Соловью один вопрос не давал покоя.
– Почему тебя не задел дракон?
– Тебе действительно интересно? Как мило.
– Убер, заебал уже.
Скинхед смотрел и улыбался.
– А ты не понял?
– Нет. – Он действительно не понимал. На его памяти дракону никто не смог сопротивляться. Пара ночей – и ты уже устроишь для дракона уютную полочку в своей голове. Холишь его и лелеешь.
– Потому что я алкоголик, – сказал Убер. – Что, не ожидал, Соловушка? Все просто. Плевать я хотел на вашего дракона, потому что у меня есть свой собственный. И он охуенно большой и злобный. И если он налезет на вашего, от вашего ни хера не останется, только долбаные кости.
В глазах Убера загорелось голубое пламя.
– И я давно научился с этим жить. Мой дракон всегда во мне, каждое мгновение, каждую секунду моей жизни. Голоса в голове, говорите? – Убер засмеялся. Теперь это совсем не было весело и забавно. Это было страшно. Соловей поежился. «Блять, похоже, я взял мало людей с собой. Этот псих… он даже меня пугает». – Я укрощаю его, чтобы не сгореть дотла.
– Но иногда я отпускаю его погулять. – Убер надвинулся на людей Соловья, расправил жилистые руки. – И кажется, сейчас самое время.
Он усмехнулся. За его спиной светильник снова заморгал – и вдруг вспыхнул ярче. Просто совпадение, подумал Соловей, отступая. Он сам не заметил, как оказался у выхода.
– Говорят, лучший способ избавиться от дракона – завести своего собственного, – сказал Убер. Щека его дернулась.
Пшых! Светильник за его спиной вспыхнул и взорвался. Чертова лампочка.
Темнота. В глазах пляшут яркие пятна от чертовой вспышки.
Соловей пригнулся, побежал назад. Где же это?! Слепо тыкаясь, нащупал на полу обрез. Его люди загомонили, закричали. Лучи фонарей заметались.
– Где он? Бля! Где этот мудак?!
Где чертов скинхед? Соловей зажмурился, досчитал до десяти. Сейчас глаза адаптируются. Открыл глаза.
И тут из темноты раздался голос Убера. Только он звучал без привычной усмешки, холодно и безжизненно.
– Вы знаете, с кем связались? – равнодушно спросил голос Убера. Холодный, как каменные львы на улицах мертвого Питера.
Кто-то выстрелил. Короткая вспышка высветила на долю мгновения сильную фигуру скинхеда, метнувшуюся в сторону, как зверь. И, блин, ослепила всех. Пуля свистнула, рикошет, искры. Кто-то закричал.
Соловей выматерился. А так все хорошо начиналось…
– Нет, вы не знаете, – произнес тот же равнодушный голос.
– Убер, блять, давай по-хорошему! – крикнул Соловей. Прицелился в темноту.
Короткий вскрик, стон.
– Сука, он меня… – зарыдал кто-то. Соловей не разобрал, кто. Хруст.
– Вы со скинами связались, бля, – произнес голос Убера.
Соловей повернулся и выстрелил на звук. Грохот. Вспышка.
Черт. Соловей увидел белое испуганное лицо Карима и за его спиной – белесое лысое чудовище. Чертов скинхед. А потом тьма опять подступила.
И Карим тонко заверещал в темноте.
– Сука, Соловей, ты меня подстрелил! – закричал он. Соловей не обратил внимания.
Он выстрелил еще раз. Крик оборвался.
Соловей раскрыл обрез, пальцами, обжигаясь, выдернул гильзы – одну за другой. Вторую еле вытащил, ее раздуло. Бросил гильзы на пол. Они с легким пластиковым стуком покатились по граниту.
Лучи фонарей плясали туда-сюда. Соловей поднял руку и выключил свой налобник.
– Соловей, тут никого. Соловей, ты здесь?
Он нащупал в кармане куртки патроны. Пластиковые гильзы, хрупкие от времени. На ощупь Соловей выделил одну – она была холоднее других. Латунная. Отлично. Латунным он почему-то больше доверял. Пластиковые гильзы за столько лет начинали крошиться.
Он вытащил патроны и вслепую перезарядил обрез. Защелкнул, взвел курки.
«Ну же, где ты, сука-скинхед?!»
– Соло… – Голос стих. В темноте хрустнуло так жутко, что по нервам пробежал разряд. Кто-то закричал от ужаса. Ссыкун, сука, подумал Соловей.
– Соловееей! – донеслось из темноты. – Идет серенький волчок, он укусит за бочок.
– Не та сказка! – закричал кто-то. Соловей выругался. Тоже мне, нашелся подражатель.
– Вырвет сердце, вырвет глаз… – монотонно продолжал Убер в темноте.
Платформа, гулкая пустая темнота. Мертвая пустая «Волковская» давила на нервы.
– Выходи, кто пидарас.
Хруст, звук удара, вскрик. Падающее тело.
– Он там! Огонь! Бей его!
«Дебилы», подумал Соловей.
Его люди опять начали стрелять. Вспышки, вспышки. Уши болели от грохота. Визг пуль. Одна пуля чиркнула по мрамору, высветив свой путь ярким росчерком. Вжж.
– Не стрелять! – крикнул голос. «Круглый, что ли?», подумал Соловей.
Стрельба стихла. Полная тишина. Мертвая. Соловей слышал отдаленное учащенное дыхание кого-то.
Соловей нагнулся и поднял табличку, посветил. Да, та самая…
Перевернул. Пробежал глазами. Замер, потом тихо засмеялся. Выключил фонарь.
На табличке – выцарапана молитва на удачу, ну чтобы бросить курить. Русским буквами, потому что арабских Мамед, похоже, не знал. Никакого второго списка. Никаких «граната спрятана за бутылкой».
– Сука, – сказал Соловей с восхищением. – И тут наебал!
Он выбросил табличку – далеко в сторону. Жестяной звук. И тут же туда кто-то выстрелил. Бух! Еще один. «Кретины», – подумал Соловей, пригибаясь.
– Где он?
Никакого «Убей дракона, убей их всех» на табличке, конечно, не было. Конечно. Соловей покачал головой. Мамед бы просто не успел нацарапать запись, прежде чем они к нему пришли. Они застали его врасплох. А дракон, сидящий у Мамеда в голове, заставил Мамеда любить своих мучителей и убийц, даже когда они его забивали его ногами и прикладами. Соловей усмехнулся. Его били ногами, руками, палками, прикладами, а он все кричал: «Мэр! Мэр!». Мээээ…. ээр.
Вот это было приятно. Эта невыносимая жестокость. Они все смеялись. Они были слегка навеселе, когда шли туда, но кровь опьяняла сильнее алкоголя. Когда человек так умирает… сильный человек. И ничего не может сделать. Это было кровавое опьянение. А они били его и смеялись – до слез.
– Что?! Ты кто? – Голос оборвался. Жуткий хруст. Что-то покатилось по платформе.
– Не надо! – И что-то мелькнуло. Оружие?
Соловей выстрелил туда, руку дернуло. Вспышка. Руки тряслись. В короткой вспышке он периферийным зрением увидел, как слева мелькнула высокая тень.
– Там! – заорал он. Выстрелы, рикошет. Глухой мат. Соловей пригнулся, матерясь. Так они сами друг друга перестреляют. Судорожно метнулся луч фонаря – и Соловей на мгновение увидел Убера.
Он повернул голову и мысленно отметил – вот где-то здесь он должен быть. Бух! Слева вспыхнуло. Пуля срикошетила о гранит… Черт, не мешайте. Соловей сосредоточился. Вот здесь он будет. Раз-два, он начал считать. В патроне с латунной гильзой не пуля, а картечь на медведя. Тут не нужна особая точность, задеть хотя бы краем, хотя бы одной из картечин. Мало все равно не покажется.
Три. Соловей мягко дожал спусковой крючок.
БУХ! Толчок в ладонь, Соловью показалось, что у него выбило кисть, настолько сильной оказалась отдача. Отпечаток света. Он прикрыл глаза. Да, точно… Темная фигура дергается. Он попал. Стон.
Шум в темноте, Соловей вскинул обрез и нажал на спуск, забыв, что уже выстрелил два раза.
Чик. Патроны кончились. Тишина.
– Не стрелять! – крикнул Соловей. – Не стрелять, блять!
Стрельба стихла.
Соловей подошел и посветил фонарем. На платформе, неловко раскинувшись, лежал Карим. Лицо татарина искажено страданием, рот открыт. Уцелевший глаз почти черный. Выстрел из обреза снес ему полчерепа. На граните растеклась безобразная черная лужа, глянцевая. В ней плавали отражения фонарей.
«Блять. Это ж я его». Соловей оскалился. От приступа ярости его затрясло. «Ненавижу. Убью».
– Соловей, – окликнули его.
– Что?! – Соловей резко повернулся.
Человек поднял фонарь и подсветил себе лицо снизу. Соловей выдохнул, опустил обрез. Это был Влад Круглов, Круглый, его заместитель.
– Этот Убер… он… – Круглый помедлил. – Короче, двоих он уделал. Карим?
– Все.
– С Каримом, получается, трое. Хвост в темноте упал на рельсы и че-то себе сломал, дебил. Синюху лысый вырубил, но не добил. Нормально, как бы, жить будет. Ну и еще у кого по мелочи…
Четверо его бойцов выбыли из игры, прикинул Соловей. А чокнутый скинхед остался. Игра продолжается.
Соловей бросил разряженный обрез на землю и закричал:
– Что за безумный мир, в котором мы живем? Какой-то лысый ублюдок бегает и убивает моих людей!!
По мертвой пустой станции прокатилось гулкое эхо. И затихло вдали.
Глава 10
– Собирайтесь, – сказал Убер. – Давайте, вам придется идти налегке. Дорога на «Звон» свободна, будете там через пару часов. Встретимся там. Поторопитесь, я вас прошу. Наталья Васильевна, слышите?!
– Я никуда не пойду, – сказала Нэнни.
Убер поднял брови. Его, словно бегового жеребца, резко остановили на полном скаку. И теперь глаза бешеные, и пена капает.
– Что?!
Мика покачала головой.
– Я не хотела отдавать тебе его… – Убер увидел ее глаза, полные слез. И вдруг – хлынуло, полилось. Слезы закапали. «Лейтесь, слезы… подумал полисмен», вспомнил он название древнего романа. Да, лейтесь.
Убер вытер ей слезы ладонью. На щеках Мики остались разводы грязи.
– Почему? – спросил Убер ласково. – Я что-то сделал не так, маленькая?
Мика подняла голову:
– Потому что тогда ты уйдешь. И оставишь меня здесь одну.
Убер выпрямился, смущенно почесал затылок. Он казался пристыженным. «Похоже, именно это он и собирался сделать», – подумала Нэнни. Интересно, какой из такого бродяги получился бы отец для Мики? Ну, уж получше родного, точно. «Оставишь одну? – Нэнни вдруг вспомнила. – А я, получается, никто. Не ангел, не ворона?» Она отложила вязанье. Было… обидно.
Мика вдруг кинулась и обняла Убера. Обхватила руками – сильно-сильно, прижалась.