[996]. Теперь, в отличие от весны 1917 года, заявил Бачманов, предприниматели не станут доверяться чьим-либо доводам и сами объединятся во имя спасения отечественной промышленности.
Планировалось войти в Комитет объединенной промышленности, учрежденный еще в начале лета, а также создать при Всероссийском обществе заводчиков и фабрикантов особый политический орган[997]. А.А. Бачманов специально выезжал в Первопрестольную, где обсуждал возможность участия в затеянном деле Московского общества (добавим: оно приняло решение о присоединении к данной организации чуть позже, в начале октября 1917 года[998]). Горячим сторонником питерской инициативы явился известный предприниматель Ю.П. Гужон, который пострадал от рабочих Советов, лишившись в итоге своего металлического завода; к этому времени его общее разочарование политическими играми московских коллег по бизнесу было необычайно велико.
Петербургская буржуазия не собиралась ограничиваться общественной активностью. С начала июля 1917 года ей впервые удалось обрести влиятельного союзника непосредственно во Временном правительстве. В рамках первого кабинета (кабинета победителей, ориентированных на Москву) опереться питерцам, прямо скажем, было не на кого: он целиком состоял из оппозиционных членов Государственной думы. Майское пополнение правительства министрами-социалистами тоже, мягко говоря, не сулило продуктивного сотрудничества. Ситуация изменилась благодаря июльскому кризису, когда большевики сделали неудачную попытку захвата власти, а также благодаря разгрому российских войск после долгожданного наступления 18 июня. В тот период А.Ф. Керенский охладел к Советам, деятельность которых не обеспечила военных побед. Как писал В.А. Маклаков, теперь Керенский:
«понимал весь их вред и больно чувствовал их власть над собой; по миллионам причин, может быть, и по своей лояльности к революционным органам, он не решился стряхнуть с себя их власть путем переворота; но зато как часто в разговорах он отводил душу, ругая их скверными словами, грозя, что с ними расправится, что прихлопнет их»[999].
Особенно военный министр был разочарован результатами советской политики на фронте. Командир женского батальона смерти М. Бочкарева вспоминала, что после июльского разгрома Керенский говорил о необходимости упразднить комитеты в армейской среде и ввести строгую дисциплину – хотя до начала наступления возмущался, почему в женском батальоне смерти они все еще не введены[1000]. Неслучайно именно после июльских событий красный флаг на автомобиле Керенского был заменен Андреевским – флагом Морского министерства[1001].
В июле – августе 1917 года «звезда» Совета сильно поблекла. Если прежде Керенский все важнейшие государственные вопросы решал совместно с его лидерами, то ныне они оказались полностью отстранены от рычагов управления, а руководство страной перешло к так называемому триумвирату, состоящему из Керенского и его ближайших соратников – М.И. Терещенко и Н.В. Некрасова. С легкой руки кадетской «Речи» это руководящее ядро правительства стали называть партией друзей Керенского[1002]. Как раз эта изменившаяся ситуация и раскрыла перспективы для петербургской буржуазии. Столичная банковская элита установила контакт с одним из членов триумвирата – Н.В. Некрасовым. Данный эпизод истории Временного правительства совершенно выпал из поля зрения исследователей, так как находился в тени другого, известного и привлекательного, сюжета: питерские банкиры и генерал Л.Г. Корнилов. К тому же внимание историков традиционно сосредотачивалось на деятельности Некрасова в кадетской партии, в частности на его конфликте с лидером кадетов П.Н. Милюковым. У Некрасова еще в IV Государственной думе возникали с ним принципиальные разногласия, касавшиеся союза кадетов с левыми фракциями[1003]. И теперь, в новых условиях, Некрасов настраивал против Милюкова левое крыло кадетов, жалуясь на его непримиримую позицию, осложнявшую отношения правительства с Советом рабочих и солдатских депутатов[1004]. В свою очередь, Милюков пытался изолировать своего критика; в партийной среде он в этом преуспел, а вот в правительстве успех сопутствовал Некрасову. Как считают современные историки, самая крупная и последняя политическая интрига Некрасова заключалась в выдавливании Милюкова из власти[1005]. С этим нельзя согласиться, поскольку еще одна крупная и действительно последняя интрига Некрасова выстраивалась вокруг его альянса с питерскими банкирами. Этот эпизод заслуживает внимания, так как углубляет наши представления о политической ситуации в период созревания Корниловского мятежа.
Эволюция Некрасова вплоть до августа 1917 года полностью повторяла политическую траекторию его патрона Керенского. Напомним: в первом составе Временного правительства Некрасов стал министром путей сообщения. По его словам, это назначение явилось необходимой уступкой левым кругам, благосклонно к нему настроенным[1006]. Хотя сам новый министр не стремился занять должность руководителя столь беспокойного хозяйства. Некрасов уговаривал своего коллегу по Государственной думе А.А. Бубликова стать его товарищем по ведомству, «пока ему удастся... убедить правительство назначить его министром без портфеля»[1007]. Погружение в конкретную работу явно не входило в планы нового министра, да и все его поведение заметно отличалось от других членов кабинета. Всю работу Некрасов переложил на плечи молодого инженера, ставшего его товарищем по министерству, и стал ухаживать за дочерью директора Политехнического института, члена ЦВПК Д.С. Зернова, на которой вскоре и женился. При этом шаферами на свадьбе стали Керенский и Терещенко. В Петрограде летними вечерами можно было видеть, как Некрасов с молодой супругой совершают прогулки в автомобиле из бывшего гаража Николая II; часто до поздней ночи они развлекались в модном литературно-артистическом кабаре «Привал комедиантов»[1008]. Однако подобный образ жизни не мешал министру путей сообщения демонстрировать свою приверженность революционной демократии и слыть человеком крайне приятным для Совета рабочих и солдатских депутатов. Он, в частности, привлек к работе ведомства Г.В. Плеханова, который возглавил комиссию по улучшению материального положения железнодорожников. В честь этого ветерана российской социал-демократии даже назвали станцию на Сызрано-Вяземской ветке[1009].
Но главное, чем отличился Некрасов на своем посту, – приказ от 27 мая 1917 года, предусматривающий участие профсоюзных комитетов в управлении железными дорогами. (Современники сравнивали этот ведомственный циркуляр с известным приказом №1 для армии[1010].) Некрасовский документ решительно объявлял, что «время административного произвола миновало навсегда» и начальники теперь не смогут осуществлять кадровые перестановки без согласия соответствующих комитетов железнодорожного союза. Приказ вызвал небывалую волну критики со стороны путейских управленцев. Отраслевой союз инженеров отмел упреки в каких бы то ни было административных репрессиях[1011]: проблемы отечественных железных дорог, разъясняли там, имеют причиной не дурное администрирование – они вызваны влиянием политики на транспортную сферу: политическая благонадежность ставится выше, чем знания и опыт. Вследствие такого отношения к кадрам, уверяли специалисты, за три месяца работы нового министра железнодорожный организм доведен до полного развала и идет к неминуемой катастрофе[1012]. Такую же оценку дал и Совет частных железных дорог, который обратился к главе Временного правительства с соответствующей запиской. Меры, вводимые циркуляром, в записке были признаны не имеющими аналогов в мировой практике. Подчеркивалось, что транспортная система, которая является достоянием всего народа, фактически отдана в распоряжение небольшой группы железнодорожных служащих и рабочих, исповедующих определенные политические взгляды[1013]. В результате давления на ведомство один из авторов скандального циркуляра товарищ министра В.Д. Марацевич, перешедший из Совета рабочих и солдатских депутатов в министерство, был вынужден оставить должность, не проработав и месяца[1014]. К слову, в то же самое время от И.Г. Церетели – министра почт и телеграфа – подобного шага требовали служащие этой отрасли. Они предлагали упразднить начальников, а таковыми считать своих товарищей по выбору[1015]. Но Церетели наотрез отказался узаконивать выборный принцип в управленческой практике, чем вызвал суровую критику в свой адрес.
Отход Керенского от сотрудничества с Советом заставил переориентироваться и Некрасова. Кстати, именно ему – любимцу советских кругов – на заседании в Зимнем дворце 22 июля 1917 года было поручено огласить ультиматум, фактически означавший разрыв прежних отношений партии друзей Керенского с Советом. Пользуясь своей левой репутацией, Некрасов расставил перед «звездной палатой» все акценты. Вот его слова, воспроизведенные в мемуарах Суханова: