Ингеборг Сарк посмотрела на карточку, не беря ее. Она устремила затуманенный взгляд на Элоизу, и ее подбородок задрожал.
— Мия где-то там, — сказала она. — Понятно вам? Она где-то там!
Элоиза не успела ничего сказать, и Ингеборг Сарк закрыла дверь.
— Ну, тогда пойдите разбудите его. Это очень важно! — сказала Элоиза в трубку.
Она вышла из машины и захлопнула за собой дверь.
— Нет, не буду, — сказала Рут на другом конце провода. — Он был очень встревожен с тех пор, как вы с ним поговорили сегодня утром. У него были приступы сильной тревоги, ему что-то мерещилось, слышалось и все в этом духе. Это было жутко наблюдать, честное слово. Так что, чем бы вы там ни занимались в Ютландии, я не уверена, что это идет ему на пользу.
— Мне просто нужно поговорить с ним одну минуту, — сказала Элоиза. — Я должна задать ему несколько вопросов.
— По-моему, это плохая идея.
— Да, я уже уяснила это. Не могли бы вы его разбудить?
— Нет, я просто не могу этого сделать! Приходил доктор, сделал ему какой-то укол, чтобы он успокоился, и теперь он наконец уснул, так что все остальное должно подождать до завтра.
Элоиза повернула голову на звук приближающейся машины — кто-то быстро ехал по главной дороге.
Грязно-белый «Рейндж Ровер» с присохшей глиной на боках влетел во двор и резко затормозил на гравии. Пожилой мужчина с грузом в виде объемного живота выскочил из машины и короткими, решительными шагами направился к ней.
Элоиза попросила Рут сообщить, если Фишхоф вечером проснется, и положила трубку.
Подошедший мужчина был одет в свитер камуфляжной расцветки, темно-синие джинсы и резиновые сапоги до колен. Лицо у него было широким и загорелым. Прищуренные глаза весело сверкали, а серебристо-серые пряди волнами падали на лоб, который казался абсолютно неподвижным.
В Галлахере было что-то обезоруживающее, подумала Элоиза. Вся его фигура так и излучала тепло.
— Мойн![19] — сказал он, весело улыбаясь. Он протянул руку, и Элоиза пожала ее. Его кожа показалась ей грубой и теплой, а рукопожатие было таким крепким, что у нее чуть не подогнулись колени.
— Ханс Галлахер, — прокаркал он. — Извините за опоздание. Вы издалека, как я могу догадаться?
Он отпустил ее руку.
— Да, — кивнула Элоиза и осторожно расправила пальцы, проверяя, все ли кости целы. — Я из Копенгагена.
— Неужели? Городская девушка! Вы, стало быть, крепкий орешек? — Он поморщился от силосного запаха, улыбаясь всем своим видом.
Элоиза огляделась и тихонько вздохнула.
— Пахнет немного как в центре Копенгагена ранним утром в воскресенье, так что я рискну предположить, что нахожусь на утренней тренировке, — сказала она и улыбнулась.
Ханс Галлахер громко рассмеялся и хлопнул Элоизу по спине, отчего она едва не потеряла равновесие.
— Это хорошо, — сказал он, кивком приглашая ее пойти с ним. — Я сейчас немного занят, так что, если вас не смутит запах, не сходите ли вы со мной до загона, пока мы будем разговаривать?
— Да, конечно.
— Многозадачность, да? Ведь вы, женщины, утверждаете, что у вас это очень хорошо получается?
Он направился к большому ангару на другой стороне двора, и Элоизе пришлось перейти на бег, чтобы успеть за ним.
— Значит, вы знаете Яна Фишхофа — так? — спросил он через плечо и толкнул дверь в свинарник размером с футбольное поле.
Шум внутри был нечеловеческим, словно десять тысяч ножей скрежетали по фарфору, а из-за аммиачного запаха Элоизе пришлось изо всех сил сдержать рвотный рефлекс.
Ханс Галлахер посмотрел на нее краем глаза, и уголки его рта приподнялись в улыбке.
— Все в порядке?
Элоиза собралась с силами и кивнула. Она посмотрела на пол ангара в поисках места, куда можно было бы ступить, не перепачкав белые «Конверс» свиным навозом.
— Мы с Яном Фишхофом хорошие друзья, — сказала она.
— Как он? — спросил Ханс Галлахер и зашагал по проходу. — Последний раз я видел его много лет назад.
— Он не очень хорошо.
Галлахер остановился и обернулся к ней, нахмурившись.
— У него рак легких в терминальной стадии, так что ему осталось недолго, — сказала Элоиза.
Галлахер перевел взгляд на свои резиновые сапоги, сложил руки на груди и покачал головой.
— Черт бы его побрал, этот рак. Он отнял у меня дочь — да, а у Яна жену, кстати. Рак груди, у обеих. — Он слегка прикусил нижнюю губу и устремил взгляд в пространство, размышляя. — Для нас с ним это было очень тяжелое время. Теперь, когда мы достигли определенного возраста, люди вокруг начинают чаще умирать, и у большинства из них этот гребаный рак, ну. Черт бы его побрал!
— Да, это действительно ужасно, — согласилась Элоиза. — Помимо рака, у Яна началась деменция, поэтому я здесь, чтобы попытаться помочь ему вспомнить жизнь, какой она была в Бенниксгорде в его время. Вы тогда работали вместе?
— Я не работал на ферме, как Ян, если вы это имеете в виду, но у меня была доля в норковом бизнесе, ферма находилась там несколько лет, поэтому я ездил туда время от времени, а Ян работал на меня какое-то время, но это было уже очень давно. Что бы вы хотели узнать?
— Вы помните парня по имени Том Мазорек?
— Том Питбуль? Конечно! А что?
Элоиза нахмурилась.
— Почему вы его так назвали?
— Питбуль?
— Да.
Он пожал плечами.
— Ну это просто имя. Как Красный в «Монополии». Как Йонке и Макрель[20]. Просто так все говорили. Мазорек, Том, Питбуль — это все был один тип.
— Что вы можете сказать о нем?
— Ну, что я могу сказать? — Он почесал шею ладонью размером с медвежью лапу. — Он был забавным персонажем, надо отдать ему должное. Он, к сожалению, очень рано умер.
— Разве ему было не за сорок?
— Да, вероятно, так и было, — сказал Галлахер. — Но это же не возраст.
— Насколько хорошо вы его знали?
— Мы не общались с ним с глазу на глаз, если вы это имеете в виду, но он работал и в Бенниксгорде, и в Блансе, так что я регулярно с ним сталкивался.
— Вы имеете в виду скотобойню? — Элоиза вспомнила резюме, которое прислал ей Мунк. — В Блансе?
Ханс Галлахер кивнул.
— Он не отлынивал от работы, за это его можно было похвалить. В наши дни с рабочей силой дела обстоят совсем иначе. Молодые датские парни превращаются в истеричек, когда их просят взяться за дело, и все это идет в профсоюзы, к членам комитетов, они требуют возмещения за сломанные ногти, за грубость, как по делу, так и не по делу. У Тома Питбуля было по несколько дел одновременно, и он никогда не хныкал. Он был человеком старой закалки.
— А каким еще он был?
Ханс Галлахер опустил уголки рта и пожал плечами.
— Он был веселым. С чувством юмора, притом довольно черного. Он был достаточно приятным, по крайней мере, всегда вежливо здоровался и все такое, но при этом немного бандитом, так что мы вращались в разных кругах.
— Вы говорите, бандитом. В каком смысле?
— Он всегда участвовал в драках и тому подобном. В конце концов, Гростен — маленький город, и люди болтают, так что все знали, что он был смутьяном.
— А каковы были его отношения с Яном Фишхофом, вы знаете?
Ханс Галлахер прищурился и приподнял подбородок.
— Что значит «отношения»?
— Они были друзьями?
— О, в этом смысле. — Он с облегчением рассмеялся. — Ну, я не знаю… Друзья ли, нет ли. Они оба работали несколько лет на ферме, поэтому они все время сталкивались друг с другом, но виделись ли они вне работы? — Он покачал головой. — Вполне возможно, что они иногда могли выпить пива после работы, я не могу этого утверждать. Но чтобы более того? Нет, не думаю. Ян всегда был очень хорошим парнем. Наши дочери ходили в одну школу, а жены время от времени пили вместе кофе. Я часто думал эти годы, чтобы связаться с ним, но вы же знаете, как это бывает. Один день сменяет другой, и вот… — Он с сожалением поджал губы.
— Что говорят о смерти Тома Мазорека?
— Что говорят?
— Да, вы сказали, что это маленький город и что люди болтают. Так что они говорят?
— В эти дни мало чего говорят. Это было так давно, и… — Галлахер нерешительно пожал плечами. — Ну, это был несчастный случай. Трагический!
— А что еще? — Элоиза держала ручку наготове и выжидающе смотрела на него.
Ханс Галлахер глубоко вздохнул и слегка почесал нос.
— Ну, что там произошло? У него была какая-то парусная лодка. Нет, наверно, моторная, не помню. Как бы то ни было, на воде у «Провиденс» возникла какая-то проблема, и…
— «Провиденс»?
— Это ресторан, расположенный у Страндереда, рядом с фьордом.
Элоиза записала в блокнот название.
— Как я уже сказал, возникла какая-то проблема. Мотор заклинило, что-то в этом роде. И это было до того, как у всех появились мобильные телефоны, имейте в виду. — Он поднял вверх палец. Затем опустил руку и покачал головой. — Неизвестно, что случилось потом. Может быть, он пытался починить двигатель — как знать? По крайней мере, какая-то хрень загорелась, и… да! — Он всплеснул руками. — И случилось то, что случилось. Это трагический эпизод, но такое, конечно, периодически случается в местах, подобных нашему, которые находятся у воды.
— Вы имеете в виду, что люди тонут?
— Да.
— И часто это случается?
— Часто ли, нет ли… По крайней мере, здесь это случается чаще, чем в Сахаре. Это простая математика.
Молодой парень, одетый во что-то похожее на болотные сапоги, подошел к Галлахеру и протянул ему спиртовой маркер и планшет с документом. Показывая на разные стойла, они обменялись несколькими словами, которых Элоиза не поняла.
Галлахер кивнул и что-то написал на документе. Он протянул планшет обратно парню и перевел взгляд на Элоизу:
— Еще что-нибудь?
— Да, в некрологе, который семья опубликовала через несколько дней после смерти Мазорека, есть два имени, — она пролистала блокнот, чтобы найти их, — Рената и Кьельд. Вам они что-нибудь говорят?