– И имя мне – долбаная Смерть, – сказал Убер.
Тишина. В темном небе над площадью кружили черные крылатые тени.
– А сейчас попробуй выжить, – сказал Убер. Повернулся и пошел. Соловей закричал, затем посмотрел на свои обрубки – и опять закричал. Он вдохнул полной грудью отравленный радиацией воздух – и вдруг, вместо того чтобы кричать, запел. Он давно не пел этой песни, великолепной неаполитанской «Сорренто». Теноры должны петь «Вернись в Сорренто», даже когда Земля останется совсем без людей:
– Как прекрасна даль морская…
Как влечет она, сверкая,
Сердце нежа и лаская,
Словно взор твой голубой.
Слышишь в рощах апельсинных
Звуки трелей соловьиных?
Вся в цветах благоухая,
Расцвела земля вокруг.
Великолепный тенор летел над мертвой площадью, мертвым городом, мертвым дворцом, мертвыми львами…
Torna a Surrieееееnto,
famme campà!
«Вернись в Сорренто, верни меня к жизни». Что может быть лучше солнечной неаполитанской песни, звучащей над городом холодной земли и ледяной северной воды?
Соловей закончил петь. Лучше он не пел никогда.
Убер остановился.
– Браво, – сказал он. – Кажется, сегодня я слышал лучший голос на Земле.
Повернулся и пошел дальше.
За его спиной затихал крик Соловья:
– Убер, не бросай меня здесь! Я тебе скажу! Скажу! Это важно!
Убер уходил, не оборачиваясь. Какой бы ни был этот секрет, он не стоил его милосердия. Не в этом случае. Мика мертва, Мамед мертв, Нэнни и Юра тоже мертвы. А вот те, кто это сотворили, позволили и благословили, еще мертвы не все. И он это исправит.
Соловей закричал.
Он сорвал свой прекрасный голос и теперь не мог даже шептать. Только хрипеть.
Спина скинхеда исчезла вдали. Соловей вздохнул. Он все еще плавал в наркотическом тумане от обезболивающих. Мир вокруг играл яркими красками и плавился цветами. Мир вокруг был великолепен и потрясающ.
Но Соловей знал, что это ненадолго.
«Все-таки странно чувствовать себя без рук». Соловей видел, как из ран медленно сочится кровь. Видел багровую лужу. В луже отражалась колокольня храма, на ней сидели крылатые тени. Одна из теней вдруг шевельнулась, расправила крылья. «Черт». Соловей поднял голову и засмеялся. Нет уж, он просто так не сдастся.
Он подтянул под себя ноги, поднатужился. Первая попытка не удалась… со второй Соловей встал.
Он стоял, пошатываясь, безрукий и злой.
– Ну и дурак! – сказал он в спину удаляющему Уберу. А потом вдруг сжал зубы от невероятной, смертельной жалости к самому себе. – Ты так и не узнаешь, что она жива.
В следующее мгновение на него откуда-то сверху рухнула зубастая черная тень. Соловей закричал.
Через двадцать минут он был на карантинном блокпосте. В темноте его дыхание казалось чересчур громким.
– Успел! – сказал Убер, пытаясь отдышаться.
– Сворачиваемся, – пояснил пожилой солдат. – Карантин снят. Ты куда хотел? На «Звон»? Мой тебе совет – просто пройди мимо, только никуда не смотри. После Черного Санитара лучше бы тебе этого не видеть.
Младший переносил вещи на дрезину. Скоро солдаты тронутся в путь.
– Огнемет не одолжите? – сказал Убер.
– Чего-о?
– Я верну, – пообещал Убер.
– Прозвучало почти честно, – пожилой солдат усмехнулся.
– Я старался.
– Что ты… – Солдат замолчал. Убер наставил дробовик ему в лоб.
– Это… ты зря, – сказал пожилой солдат. – Парень, опомнись.
Убер передернул помпу. Щелк, вылетела стреляная гильза, покатилась, застряла между шпал.
– Не в первый раз, – сказал Убер. – Давайте обойдемся без разборок, а? Я сегодня офигительно устал. Прямо ни в сказке сказать, ни матом сформулировать. Руки!
Солдаты подняли руки.
Он поднял бак с бензином, вдел руки в лямки. Закинул на спину тяжелый, громоздкий аппарат.
«Вот что мне напоминает этот запах», понял он. Бензин в зажигалке. Взросление. «Ты становишься взрослым, когда в первый раз берешь в руки огнемет», съязвил он по привычке. И все-таки горечь не отпускала. Эх, Юра, Юра.
– Как этим пользоваться? – спросил он у пожилого.
– А тебе зачем?
– Случаи, они разные бывают.
– Я не знаю. Вот у него спроси. – Пожилой кивнул на товарища.
Убер оглядел дверь, замок, ржавую цепь. Затем закрепил гранату скотчем к решетке, продел веревку в кольцо. Медленно и аккуратно протянул веревку подальше в туннель, чтобы не прикончить себя раньше времени. Залег на рельсы и дернул.
Грохнул взрыв.
Некоторое время Убер думал, что никогда в жизни больше не будет слышать ничего, кроме этого жуткого звона.
В туннеле стояла пылевая завеса, дышать было почти нечем. Убер натянул марлевую повязку вроде той, что носили мортусы.
Он вернулся к двери. Взрыв не сорвал замок, а просто вырвал петли решетки. Убер ухватился за решетку двумя руками, расшатал ее, как гнилой зуб – и сорвал. Вернулся за огнеметом, пролез через завал и подошел ко внутренней двери. Обычная металлическая. Какие-то буквы, не разобрать из-за времени и пыли.
Он помедлил. За дверью точно что-то было. Убер достал и выложил на ладонь две вещи. Фотокарточка из паспорта – на фото молодая девушка. Зажигалка «Зиппо» с оленем на рельефе – память о Юре.
Бережно спрятал фото во внутренний карман, оставил только зажигалку.
Вдел руки в ремни огнеметного ранца, застегнул пряжку на груди. Щелкнул зажигалкой, поджег запал огнемета. Пламя светило уютно и спокойно – как дух самурая перед битвой.
Убрал зажигалку в карман. Выдохнул. Взял огнемет наперевес – и толкнул дверь.
– Дракон? – Мика удивилась. – Что такое «дракон»?
Пауза. Убер поднял брови. Все-таки дети умеют озадачить.
– Неужели вы не читали ей сказок? Натали Васильевна, что же вы!
Нэнни заворчала. Убер сказал:
– Дракон – это животное. Огромное и обычно невероятно злое, если, конечно, не из Китая явилось.
– А там драконы – добрые?
– Там драконы – всякие. Но в основном добрые. И бумажные.
– А этот…
– Этот – злой.
Мика покачала головой.
– Нет? – удивился Убер.
– Он не злой. – Мика помедлила. – Просто его таким сделали.
От чудовищной вони Убер едва не задохнулся.
Чудовище, похожее на раздутый гигантский шланг, лежало здесь. Черное с желтыми и зелеными пятнами. Коротенькие лапы.
Та гора высохших трупов – это жертвы, что приносили жители «Обводного канала» чудовищу долгие годы, понял Убер. Останки люди Соловья паковали в мешки и выбрасывали в котлован через заброшенный старый коллектор. Справа груда серых мешков. Для трупов и отходов.
Дракон был огромен. Всего-то три метра.
Этот дракон – совсем не был похож на дракона. Это всего лишь обрубок, жуткий мешок плоти, кожаный бурдюк, перевитый толстыми венами – толщиной с руку человека. Он даже был не способен передвигаться самостоятельно…
– Второе пришествие Великого Сифилиса, – сказал Убер. – Блин. Никогда еще убийство животного не выглядело настолько фаллическим! В общем, – сказал он тише: – Явно пора заканчивать читать Фрейда перед сном…
«Моя мама внутри него… она поет», – сказала Мика. Прощай, Мика. Видимо, она и была последней жертвой.
Убер направил огнемет на чудовище.
– Давай, чудовище, – сказал Убер. – Кричи в последний раз. Спой мне чертову подземную песню…
И нажал на спуск подачи бензина.
Когда в него ударила струя огня, дракон выгнулся и закричал…
Убер шел. Когда он добрался до вестибюля «Обводки», у него дрожали ноги. Лицо страшно горело. От него воняло, как от сгоревшей груды отходов.
«Я сжег дракона. Кому такое могло присниться?» – подумал он.
– Парень, ты цел? – спросил пожилой солдат. – Ты… как?
Он молча опустил огнемет на землю. Кивнул – спасибо.
– Парень?
– Дракона больше нет, – сказал Убер. И пошел. Надо было как-то отмыть эту черную жирную сажу.
Днем позже
Дрезина замедлила ход и остановилась.
– Тебя подвезти, парень? – спросили оттуда.
Убер повернул голову. Надо же, дежавю. Дрезина мортусов, опять их двое. Грузный мортус стянул белую маску вниз. Убер присвистнул. Ничего себе, старый знакомый.
Второй, молодой мортус, тоже стянул маску. Почесал начавшую отрастать рыжую бороду.
Люди покидали станцию. Шли вдоль путей, тащили на себе баулы с вещами. Дрезина проезжала мимо них, понурых, растерянных, несчастных. На «Обводном канале» скоро не останется ни одного жителя, подумал Убер. Проклятое место, проклятые воспоминания. Теперь ужас и боль умирающего дракона останется с ними навсегда.
Они шли мимо Убера, безразличные и безмолвные, словно тени в аду.
Кто такой ангел, как не тот, кто несет возмездие? Смерть и кару. Убер покачал головой. «Может, я зря приехал тогда вместе с мортусами», подумал он. Дрезина надсадно скрипела. «Никто не любит посланников смерти». Никто. «Даже я».
– Нет, – сказал Убер. Открыл глаза. – В этот раз я, пожалуй, сам. Спасибо.
– Я же говорил, он тоже верит в приметы, – обрадовался молодой. – Не такой уж он и безбашенный.
Старший мортус пожал плечами.
Убер зажал зубами сигарету, вынул зажигалку «зиппо». Чирк! Это была зажигалка с рельефным рисунком оленя на щечках. Прикурил.
Пламя осветило его измученное лицо, похожее на усталые лики святых в заброшенной, покинутой людьми церкви.
– Может, я просто… немного повзрослел? – сказал Убер. Потом засмеялся: – Да хрен там.
Мимо тлеющего огонька сигареты медленно пролетели несколько спор плесени. Плесень никуда не торопится. Плесень знает, кто в итоге будет владеть всем…