рене.
Йес Декер оперся на клюшку для гольфа и с трудом поднялся со стула. Он подошел нетвердым шагом к сыну. Сжал губы и тяжело выдохнул через нос.
— Я думал, ты оставил это позади, парень.
— Оставил позади? — Рене Декер недоверчиво посмотрел на отца. — Каждый раз, когда я нажимаю на курок, я вижу лицо Мазорека.
— Ты должен двигаться дальше.
Рене опустил глаза и покачал головой:
— Не могу. Нет, пока я не узнаю, что случилось той ночью, когда он…
Их прервал стук в дверь, и она чуть приоткрылась. Ласло просунул голову в комнату:
— Sorry for disturb, boss, but Glenn is arrive[18].
Йес Декер долго смотрел на сына. Затем кивнул Ласло, и тот открыл дверь настежь.
Через несколько секунд Гленн Нильсен, коренастый мужчина лет пятидесяти с волосами до плеч и заискивающей улыбкой швейцара, вошел в комнату и распростер руки, как будто увидел своих лучших друзей.
— Ну что, мальчики? Как вы выносите такую жару? Можно подумать, что мы в Конго, а?
На нем были черные спортивные брюки с застегнутыми шлевками по бокам и красная клетчатая рубашка с обрезанными рукавами. Капельки пота выступили на висках под темными волосами, собранными в низкий хвост на затылке.
Рене не любил Гленна и с самого начала знал, что однажды тот станет мертвым грузом, с которым им придется расстаться. До сих пор они держали его потому, что он обладал одним преимуществом: он был недалек и готов сделать что угодно за деньги, поэтому брался за задания, которые другие обходили бы десятой дорогой, особенно рискованную работу водителем в Германии.
Но был у него и недостаток: он был недалек и готов сделать что угодно за деньги.
Ему нельзя было доверять.
— Ну что, младшенький? — спросил Гленн, протягивая Рене сжатый кулак для дружеского толчка. — Все в порядке?
— Нет, Гленн, не все в порядке, — сказал Рене, не обращая внимания на его кулак. — У меня небольшая проблема, которую ты должен помочь мне решить.
— Такое случается даже с лучшими, — сказал Гленн, опуская руку. — Но не лучше ли попросить одну из девчонок помочь тебе в этих делах?
Гленн перевел взгляд с Рене на Йеса Декера, потом на Ласло и хохотнул. Он вытащил из кармана рубашки сигарету и положил ее в рот.
— У кого-нибудь есть огонь? — спросил он, похлопывая себя по карманам.
— Я слышал, ты много болтаешь по городу, — сказал Рене.
Гленн поднял бровь и вынул сигарету изо рта.
— Болтаю? Люди чертовски заняты, чувак. Нифига я не болтаю.
— Тогда как ты объяснишь, что полиция в курсе твоей поездки в Гамбург в прошлом месяце?
— Полиция? Эй, парень, я ни хрена не…
Рене Декер убрал руку за спину и вытащил пистолет. Он направил его Гленну в голову и выстрелил один раз.
Пуля вошла в правый глаз, и Гленн рухнул, как карточный домик. Сигарета выпала из его руки и покатилась по полу, остановившись у ног Рене.
Рене присел и поднял ее.
Он остался сидеть на корточках и смотрел, как кровь медленно растекается под телом Гленна. У того на мгновение задрожали ноги, потом он замер абсолютно неподвижно.
Рене почувствовал, как отец приближается со спины.
— Наверно, это немного слишком, — сказал Йес Декер с любопытством в голосе. — Пуля в коленке тоже бы сошла.
Рене ничего не ответил.
Ласло вопросительно переводил взгляд с одного на другого. Потом пожал плечами и пошел за пилой и шваброй.
— Ну, уже ладно. — Йес Декер положил руку на плечо сына и сжал его. — Что ты хочешь сделать с этим следователем из Копенгагена?
Рене сунул сигарету в рот и закурил.
— Ты сможешь сегодня обойтись без Ласло?
Крылья Дюббельской мельницы не двигались, когда Элоиза проезжала мимо, и перед ее взором раскинулась широкая даль солнечно-желтых рапсовых полей, спускавшихся к заливу Сеннерборг. На земле, удобренной кровью, была рассыпана горстка вилл с выбеленными стенами и черной глазурованной черепицей на крышах, блестевшей на солнце, как свежеотчеканенные монеты.
Приближаясь к дому, Элоиза сбавила скорость. Она медленно проехала въезд на территорию и посмотрела на почтовый ящик.
«Маллинг», прочитала она.
Она проехала еще двадцать метров вперед по дороге и, держась за руль, заглушила мотор и положила руку на открытое окно, глядя в сторону поместья.
Сердце билось так сильно, что она чувствовала пульс в кончиках пальцев.
На подъезде к дому стояли два черных внедорожника, а несколько окон-дверей в эркерах на втором этаже дома были открыты. Занавески песочного цвета легко развевались на ветру.
Кто-то должен был быть дома.
Элоиза заметила качели на ветке большого дуба в саду и ощутила тяжесть на сердце. Она прекрасно понимала, что ей будет тяжело видеть Томаса в этой роли. Чьего-то отца. Чьего-то мужа. Но семь лет — это долгий срок, а чувства угасают. По крайней мере, так она говорила сама себе по дороге сюда.
Теперь она уже не была в этом так уверена.
Что-то внутри нее затрепетало, когда входная дверь открылась, и по лестнице быстрыми шагами спустилась женщина со светлыми волосами до плеч. Она была в длинном белом облегающем платье до щиколоток. Одной рукой она придерживала свой большой живот, выделявшийся под эластичной тканью, а в другой несла спортивную сумку.
Она положила сумку в багажник одного из джипов, повернулась к дому и хлопнула в ладоши.
— Давайте, ребята, надо поторопиться, если мы хотим успеть. Игра начинается через полчаса!
Через открытую входную дверь послышались детские голоса, и на лестницу вышли два светловолосых мальчика-близнеца в футбольной форме, смеясь и толкая друг друга локтями.
Позади детей показался еще один человек, и Элоиза перестала дышать.
Его лицо теперь больше обращало на себя внимание, чем она помнила, линия подбородка стала более четкой. Волосы тоже выглядели по-другому. Когда он был моложе, они росли беспорядочно темными, непослушными вихрами. Теперь они были коротко, аккуратно подстрижены и почему-то придавали ему более приятный вид. Более взрослый.
Элоиза ошибалась.
Время ничего не изменило.
Ей не следовало приезжать.
Дети сели на заднее сиденье, а Томас Маллинг стоял на лестнице и махал им рукой, пока машина отъезжала от дома.
Когда она скрылась из виду, он повернулся, чтобы войти в дом, но в то же мгновение у Элоизы зазвонил телефон.
Она поспешила отклонить вызов, обернулась и посмотрела на дом.
Томас остановился. Он стоял на лестнице перед входной дверью и, прикрываясь рукой от солнца, смотрел в ее сторону.
Элоиза сползла ниже на сиденье и затаила дыхание.
Он меня видел?
Черт, что я здесь делаю?
Она осторожно вытянула шею и посмотрела в окно.
Взгляд Томаса по-прежнему был прикован к машине.
Десять ударов сердца.
Затем он направился к ней.
Элоиза ударила по газам и увидела, как он исчезает в облаке пыли позади машины.
Полевая дорога была пыльной и неровной, высокая слоновья трава вдоль колеи склонялась над следами колес и хлестала по машине. Элоиза ехала по корням деревьев и выбоинам на дороге, и на минуту ей показалось, что она случайно ввела в навигатор неверный адрес. Все происходило так быстро, когда она планировала свою поездку в начале дня. Через полчаса после того, как она приняла решение ехать, она уже сидела в такси по дороге в аэропорт Копенгагена, успев перед этим купить билет на самолет, зайти домой на улицу Олферта Фишера, собрать чемодан, забронировать машину и место для ночевки. Во время переезда ее не беспокоил тот факт, что дом, который она сняла, стоял так уединенно. Так далеко, в богом забытом месте.
По карте было видно, что до ближайшего соседа было километра полтора, а до чего-то, напоминавшего магазин, — вдвое больше. В Копенгагене у нее было все необходимое в радиусе ста метров, и она могла в любое время суток ощутить жизнь рядом с собой. Постоянное жужжание пылесосов, грохот стиральных машин. Ножки стульев, скрипящие по старым деревянным полам, детские голоса в ранние утренние часы и вой машин «Скорой помощи».