[1392].)
Итак, у Керенского и Корнилова имелись и общие, и самостоятельные задачи. Перспектива разогнать генеральскими руками Совет не могла не привлекать премьера. Впоследствии В.Н. Башкиров, занимавшийся во Временном правительстве продовольственными вопросами, напоминал на встрече с Керенским в Нью-Йорке, как тот давал распоряжения приготовить фураж и продукты для идущих на Петроград корниловских отрядов. Записавший их беседу Р. Гуль уверял, что Башкиров говорил «сущую правду» и премьер был связан с этим «нелепым восстанием генерала»[1393]. В согласованных действиях главковерха и премьера мало кто сомневался и в самой ставке[1394]. Но вместе с тем Керенский чувствовал, что только разгоном Совета дело не ограничится и корниловский триумф не позволит ему удержаться на вершине власти. Отсюда его колебания в отношении выступления конца августа 1917 года. Это видели многие участники тех событий. Например, комиссар при ставке М.М. Филоненко прямо объяснял провал выступления «придворными интригами». На просьбу пояснить, где теперь могут вестись придворные интриги, он отвечал: там же, где и раньше, – в Зимнем дворце (место пребывания Керенского)[1395]. О неоднозначной позиции премьера высказывался – уже в эмиграции – и хорошо информированный И.Г. Церетели:
«У Керенского была подлинно двойная игра. Он вел переговоры с Корниловым, но хотел сам возглавить восстание (против Совета. – А.П.). Корнилов же этой роли ему не давал. Из-за первой роли и произошел разрыв. Когда Керенский увидел, что Корнилов первой роли ему никогда не даст, а может быть, и расправится в конце концов с ним, Керенский переметнулся к революционной демократии»[1396].
Добавим, что переметнулся он не только к революционной демократии, но и к московской буржуазии. Разногласия премьера и главковерха усугубляло то, что они опирались на разные финансово-промышленные группы и придерживались разных подходов к формированию государственной власти. Купеческие тузы выступали за создание правительства доверия на базе совещания общественных деятелей. Питерские дельцы ратовали за кабинет, состоящий из технократов-профессионалов, а не публичных политиков. Выбор одного из этих подходов означал усиление либо того, либо другого клана. Московские дельцы, видя, кто готовит «деловой кабинет», предпочли сохранение премьера. И в конечном счете они, так же как Керенский, в решающий момент не включились в корниловскую силовую акцию. Как отмечают исследователи:
«именно 27-28 августа в московских деловых и политических кругах произошел какой-то несомненный, хотя и трудноуловимый перелом в отношении к Корнилову»[1397].
Москвичи по разным причинам уклонились от визита в ставку, куда планировали выехать восемь человек: М.В. Родзянко, князь Г.Е. Львов, В.А. Маклаков, Н.В. Тесленко, П.П. Рябушинский, С.Н. Третьяков, Д.С. Сироткин и Н.Н. Львов[1398]. Родной брат последнего – Владимир Львов – представлял и в ставке, и в правительстве интересы московских кругов. Именно ради них он осуществлял «челночную дипломатию» между Керенским и Корниловым, которую многие считали нелепой. Следует согласиться, что именно арест В.Н. Львова поставил точку в хлопотах вышеназванных деятелей[1399]. Купеческая буржуазия хорошо понимала, что в случае победы Корнилова с последующим формированием делового правительства питерские банкиры быстро вернут себе положение главенствующей силы в отечественной экономике. И потому, не одобряя деятельность Временного правительства, они в то же время не спешили поддерживать главковерха. Кроме того, москвичи были резко против появления в правительстве В.С. Завойко и советника генерала по международным вопросам А.Ф. Аладьина[1400].
Повторим: поражение Корнилова и победа Керенского давали московской буржуазной группе очевидные преимущества. Так и произошло: уже 31 августа Керенский предложил видным представителям московского клана сформировать новый кабинет. Во Временном правительстве произошло крушение так называемой партии Керенского, заправлявшей в третьем составе кабинета в июле–августе 1917 года. Наиболее достойно держался министр иностранных дел М.И. Терещенко. В эти тревожные дни он сразу взял сторону премьера, не поддержав даже Крымова, с которым его связывали дружеские отношения. Свою симпатию к нему Терещенко пришлось продемонстрировать только на похоронах генерала: после провала корниловского мятежа Крымов покончил жизнь самоубийством[1401]. Происшедшая трагедия так потрясла Терещенко, что на этой почве у него наметилось некоторое охлаждение в отношении к премьеру[1402]. Совсем иначе повел себя другой ближайший сподвижник Керенского – Н.В. Некрасов. В отличие от Терещенко он находился в контакте с питерскими финансистами и выстраивал свои перспективы в соответствии с их намерениями. Очень интересна характеристика, данная ему в донесении английского посла Дж. Бьюкенена. По мнению британского дипломата, активный заместитель Керенского:
«не внушает доверия, так как он слишком непостоянен и не один раз менял партии с целью улучшить свое личное положение. Его стремление – сделаться премьер-министром»[1403].
Поведение Некрасова в дни корниловского выступления было странным – об этом мы можем получить представление из мемуаров Вырубова, входившего тогда в окружение премьера. После начала мятежа Керенский ознакомил с ситуацией Некрасова, показав ленту разговоров со ставкой. Ошеломленный Некрасов заявил, что ему нужно ненадолго отлучиться, дабы осознать происшедшее. Через некоторое время он вернулся к удивленному премьеру с уверениями в искренней преданности. После чего развил бурную деятельность по противодействию корниловским отрядам, предлагая пустить им навстречу пустые паровозы, чтобы вызвать крушение на железнодорожных путях. Затем он с энтузиазмом принял участие в составлении известного правительственного сообщения, где Корнилов объявлялся государственным изменником[1404]. Вырубов оставил весьма интересную запись:
«Некрасовым был составлен текст этого сообщения, и я лично был свидетелем того, как Керенский категорически предложил ему этого сообщения не опубликовывать. По неизвестным мне соображениям Некрасов самовольно разослал эту телеграмму по всей России. Таким образом, мосты были сожжены»[1405].
Эта важная информация полностью соответствует показаниям Алексеева: генерал подтверждает некрасовское авторство телеграммы, лишившей стороны всякой возможности прийти к соглашению[1406]. Что это – элементарная паника или желание замести следы? В любом случае Керенский почувствовал неладное и удалил Некрасова из правительства на пост генерал-губернатора Финляндии. Тем более что в кабинет уже входили представители московского купечества, тесно связанные с кадетами, и с ними Некрасову было уже не по пути.
Неудача Корнилова самым серьезным образом отразилась на общем положении дел в России. Во внешних делах наметился разрыв единого союзнического фронта. Не секрет, что Англия открыто симпатизировала главковерху, связывая с ним перспективы наведения порядка в армии, а значит, и продолжения военных действий. Глава британской военной миссии при ставке Ч. Бартер всячески превозносил Корнилова, а Керенского называл «оппортунистом», на которого нельзя положиться. Английский представитель предлагал Лондону поддержать Корнилова, поздравив премьера с теми мерами, которые проводил главковерх для укрепления порядка в стране[1407]. Неудивительно, что после провала мятежа сотрудничество с Англией пошло на спад, в частности с осени 1917 года сократились британские военные поставки. Да и в целом в отношении стран-союзниц к России стало проскальзывать пренебрежение. Особенно явно это проявилось в совместной ноте послов Англии, Франции и Италии, переданной Керенскому в конце сентября. В ноте отмечалось, что последние события в России заставляют ее партнеров по коалиции опасаться, в состоянии ли она продолжать войну и выполнять союзнические обязательства. А ведь общественность западных стран может потребовать у своих правительств отчета за предоставленную материальную помощь (это был прозрачный намек на возможность сокращения поставок и кредитов). Русским властям, заявляли европейские дипломаты, следует на деле доказать свою решимость восстановить боевой дух в армии и обеспечить должное функционирование государственного аппарата в тылу. Керенский пришел в бешенство – как от содержания ноты, так и от формы, в которую оно было облечено[1408]. Но это был вполне осознанный выпад: нота полностью отражала мнение глав правительств союзников. Лидеры западных держав позволяли себе не менее резкие заявления. Например, британский премьер-министр Д. Ллойд Джордж уверял, что «Россия как боеспособная сила распадалась на части»[1409]. И когда в начале октября 1917 года немцы провели высадку 12 тыс. человек на острова близ Финского залива, Великобритания не помогла России, просившей направить английские корабли в Балтийское море