Не помню, говорил ли я тебе, что на скале торчал колышек. Его вбили пираты былых времен, чтобы отметить место, где они спрятали клад. Мальчишки нашли эти сокровища, и, когда им хотелось немножко развлечься, они швыряли полными горстями золотые и серебряные монеты, бриллианты, изумруды и жемчуг чайкам, и те жадно набрасывались на них, думая, что это еда, а потом улетали, возмущённо крича и ругаясь. Этот колышек всё ещё торчал на скале, и Белоручка повесил на него свою брезентовую шляпу. Там она и висела до сих пор — непромокаемая, глубокая, с большими полями. Питер положил в неё яйца и пустил её в залив. Она чудесно держалась на воде.
Птица-Небылица сразу поняла, что он задумал, и громким криком выразила своё восхищение им.
Увы! Питер с ней согласился. Потом он влез в гнездо, поставил в нём колышек вместо мачты, а вместо паруса прикрепил свою рубашку. А Птица опустилась на шляпу. Они весело попрощались и поплыли в разные стороны.
Конечно, добравшись до острова, Питер привязал свой корабль на виду, чтобы Птица сразу его нашла. Но ей так понравилась шляпа, что она и не подумала возвращаться в гнездо. Так оно и плавало по воде, пока не рассыпалось на куски. А Белоручка часто выходил на берег залива и с горечью смотрел на Небылицу, сидящую в его шляпе.
Так как мы больше не увидимся с нею, может быть, стоит сказать, что теперь все Птицы-Небылицы вьют гнёзда в виде шляпы с широкими полями, на которые их птенцы выходят подышать свежим воздухом.
Как все обрадовались, когда Питер появился в подземном доме! Он вернулся сразу же вслед за Венди (бумажный змей порядком поплутал, прежде чем доставил её на место). У каждого нашлось что порассказать. Но, пожалуй, самым удивительным было то, что, несмотря на поздний час, они всё ещё не лежали в постели. Это так их взбудоражило, что они принялись выдумывать всякие предлоги, чтобы не ложиться ещё подольше, — требовали, чтобы Венди перевязала им раны, — словом, придумывали что могли. Но Венди, как ни радовалась она тому, что все вернулись домой живыми и невредимыми, взглянула на часы и строго сказала:
— Спать! Спать!
Пришлось им лечь.
Правда, на следующий день она была с ними особенно ласковой и перевязывала всех подряд. До самого вечера мальчики играли в раненых — хромали или держали руки на перевязи.
Глава десятаяСЧАСТЛИВАЯ СЕМЬЯ
После битвы в заливе индейцы стали большими друзьями мальчиков. Питер спас Огненную Лилию от страшной участи, и теперь они готовы были для него на всё. Ночи напролёт сидели индейцы в засаде близ подземного дома, поджидая нападения пиратов. Всем было ясно, что оно должно состояться с минуты на минуту. Индейцы бродили вокруг дома даже днём, покуривая «трубку мира». Вид у них был такой, будто они не отказались бы закусить, если бы у мальчиков что-нибудь осталось от обеда.
Питера они звали не иначе, как Большой Бледнолицый Отец, и, разговаривая с ним, падали ниц. Ему это безумно нравилось. Боюсь, что такое обращение его немного испортило.
— Большой Бледнолицый Отец рад, что воины племени Пиканинни защищают его вигвам от пиратов, — говорил он важно, глядя, как они валяются у него в ногах.
А прекрасная индейская принцесса говорила:
— Огненная Лилия — друг Питера Пэна. Питер спас мне жизнь. Я не позволю пиратам его обидеть.
Она была такая красавица, что больно было видеть, как она падает перед ним на колени. Но Питер считал, что так оно и должно быть, и снисходительно отвечал:
— Это хорошо. Питер Пэн сказал своё слово.
Тогда индейцы понимали, что больше он не желает их слушать, и смиренно умолкали.
Правда, со всеми остальными мальчиками они обращались гораздо вольнее. Они считали их храбрыми воинами — и не более того. При встрече они небрежно роняли:
— Здоро́во!
И разговаривали с ними, как с равными. Обиднее всего было то, что Питер Пэн делал вид, будто так и надо.
В глубине сердца Венди сочувствовала мальчикам, но она считала своим долгом во всём поддерживать главу семьи.
— Папочка лучше нас в этом разбирается, — говорила она.
А про себя думала, что индейцам не следовало бы называть её «скво».
Теперь я расскажу тебе о вечере, который надолго запомнился детям, как Всем Вечерам Вечер, — он полон был приключений, приведших к самым неожиданным последствиям. День прошёл мирно и без особых событий, словно хотел сберечь силы к концу. Вот уже индейцы завернулись в одеяла и встали на стражу, а дети сели ужинать — все, кроме Питера, который вышел узнать, который час. Для этого надо было найти Крокодилицу и подождать, пока в животе у неё зазвонит будильник.
Ужин на этот раз был невсамделишный. Мальчики сидели вокруг стола и громко чавкали; при этом они так кричали и ссорились, что Венди, по её словам, чуть не оглохла. Конечно, шум её не очень пугал, но ей не нравилось, что они всё хватают руками, а потом сваливают вину на Малыша, который якобы толкнул их под локоть.
За столом не полагалось давать сдачи, все споры решала Венди. Для этого надо было поднять правую руку и сказать: «Я жалуюсь на такого-то». Только обычно мальчики почему-то забывали об этом правиле или, наоборот, слишком увлекались им.
— Тише! — крикнула Венди, объяснив им в двадцатый раз, что говорить всем вместе нельзя. — Ты поужинал, Хвастунишка?
— Не совсем, мамочка, — ответил Хвастун, сделав вид, что заглядывает в чашку.
— Он и не начинал пить молоко, — вставил Шутник.
Ябедничать не полагалось, и Хвастун тотчас поднял руку.
— Я жалуюсь на Шутника! — сказал он быстро.
Но Джон поднял руку ещё раньше.
— В чём дело, Джон?
— Можно я сяду на стул Питера? Всё равно его сейчас нет.
— Сесть на папин стул?! — возмутилась Венди. — Конечно, нельзя!
— Вовсе он нам не папа, — ответил Джон. — Он даже не знал, как ведут себя папы, пока я ему не показал.
Ворчать не полагалось, и Близнецы закричали:
— Мы жалуемся на Джона!
Тут руку поднял Малыш. Он всегда вёл себя гораздо скромнее всех остальных (по правде говоря, у остальных скромности не было и в помине), и Венди относилась к нему особенно мягко.
— Как по-твоему, — спросил Малыш неуверенно, — я не могу быть папой?
— Нет, Малыш.
Если Малыш начинал говорить (что случалось очень редко), он уже не мог остановиться. Как глупо, правда?
— Если я не могу быть папой, — произнёс он печально, — может, Майкл разрешит мне стать вместо него младенцем?
— И не подумаю! — отрезал Майкл.
Он уже улёгся в свою корзину.
— Если я не могу быть младенцем, — сказал Малыш ещё печальнее, — можно, я буду Близнецом?
— Нельзя! Нельзя! — закричали Близнецы. — Ты думаешь, это легко?
— Если я никем не могу быть, хотите, я покажу вам фокус? — предложил Малыш.
— Не хотим! — заорали все разом.
Тогда наконец он сдался.
— Так я и знал, — сказал он с тяжёлым вздохом.
Тут всех словно прорвало.
— А Хвастун кашляет прямо на стол!
— А Близнецы начали ужин со сладкого!
— А Задира ест миндаль с фисташками!
— А Шутник говорит с набитым ртом!
— Я жалуюсь на Близнецов!
— А я на Задиру!
— А я на Шутника!
— Ох уж эти мне дети! — вздохнула Венди. — Жизни от них нет!
Она велела им убрать со стола, а сама села за штопку — целая груда чулок, и в каждом, как полагается, дырка на коленке.
— Ве-е-нди! — канючил Майкл. — Я уже вырос из люльки.
Но Венди и слушать его не желала.
— Должен же кто-то лежать в люльке, — сказала она. — А ты самый маленький. Без люльки в доме как-то пусто.
Она сидела и шила, а мальчики весело играли вокруг. Вглядись пристальнее в их весёлые лица! Запомни получше, как они пляшут у камина! Таких счастливых вечеров в подземном доме было немало, но этот вечер последний.
Над головой у них послышались шаги. И Венди, конечно, первая их узнала.
— Дети, папа идёт! Встречайте!
Наверху индейцы распростёрлись перед Питером.
— Смотрите в оба, о храбрые мои! Питер Пэн сказал своё слово.
А потом, как всегда, мальчики втащили Питера за ноги в дом. Они частенько делали это и раньше, но сегодня — в последний раз. Мальчикам Питер принёс орехи, а Венди сообщил точное время по крокодилицыным часам.
— Ах, Питер, ты их балуешь, — сказала Венди, притворяясь недовольной: на самом деле, она просто ног под собой не чуяла от радости.
— Ну что ты, старушка! — ответил Питер, вешая ружьё.
— Это я ему сказал, что мам надо называть «старушка»! — шепнул Майкл Задире.
— Я жалуюсь на Майкла! — тут же сказал Задира.
Первый Близнец подбежал к Питеру.
— Пап, мы хотим танцевать!
— Танцуй, танцуй, мой мальчик! — ответил Питер.
Он был в чудесном настроении.
— А мы хотим, чтобы ты тоже танцевал!
По правде говоря, Питер танцевал лучше их всех, но он прикинулся удивлённым:
— Я?! Да мои старые кости будут так греметь, что заглушат музыку.
— И мама тоже!
— Что?! — воскликнула Венди. — До танцев ли мне?
— Но ведь сегодня суббота, — уговаривал Хвастун.
Вряд ли это была суббота. Во всяком случае, мальчики не могли этого знать, потому что они давно уже потеряли счёт дням. Но каждый раз, когда им чего-нибудь очень хотелось, они говорили: «Ведь сегодня суббота» — и добивались своего.
— Верно, ведь сегодня суббота, Питер, — сдалась Венди.
— С нашими-то фигурами, Венди...
— Но ведь мы среди своих!
— Да, ты права.
В конце концов мальчикам разрешили потанцевать, только велели сначала надеть ночные рубашки.
— А знаешь, старушка, — сказал Питер, греясь у камина и глядя на Венди, вертевшую в руках чулок с огромной дыркой на пятке, — нет ничего приятнее на свете, чем сидеть вечерком у огня в кругу своей семьи, наслаждаясь заслуженным отдыхом!
— Да, это чудесно! — подхватила Венди. Она была ужасно довольна. — А знаешь, Питер, у Задиры твой нос.
— А Майкл всё больше и больше становится похож на тебя!