всех предложений. Официально дом оценивался в несколько сотен тысяч крон, но Элоиза удивилась бы, если бы кто-то предложил хотя бы половину этой суммы, поскольку после смерти Ренаты Мазорек дом явно пришел в упадок.
Брокер сказал, что Элоизе не понадобится ключ, чтобы войти, и он был прав. Покосившаяся входная дверь была приоткрыта. Она открылась со скрипом, и в нос Элоизе ударил сладковатый запах.
Элоиза посмотрела вниз — на полу у входа мухи роились вокруг падали. Между обнаженными ребрами ползали черви, виднелись оскаленные острые зубы, и Элоиза не могла понять, была это лиса или собака.
Натянув футболку на нос, она перешагнула через нее, вошла в первое помещение и огляделась. Протечки проели потолок и стены и окрасили в коричневый цвет весь дом, в котором, казалось, все оставалось так, как было брошено. На полках стояли книги, на подоконниках — горшки с засохшими растениями, везде были расставлены безделушки, все было покрыто пылью. Выцветший номер «Дома» лежал на столе в гостиной рядом с полной пепельницей, на полу стояли тапочки.
Взгляд Элоизы упал на диван. Большие темно-коричневые пятна на подушках напомнили ей слова агента по недвижимости, сказанные по телефону: Рената Мазорек пролежала в доме несколько месяцев, прежде чем ее обнаружили. «Еще один человек испустил дух в полном одиночестве», — подумала Элоиза и задумалась, не позвонить ли Фишхофу.
Она еще не разговаривала с ним сегодня и гадала, жив ли он, но что-то удерживало ее от звонка. Ноющее сомнение нарастало внутри.
Почему Ингеборг Сарк так бурно отреагировала на его имя?
Почему Рене Декер отпустил ее?
Те врата, о которых ты говоришь… Там, наверху… Я не уверен, что мне их откроют.
Каковы были отношения Яна с Мией Сарк?
Что же он сделал?
Элоиза посмотрела на вышивку в рамке, висевшую на стене над диваном, и усмехнулась. «СЕМЬЯ — БЛАГОСЛОВЕНИЕ ЖИЗНИ» было аккуратно вышито красными нитками. Она подошла к двери во внутренний дворик, открыла ее, чтобы впустить свежий воздух, и увидела гостевой домик в противоположном конце большого сада.
Она вышла из главного дома, пересекла лужайку, заросшую травой по колено, и взялась за дверь гостевого домика. Дверь была заперта, поэтому она положила руку на косяк и потянула. Дерево было легким и сухим, и дверь поддалась после нескольких толчков.
Элоиза вошла внутрь и огляделась. По словам Ханса Галлахера, именно здесь жил Том Мазорек.
Взрослый мужчина, который никогда по-настоящему не жил отдельно. Что говорит о Мазореке тот факт, что он прожил с матерью до сорока с лишним лет? Кому бы этого захотелось?
За исключением раскладушки, которая стояла собранная в углу, в обеих комнатах домика не было ничего: ни в спальне, ни в прачечной. В комнате с раскладушкой окна выходили в сад, а прачечная находилась в задней части дома. Окон там не было, а с потолка свисала голая лампочка.
Элоиза вытащила мобильный, включила фонарик и посветила в темноту. Пол был покрыт потрескавшимся линолеумом, стены — белой плиткой с орнаментом на уровне глаз: рифленая лента с темно-синим цветочным узором была похожа на королевский фарфор. Это была не ванная комната, потому что здесь не было душа и унитаза, только сливная решетка в полу и раковина на стене. Зеркало над раковиной было разбито ударом кулака или каким-то предметом. Осколки стекла вокруг места удара были ржаво-красного цвета и остры, как иглы, а сотни серебряных нитей зигзагами рассекали зеркальную поверхность.
Элоиза посмотрела на свое искаженное отражение и нежно провела пальцами по острым краям, представляя себе, как Том Мазорек стоял на этом же месте и смотрел в это же зеркало.
Что он видел в нем?
Она вздрогнула, когда телефон у нее в руке зазвонил, и посмотрела на экран. Она ответила и поднесла трубку к уху.
— Привет!
— Да, ты чего там? — спросил Шефер. — Ты бросила трубку, когда я звонил прошлый раз?
— Нет, здесь плохая связь, — соврала Элоиза, выходя из комнаты. Она толкнула дверь гостевого домика и вышла в сад. — Я далеко за городом, и сеть пропадает.
— Чем занимаешься?
— Когда ты звонил, я была в заведении под названием «Клуб Селеста». Именно там работала в свое время Мия Сарк. Ну, помнишь, то место, где, по мнению матери, она могла украсть деньги?
— Ага. И?
— Ингеборг Сарк преподнесла это так, как будто Мия работала в кафе — типа подавала посетителям кофе латте. Но выяснилось, что это какой-то секс-клуб. Стриптиз, бондаж. Такого рода вещи.
— И ты говоришь, она там работала? Девушка?
— Да. Не знаю, занималась ли она стриптизом или чем-то другим, но это, по крайней мере, объясняет, как ей удалось скопить десять тысяч крон за несколько месяцев.
— А ее там помнят?
— Похоже, да, и они, кажется, знают и Яна, и Тома Мазорека, но они не захотели со мной говорить.
Элоиза не смогла заставить себя рассказать Шеферу, что произошло. Ей было стыдно за свою беспомощность перед Рене Декером — за то, что она испугалась. Кроме того, она знала, что Шефер начнет ругаться и упрекать ее, что она подвергла себя опасности.
— А ты? — спросила Элоиза. — Ты где?
— Я возвращаюсь в Копенгаген. Закончив в Видовре, я поехал поговорить с Фишхофом, но это оказалось труднее, чем я себе представлял.
— В каком смысле?
— Ну, во-первых, мне нужно было одолеть настоящего Бада Спенсера в женском обличье, чтобы вообще войти туда — блин, ну и чокнутую же мадам они к нему приставили. Gestapo, go home![28]
«Рут», — подумала Элоиза и кивнула.
— Во-вторых, мне пришлось разговаривать с человеком, который больше напоминал лунатика. Фишхоф отвечал про пироги, когда я спрашивал про сапоги, а когда я упомянул Мию Сарк, у него совершенно опустел взгляд, и он больше не проронил ни слова. Должен признаться, я с трудом представляю себе, о чем вы с ним разговариваете, когда ты приезжаешь. Он же совершенно не в себе!
— Но он не всегда такой. Он суперкрут, если застать его в хороший день, — сказала Элоиза. — Что ты хотел, чтобы он рассказал тебе о Мии Сарк?
— Я хотел попросить его объяснить, какие отношения связывали его с ней. Подруга-докторша сказала, что в свое время видела их вместе, но разве у него не было жены?
— Да, ее звали Алиса. Она умерла от рака груди, когда они еще жили в Ринкенесе. Я разговаривала с его бывшим работодателем, и он сказал, что тогда у Яна было тяжелое время.
— Ну, тогда можно предположить, что он искал утешения после смерти жены. Может быть, он побывал в том клубе, о котором ты говоришь, и встретил там Мию Сарк.
— В «Клубе Селеста»? — покачала головой Элоиза. — Нет, не могу себе этого вообразить. Ян совершенно не такой.
— Люди в горе иногда делают то, чего не стали бы делать в обычной жизни — ведут себя так, что это идет вразрез с их убеждениями. Если Фишхофу было одиноко, он, возможно, искал общества. Возможно, он дал послабление своим принципам или исследовал ту часть себя, в которую не осмеливался углубляться раньше. Ты что-то говорила о бондаже?
— Да, у меня сложилось такое впечатление от этого места. Там были клетки и плетки. Цепи, лак, кожа — все в этом духе. А что такое?
— Мария Луиза Янг сказала, что видела, как Мия Сарк ударила Фишхофа.
Элоиза сощурилась.
— Ударила его?
— Да. Она якобы дала ему пощечину, а потом они стали целоваться.
— Что, прости?
— Ага.
— Я думала, их просто видели вместе. Я не подозревала, что они, черт возьми, были вместе!
— Предположительно, это было именно так.
— Но… — ошеломленно проговорила Элоиза. — Мия Сарк ведь была совсем юной.
— Да. Девятнадцатилетней.
— А Ян был так… так…
— Да. Немолод.
— Серьезно, он, должно быть, был лет на двадцать пять старше ее?!
— Да, и я прекрасно понимаю, о чем ты сейчас думаешь, но ей все-таки было девятнадцать лет, — сказал Шефер. — Значит, он не сделал ничего противозаконного. А если она была стриптизершей или еще чего похуже, вероятно, она была не такой уж белой голубицей, какой ее пыталась изобразить мать.
— Да, но… все равно. — Элоиза прикусила губу и посмотрела на поля, простиравшиеся за участком. Земля была черной и бесплодной, насколько хватало глаз.
— Ты нашла Зельнера? — спросил Шефер.
— Да, но от него было трудно получить какую-то информацию.
— Он же тебя не знает. Ты журналистка, а он полицейский. Масло и вода.
— Нет, похоже, проблема в другом. У меня было четкое ощущение, что он что-то скрывает.
— Зельнер?
— Да, как и другой следователь, Карл Ребель, про которого я тебе рассказывала. Что-то в здешней полиции нечисто, Шефер. Я чувствую это!
— Ах ты чувствуешь? Чего же ты мне сразу не сказала? Именно такие существенные доказательства любит окружной прокурор.
— Да ладно, ты же знаешь, что я имею в виду. Он казался… мутным! И от него сильно пахло спиртным.
— Неужели? — тяжело вздохнул Шефер. — Я думал, что он взял себя в руки.
— О чем ты?
— Когда Зельнер был в Таиланде, случилось цунами. Он потерял там жену и детей, и это чертовски выбило его из колеи.
— О боже, какой ужас! — Элоиза откинула голову и закрыла глаза.
— Да, это была чудовищная трагедия. После этого он долго сидел на больничном, впал в депрессию и совсем ушел под воду. Было похоже, что он решил упиться до смерти, но потом сменил курс. По крайней мере, мне так показалось, потому что через год он вернулся на работу.
— Теперь меня мучает совесть.
— За что?
— За то, как я себя вела. Я намекала ему, что он либо некомпетентен, либо коррумпирован.
— Здо́рово, — сказал Шефер.
— Но я понятия не имела, что он… — вздохнула Элоиза. — Нужно было тебе рассказать мне эту историю до того, как я туда поехала.
Она услышала, что к дому подъезжает машина, и обернулась на звук. Машина сбавила скорость и медленно проехала мимо дома. Элоиза вернулась к разговору.