Галлахер кивнул:
— Это мать Тома и его старший брат.
— Они еще живы? Я ничего не смогла найти по фамилии.
Он покачал головой:
— Мать умерла пару лет назад. Под конец она была уже очень пожилой и не совсем в здравом уме, хотя я думаю, что на самом деле она никогда в нем не была.
— А брат?
— Кьельд?
— Да.
— Он умер через несколько лет после Тома.
— Как это случилось?
— Это была дорожная авария. Водитель-призрак сбил его на скорости полторы сотни километров в час где-то на трассе Е45.
— Значит, других членов семьи не осталось?
— Насколько я знаю, нет.
— И у него не осталось ни жены, ни сожительницы?
— У Тома?
— Да.
— Нет, в Дании нет.
Элоиза оторвала взгляд от блокнота.
— Что вы имеете в виду?
— У него несколько лет была постоянная девушка. Я не знаю, были ли они женаты. Они вместе поехали в Таиланд и прожили там несколько лет, но Том не выдержал жары и вернулся домой.
Элоиза подумала об обзоре, который ей прислал Мунк, с адресами местожительства Мазорека и о тех годах, когда он ничего не мог найти о нем.
— А девушка? — спросила она.
— Она осталась там.
— Вы помните ее имя?
— Ммм, Вики, я думаю. Или Бекки. Что-то вроде того. Я встречался с ней всего раз или два, и на ее месте потом оказывались многие женщины. В этой области Том тоже очень преуспевал, — сказал Ханс Галлахер и захлопал глазами.
— Но на момент смерти он жил один?
— Да, он ночевал то тут, то там, в зависимости от того, с какой дамой встречался, но в основном жил с матерью. У нее был старый загородный дом, рядом стоял небольшой гостевой домик, и вот там он прожил много лет.
— А вы знаете, где этот дом?
— Да, это не так далеко отсюда. — Галлахер дал Элоизе адрес.
— Дом был выставлен на продажу после того, как умерла Рената, но я не могу представить себе, чтобы сейчас кто-то захотел его купить. Он просто стоит и разваливается. Теперь это государственная собственность.
Элоиза пролистала свой блокнот.
— Что-нибудь еще? — спросил Галлахер, взглянув на часы. — Скоро время обедать. — Он похлопал себя по животу.
— Да, в своем расследовании я наткнулась на несколько статей о молодой женщине, которая тогда исчезла. Вам это о чем-нибудь говорит?
— Да, Нина? А что?
— Нет, Мия, — сказала Элоиза, отрываясь от блокнота. — Ее звали Мия Сарк.
— А, вы про Сарк. Да, я помню эту историю.
Элоиза нахмурилась.
— А вы подумали, что я кого имею в виду?
— Я думал, вы имеете в виду Нину Далсфорт, — Ханс Галлахер неопределенно махнул рукой в сторону Бенниксгорда, — потому что мы только что говорили о норковой ферме.
Элоиза смотрела на него не мигая, и по шее у нее забегали мурашки.
— Нина Далсфорт?
— Да, это был еще один случай, нашумевший в прессе.
— Что случилось?
— С Ниной?
— Да.
— Она сбежала.
Ханс Галлахер высыпал ведро корма в корыто.
— Сбежала?
— Да, она была из группы молодых идеалистов, которые занимались тем, что заводили друг друга и искали неприятностей. Какие-то фанатики PETA, которые вымещали свою злость на нас, норковых фермерах. Тогда все бесчинства были направлены на меховое производство, сами понимаете. Я никогда не думал, что скажу это, но на самом деле я скучаю по тем временам, потому что в наши дни невозможно ни поесть мяса, ни слетать в Прагу, ни купить букет роз своей жене, не будучи линчеванным за тот углеродный след, который оставляет твой образ жизни. Нельзя также присвистывать при виде женщин, распевать старинные датские песенки или ругать детей, потому что тогда на тебя будут жаловаться за сексуальные домогательства, расизм и психологическое насилие. Сегодня осуждение распространяется на всех и каждого, но тогда мишенью становились только мы, норковые фермеры.
Элоиза склонила голову и снисходительно улыбнулась.
Галлахер встретился с ней взглядом и слегка усмехнулся.
— Я не жалуюсь, я просто объясняю вам, как оно было, — сказал он. — Эта группа активистов планировала акции против двух норковых ферм в нашем районе — Бенниксгорда и Падборг Минка. Их план заключался в том, чтобы выпустить животных и поджечь фермы, но так далеко они не зашли. По крайней мере, у нас. Мы узнали об их планах и были наготове, когда они пробрались во двор посреди ночи.
— Что произошло?
Ханс Галлахер прокашлялся.
— Их арестовали. Всех четверых. По обвинению в вандализме и попытках освобождения норок во время акций в трех других местах Ютландии. Их также обвинили в поджоге и угрозах убийства.
— Угрозах убийства?
— Да, когда их арестовали, у этой Далсфорт оказались при себе письма, которые они собирались оставить нам на ферме. Обращенные лично к нам — тем, кто там работал.
— Что в них говорилось?
— В них говорилось, что если мы возобновим работу, они поступят с нами так же, как мы поступали с животными: нас убьют и освежуют.
— И вы говорите, что в акции участвовали четверо молодых людей?
— Да. Девушка и трое парней. Она была единственной из них, кому на момент совершения преступления не было восемнадцати лет, поэтому ее отпустили домой в ожидании суда, а через несколько дней она исчезла. Из-за ее семьи здесь был целый цирк.
— Что это за семья?
— Далсфорт?
Элоиза кивнула.
Он робко улыбнулся.
— Вы действительно издалека, верно?
— Да, от этого никуда не деться. Кто же они?
— Ее родители — Оле и Лизетта Далсфорт. Они владеют «Далсфорт Индустри».
— «Далсфорт Индустри», которая… — Элоиза стала вспоминать, перебирая свою мысленную картотеку, — …выпускает клапаны и что-то в этом роде?
— Да, именно. Сейчас это огромная компания с офисами примерно в тридцати странах.
— И никто так и не узнал, куда делась девушка?
Он покачал головой:
— Полиция считает, что она уехала в Германию, а куда она делась оттуда, неизвестно.
— А Ян и Том Мазорек были замешаны в этом деле с активистами?
— Да, потому что угрозы убийства были адресованы им лично — и, конечно, мне и еще одному парню по имени Дрес Карстенсен. Когда дело дошло до суда, мы все вчетвером давали показания против троих разбойников, а против Нины Далсфорт — заочно, потому что к тому времени она уже сбежала. Мы объяснили, что тогда произошло, чтобы прекратить безумные разговоры, которые ходили вокруг следов на руках девушки и выстрелов и криков и прочих ужасов, которые слышали соседи.
— Что это были за следы? — спросила Элоиза.
Ханс Галлахер на мгновение замялся. Он опустил глаза и несколько раз провел каблуком по полу стойла.
— В ту ночь мы лежали в засаде, ожидая их появления. На тот момент мы еще не уведомили полицию, что до нас дошли слухи о готовящемся нападении. Мы решили, что для начала сами разберемся с этим, поэтому, когда появились эти разбойники, вооруженные садовыми ножницами и газовыми баллончиками, мы удивили их. У Дреса Карстенсена было с собой охотничье ружье, он сделал предупредительный выстрел в воздух, и все трое тут же сдались — а один намочил штаны от страха. Но девушка невозмутимо продолжала двигаться к клеткам, поэтому Ян и Том побежали за ней и схватили на полевой дороге — там, где сейчас находится вторая лунка. Мы захватили с собой нейлоновые веревки на случай, если придется проводить гражданское задержание, так что они связали ей руки за спиной и потащили обратно во двор, где ждали остальные.
— И что случилось потом?
— Ну, девушка — Нина — лежала на земле и кричала, как свинья, которую режут. Она была в натуральной истерике, поэтому один из соседей — парень по имени Лоренц — вызвал полицию. Он думал, что кого-то убивают, потому что это было совершенно невозможно слушать. Остальные трое вроде бы поняли, что происходит, а она нет! Она каталась по земле, пытаясь разорвать веревки, поэтому они вреза́лись ей в кожу.
— А что сказали полицейские, когда приехали?
— Они сказали спасибо! — Ханс Галлахер довольно усмехнулся. — Оказывается, эта компания уже побывала в Падборг Минке перед тем, как объявиться в Бенниксгорде. Они выпустили норок на волю, и дорога вдоль фьорда была усеяна сотнями мертвых животных, сбитых грузовиками по пути к границе, потому что водители не видели их в темноте. Вот чего не понимают сумасшедшие активисты. Они думают, что дают животным свободу.
Он покачал головой.
— Ну, я хочу сказать, что полиция уже искала этих шалопаев, когда они появились у нас, поэтому они просто приехали, забрали их и поблагодарили нас за помощь. Девушка, конечно, кричала о жестоком обращении и насилии, утверждая, что веревки были затянуты так сильно, что она не чувствовала рук. Но я записывал все это на видео, именно с целью иметь подтверждение, что с нашей стороны все чисто, если бы возникли малейшие подозрения, поэтому я не беспокоился о том, как это будет выглядеть в глазах окружающих. По крайней мере, в то время. В то время я не знал, как ее зовут и кто ее родители. Но ее мать потом начала нас преследовать, прошу заметить. Думала, что это мы похитили ее дочь.
Элоиза почувствовала прилив адреналина и крепче сжала ручку.
— Ханс, у вас, случайно не сохранилась эта видеозапись?
Черный лабрадор, спавший на лежаке, поднял голову, когда они вошли в подсобку, сонно отметил, что в дом пришли люди, и снова улегся. Ханс Галлахер разулся и прошел по ярко-желтому кафельному полу к маленькому холодильнику, стоявшему рядом с корзинкой лабрадора. Он достал пару бутылок «Церерского пилснера», открыл одну из них крышкой другой и протянул ее Элоизе.
— Нет, спасибо, — сказала она, снимая кроссовки.
Он поставил вторую бутылку обратно в холодильник.
— Сюда, — сказал он и пошел в глубь дома.
Пахло топленым маслом, фрикадельками и свежесрезанной петрушкой, и Элоиза сглотнула. Было почти шесть часов, а она весь день не брала в рот ничего, кроме яйца всмятку и бутерброда из аэропорта, который съела всухомятку.