Едва забрезжил рассвет, когда зулусы поднялись для последнего перехода. Они торопили своих спутников, стремясь во что бы то ни стало достигнуть к вечеру границ родной земли и поскорее дать отчет вождю своему Сетевайо о посольстве в страну буров. Местность, по мере приближения к границе, становилась все более гористой, дикой и труднопроходимой, но зулусы безостановочно шагали, так что Скакун и гнедой то и дело переходили на легкую рысь, чтобы поспевать за ними.
Уже солнце перекочевало через зенит, когда Гумбати, указав рукой по направлению вершины дальней горы, открывшейся на горизонте, объяснил Октаву, что это его родная земля. Еще миля-другая, и всадники, переглянувшись, остановились. Питер Мариц понял Октава: он советовал ему поворотить назад, чтобы у гордых, свободолюбивых зулусов не осталось впечатления, что они вступают на родину словно под конвоем чужестранцев. По лицам чернокожих Питер Мариц понял, что они оценили по достоинству этот поступок, хотя из деликатности ни словом этого не высказали. Октав достал из сумки табак и оделил им обоих зулусов. Питер Мариц после минутного колебания отстегнул от пояса свой охотничий нож (при нем оставался отцовский) и, покраснев, протянул его Гумбати. Тот принял улыбнувшись; он поблагодарил юношу, выразил сожаление, что сейчас ничем не может отдарить его, но обещал, что этого подарка не забудет. Затем, отвесив поклон, Гумбати и Молигабанчи двинулись дальше, а всадники, поворотив лошадей, поехали обратно. Оглянувшись, Питер Мариц увидел зулусов, быстро шагающих рядом. Они также оглянулись и сделали приветственный знак ассагаями, сверкнувшими на солнце.
— Знаете, — первый нарушил молчание юноша, — я счастлив, что эти черные не сделали попытки бежать. У меня была инструкция от бааса застрелить их тогда. Это было бы очень печально.
— Я догадывался о твоем намерении, — с улыбкой заметил француз. — Да, ваши буры — мужики серьезные. Но я уверен, что баас проявил тут чрезмерную подозрительность. Я не сомневаюсь, что эти зулусы и без твоего сопровождения никуда бы не свернули, а вздумай они бежать, ты все равно бы их не укараулил.
— Они вам это говорили? — вспыхнул Питер Мариц.
— Не надо и говорить. Легче проследить ночью полет летучей мыши, чем зулуса, когда он крадется. Вспомни: когда ты гнался за антилопами, Скакун твой выбился из сил, а они были свежи, и в случае побега твое преследование потерпело бы неудачу. Вспомни также погоню за жирафами: черные спокойно оставались на месте, ожидая, покуда мы вернемся на наших заморенных лошадях. Нет, я уверен, что они являлись к вам действительно с намерением сговориться, чтобы заодно действовать против англичан, и ваша община допустила большую ошибку, что этим не воспользовалась и лишь обострила отношения с воинственным, свободолюбивым народом, унизив посланцев их гордого вождя.
Разговаривая таким образом, всадники въехали на высокий холм, который они час тому назад покинули вместе с зулусами. Они только собирались пустить под гору своих лошадей, как вдруг остановились. Навстречу взбирался в гору целый отряд всадников, внешность которых поразила бура. Все они были в ярко-красных мундирах и с головы до ног вооружены. Головы их были покрыты касками с блестящими в лучах заходящего солнца козырьками. Лошади под всадниками были все как на подбор, рослые, крепкие, глянцевитые, одинаковой вороной масти. Зоркие глаза Питера Марица насчитали в отряде двадцать четыре всадника. Впереди всех ехал совсем молодой их командир, а следом за ним бородатый солдат с золотыми нашивками на рукаве.
— Это английская разведка, драгуны, я их узнаю, — тихо произнес Октав.
— Это они, враги! — воскликнул Питер Мариц, побледнев и сверкая глазами. Он гневно сжимал рукоятку отцовского охотничьего ножа.
— Не глупи и не горячись, — ровным голосом сдержал его француз. — Война еще не объявлена, и своей неосторожностью ты можешь лишь навредить. Будем спокойно следовать своим путем и вооружимся хладнокровием, а там видно будет.
Они стали спускаться с холма навстречу подымавшемуся отряду. Поравнявшись, командир остановил движением руки свою великолепную лошадь и, не здороваясь, сказал, взглянув на широкополую шляпу юноши:
— Послушай, ты, молодчик! Ты, видно, бур и знаешь эти места. Выведи-ка нас в Утрехт. Мы, кажется, взяли не то направление... Да не мешало бы тебе снять шляпу, когда с тобой говорят.
Из сказанного офицером Питер Мариц понял кое-что с грехом пополам, но надменный тон англичанина поразил и оскорбил юношу. Помня совет Октава, он делал над собой невероятные усилия, чтобы сдержаться.
— Что же ты молчишь, как чурбан? — вспылил офицер. — Этот народ неотесанных мужиков надо еще обучать приличным манерам!
— Мой молодой друг, — вмешался тогда Октав, — мало знаком с языком, на котором вы преподаете ему урок вежливости.
И он перевел молодому буру требование англичанина. Совершенно незаметно при этом он подмигнул ему и указал глазами в сторону земли зулусов, откуда они сейчас возвращались. Питер Мариц сразу понял его и, в свою очередь, подал Октаву знак следовать своей дорогой, оставив его одного с отрядом.
Молниеносно и молчаливо заключив соглашение со своим другом, Питер Мариц сразу повеселел и вежливо обратился к офицеру:
— Простите, мингеер, что я не сразу вас понял. Я лишь недавно начал обучаться вашему языку. Вы просите проводить ваш отряд в Утрехт?..
— Прошу! — с усмешкой прервал его англичанин. — Я этого требую от тебя — подданного ее величества королевы.
— Я бы покорнейше просил вас освободить меня от этого, так как я обязался проводить в Ледисмит вот этого господина, который обещал щедро меня вознаградить...
Октав перевел его слова. Офицер, наливаясь краской раздражения, нетерпеливо прервал француза:
— Да, да, я немного понимаю уродливый язык этих буров, не трудитесь переводить... Так вот, любезнейший, — продолжал он, обращаясь к Питеру Марицу, — мне дела нет до твоих намерений и желаний. Этот господин найдет себе другого провожатого. А твои гроши ты получишь от меня с лихвой, можешь успокоиться. Итак, спрашиваю тебя в последний раз: подчиняешься ли ты приказанию офицера армии ее величества королевы Англии?
— Конечно, мингеер, — смиренно ответил юноша, — у меня и в мыслях не было оказывать неповиновение такой могущественной госпоже, какова, по-видимому, королева Англии. Ведь я простой бур. Местность эту я знаю превосходно и охотно укажу дорогу в Утрехт вашему отряду. Об одном только прошу вас: считайтесь с тем, что подо мной простая крестьянская лошадь, которой не угнаться за великолепными скакунами вашего отряда. Сделайте милость, прикажите вашим солдатам сдерживать лошадей.
Англичанин громко рассмеялся.
— Хорошо, хорошо, — снисходительно успокоил он Питера Марица, — мы не будем спешить и твоего коня не заморим. Хотя должен сказать, — добавил он, взглянув опытным глазом кавалериста на Скакуна, — твоя лошадь не так уж плоха. В руках умелого наездника, под хорошим седлом конь был бы хоть куда. Как раз впору для легкой кавалерии... Ну, мешкать нечего, собирайся живее!
Питер Мариц подъехал к Октаву и шепнул ему:
— Не задерживайтесь долго в Утрехте, поезжайте дальше, в Вакерстром.
Они крепко пожали руки друг другу, и Октав, тронув гнедого, направился по дороге в Утрехт, а Питер Мариц повернул своего Скакуна к только что оставленной ими границе зулусской земли. Рядом с ним ехал на своем чудном жеребце офицер, несколько поодаль — бородатый солдат с нашивками, а позади длинной блестящей цепью растянулись драгуны.
ГЛАВА СЕДЬМАЯБешеное состязание
Ровное движение отряда, бряцание оружия, фырканье лошадей, скрип седел и лязганье удил — все это с непривычки как-то возбуждало Питера Марица и настраивало на веселый лад. Он представлял себе, как в близком будущем он с отрядом буров будет рыскать по этой же стране, совершая набеги на оскорбителей его родины.
С час времени драгуны ехали шагом. Наконец командиру это, по-видимому, наскучило и, отдав, не оборачиваясь, приказание бородатому солдату перейти на рысь, он тронул шпорой своего вороного. Скакун легко пошел с ним голова в голову. Спустя час Питер Мариц, приглядываясь к отряду, с радостью убедился, что лошади у всех в мыле, между тем как его Скакун еще не чувствовал усталости. Совершенно свежим шел также вороной жеребец офицера, громадный, блестящий, точно выточенный из могучего ствола черного дерева.
— Чего ты, лентяй, жаловался на свою лошадь? — заметил офицер, вперемешку употребляя английские и голландские слова. — Она великолепно идет. Да и ездок ты неплохой. Что, у вас, у буров, многие так ездят?
— Да, мингеер, — простодушно ответил Питер Мариц, — мы с малых лет на лошадях. Но вот уж сбруя у нас совсем не то, что у солдат вашей королевы. — И он с притворной завистью перевел свой взгляд с простенькой уздечки и своего старого, почерневшего и видавшего виды седла на серебряные удила и блестящее, как зеркало, желтое седло на вороном жеребце.
— Главное-то ведь все-таки лошадь, — успокоил его самолюбие офицер, — седло и уздечка — дело второстепенное. А, что, скажи, много у буров хороших верховых лошадей?
— Порядочно, — уклончиво ответил юноша.
— А сколько бойцов могут выставить буры, если бы случилось драться с бечуанами или зулусами?
— Кто его знает! Против зулусов пойдут тогда буры, которые живут поблизости к зулусской границе, а против бечуан — тамошние буры. Едва ли, впрочем, эти вещи для вас интересны, не правда ли, мингеер?
— Напротив. Раз мы приняли над вами власть, мы обязаны взять вас и под свою защиту от черных. Сколько же всего наберется буров, способных стать под ружье?
— Право, не могу вам сказать. Мы живем небольшими общинами. Да немало, пожалуй, и не счесть.
— Полно тебе хвастать! Будь вас много, не так-то легко вы бы нам подчинились.
— Мы народ смирный. Да и солдат у вашей королевы, вероятно, еще больше. Как вы думаете, сколько солдат у госпожи королевы в Капланде и Натале?