). Члены нижней палаты неизменно заканчивали обличения тем, что требовали провести реформу уральской экономики и ограничить влияние собственников горных заводов.
Важно подчеркнуть, что это мнение Государственной думы разделяло и правительство. Тут законодательная и исполнительная власть демонстрировали завидное единодушие. Министр торговли и промышленности В.И. Тимирязев, говоря об ответственности владельцев уральских предприятий за хозяйственную разруху, почти слово в слово воспроизводил депутатские доводы:
«Энергичные предки, насаждавшие горную промышленность на Урале и проживавшие в своих владениях, сменились потомками, переставшими жить на заводах и непосредственно соприкасаться с заводской жизнью. Ослабла забота о своевременном переоборудовании заводов согласно с успехами техники, и стали таять оборотные и запасные средства. Заводы обременились ипотечными долгами, причем вырученные от залога денежные средства не всегда поступали на улучшение заводского дела»[454].
Правительство предлагало свой рецепт оздоровления экономики региона: передать производственные активы в руки солидных предпринимателей, готовых вложить новые деньги в их модернизацию. Кто подразумевался под этими солидными предпринимателями, было легко угадать – крупные питерские банки, давно присматривавшиеся к богатствам Урала. Столичная деловая пресса, выражая мнение петербургских финансовых кругов, не уставала уверять: краю не дадут погибнуть, но для этого его индустрия должна перевоплотиться и сменить владельцев; нужно дать исчезнуть тому пресловутому «горному гнезду», где все прогнило без инициативы, без людей дела[455]. В первую очередь питерские банкиры и их иностранные партнеры желали обследовать производство и хозяйства. Министерство торговли и промышленности ввело на заводах более современную систему отчетности, дабы лучше оценить их стоимость. На каждое отдельное предприятие направлялись комплексные ревизии[456]. Интересно, что Государственная дума, наблюдая аудиторскую активность властей, стала все громче высказываться за передачу частных заводов в ведение казны. Но эти предложения нижней палаты не вызывали восторга у правящей бюрократии. Тот же Тимирязев обращался к депутатам:
«Я думаю – и надеюсь, вы согласитесь со мной, – что казенное хозяйничанье в заводском деле представляется далеко не наилучшим способом его ведения, а, пожалуй, как раз наоборот»[457].
После чего вновь шли разговоры о необходимости ускорить передачу предприятий в сильные частные руки, обладающие нужными финансами.
Передача промышленности в сильные частные руки стартовала на Урале в 1910 году. Она протекала по определенной схеме, движущей силой процесса выступило петербургское финансовое сообщество. Рассмотрим для примера реорганизацию Нижне-Тагильского округа. Основная ее цель состояла в увеличении производства чугуна с 4,5 млн до 8,5-9 млн пудов при одновременном снижении издержек. Эта обширная программа потребовала привлечения средств в объеме 5,2 млн руб. Деньги планировалось получить частично из будущих доходов, а также путем долгосрочного займа, который предоставляли Петербургский международный и Русско-Азиатский банки. Очевидно, что зависимость округа от финансовых структур резко возрастала. Возражения группы старых пайщиков во главе с князем С.С. Абамелек-Лазаревым не были услышаны. Вслед за получением финансирования настал черед организационной перестройки: паевое товарищество превратилось в акционерное общество с выпуском акций – как именных, так и на предъявителя. В результате представители старой аристократии, ранее владевшие округом, были оттеснены на задний план, а в новом правлении постоянно рос вес финансовых дельцов[458].
Аналогичные процессы были запущены практически во всех уральских округах. Так, на реконструкцию Верхне-Исетского округа потребовалось более 4 млн руб.: их привлекли через увеличение основного капитала посредством выпуска новых акций, реализацией которых занялся консорциум в составе компании П.О. Гукасова, Русского торгово-промышленного банка и Волжско-Камского банка. Они же выкупили и основную часть ценных бумаг. После чего отношения финансистов с прежними владельцами изменились: в руках титулованной знати в лице графа Стенбок-Фермора, графа Гендрикова и графа Гудовича осталась меньшая часть акций[459]. То же самое наблюдалось в обществе «Лысьвенский горный округ наследников графа П.П. Шувалова». При переходе предприятия в новую акционерную форму с капиталом в 16 млн руб., разделенных на 160 тысяч акций, только 10 тысяч оказались у прежних собственников, остальные же попали в руки банкиров[460]. Об активности банковских структур в реорганизации уральской индустрии говорят такие цифры: в 1910-1913 годах ее основной капитал возрос с 63 млн руб. до 125 млн руб.[461] Причем в регион хлынул в основном петербургский, а не московский капитал. Сборник «Монополии в металлургической промышленности России. 1900-1917 годы», в котором опубликованы материалы об акционировании уральских заводов, изобилует документацией именно питерских банков. Петербургский международный банк упоминается в сборнике 19 раз, Русско-Азиатский – 24, Азово-Донской – 23, Петербургский частный коммерческий – 10, Сибирский торговый – 9, Русский торгово-промышленный – 6 раз. А вот банки из Первопрестольной представлены только двумя: Московский купеческий (упоминается 1 раз) и Московский банк Рябушинских (4 раза). Из московских компаний лишь торговый дом Вогау, игравший ведущую роль в синдикате «Медь», успел закрепиться на Урале. Приходится констатировать, что купеческая элита не смогла составить конкуренцию столичным банкам: финансовые потоки из Петербурга, усиленные иностранными инвестициями, не оставили шансов на успех московской буржуазной группе.
Поражение Москвы в борьбе за участие в финансово-организационном переустройстве индустрии Урала усугубил итог конкурса на проведение железнодорожной линии, которая должна была связать Центральный регион страны с Уралом. Заметим: речь шла не о прокладке очередной ветки, а о строительстве магистрали, имеющей определяющее значение для развития российской экономики в целом. Контроль над такой транспортной артерией был равноценен обретению связки ключей от Уральского региона. И потому за право строить эту дорогу разгорелась острейшая борьба, получившая помимо экономического и политический оттенок. Конкурировали два основных проекта, подготовленные петербургской и московской деловыми элитами. Первый предполагал маршрут Казань – Екатеринбург, а второй – Нижний Новгород – Екатеринбург. От Петербурга в конкурсе участвовал хорошо известный в банковской среде партнер А.И. Путилова Н.К. фон Мекк, уже возглавлявший правление Московско-Казанской железной дороги. Группу капиталистов Москвы представляли Ф.А. Головин, А.Н. Найденов и А.А. Тарасов. Причем кадет Головин (бывший председатель II Государственной думы) ради участия в этом деле даже сложил с себя депутатские полномочия. Первопрестольная справедливо рассчитывала, что получение концессии серьезно расширит ее влияние в качестве центра отечественного предпринимательства. Поэтому участие в этой борьбе преподносилось как заветное чаяние всего российского купечества. Правда, конкуренты из Казани оспаривали это, возражая против того, чтобы мнению части купеческой буржуазии придавался всероссийский масштаб. Казанцы, при поддержке столичных деловых кругов, призывали к беспристрастному рассмотрению вопроса. Состоявшееся летом 1911 года на Нижегородской ярмарке голосование они не считали справедливым, так как там преобладали заинтересованные нижегородцы и их московские союзники[462]. То, что согласно питерскому проекту железная дорога связывала Урал именно с Казанью, имело гораздо большее значение, чем это может показаться на первый взгляд. Речь шла не просто о выборе того или иного города для реализации выгодного железнодорожного проекта, а об определении центра, который в недалеком будущем сможет оспорить ведущую роль Первопрестольной на внутрироссийском рынке. Залогом такого развития событий служило выгодное территориальное расположение Казани. Через этот крупный поволжский город пролегали удобные пути на Урал, в Сибирь и Среднюю Азию. Как провозглашалось в те годы, в Казани «должно видеть окно, дающее промышленный свет на азиатский Восток»[463]. Понятно, что все это угрожало московско-нижегородским интересам. Забегая вперед, скажем, что взращивать из Казани московского конкурента начал крупнейший в России Русско-Азиатский банк: его глава А.И. Путилов пошел на союз с местной купеческой фирмой Стахеева, превратившейся в форпост экспансии петербургского капитала на внутрироссийский рынок.
Соперничество петербургского и московского проектов развернулось в коридорах власти. Ожесточенные баталии происходили в рамках комиссии по новым железным дорогам, в работе которой приняли участие видные представители российской купеческой элиты, ориентированные на Москву: Д.С. Сироткин, Н.В. Мешков, А.С. Салазкин, член Государственной думы А.А. Савельев и другие[464]. Их активность принесла свои плоды: большинство членов комиссии поддержали проект Головина[465]. Однако в Совете министров, где дискуссии разгорелись с новой силой, премьер В.Н. Коковцов, занявший пост после гибели Столыпина, решительно высказался за петербургское предложение. В его глазах неоспоримым преимуществом была дешевизна: столичный проект сто